Хрононавигаторы (сборник) - Сергей Снегов

Пейзаж все сильней омертвлялся — сухие деревья, голые холмы, тускло поблескивающие озерки… Ватута, молчавший всю первую половину полета, подал голос:

— Повелительница, веди корабль осторожней. Впереди пещера, где хавроны держат нашу последнюю заставу.

Мария посадила планетолет у озерка против горки, где неширокий лаз вел в пещеру. Площадка перед пещерой хранила следы недавней битвы валялись трупы хавронов, оружие, остатки боевой личины Асмодея. Киборг поднял обломки зубастой головы.

— Все поломано, Мария. А какой был зверь! Нет, какой зверь! Глаза факелы, рот — пылающее горнило, каждый зуб — раскаленный металл! А шерсть? Не шерстинки — электрические разряды. Ты бы посмотрела, Мария, как шарахнулись от меня хавроны.

Мария велела идти в пещеру. Асмодей ручным фонарем осветил картину побоища. Всюду лежали мертвые тела — перекореженные, раздробленные, расчлененные; труп возле трупа, труп на трупе. Тяжкое безмолвие нависло над могилой. Асмодей прислушался — и его обостренный слух не уловил ни вздоха, ни стона.

— Мой храбрый Клаппа, — спокойно проговорил Ватута, показывая на растянувшегося во весь рост хаврона. — Лучший солдат моей армии. Его одного хроноворот не разорвал на части.

Планетолет снова поплыл над лесом. Индикаторы обшаривали каменные деревья. Минута шла за минутой, час за часом, беглецов не было видно. Мария повернула к Ватуте побледневшее лицо.

— Неужели Аркадий погиб?

Рангун вежливо проговорил:

— Радуйся, что никого не видишь. Мертвые деревья отбирают жизнь, но тела оставляют. Раз нет трупов беглецов — значит, им удалось пробраться сквозь чащу. Хавронам это еще не удавалось.

— А Бессмертные эти места не посещают?

— Бессмертные эти места не посещают, — бесстрастно повторил Бессмертный № 3.

Лес стал меняться, появились живые стволы, их становилось больше. Индикатор показал, что вдали движется человеческая фигура. Мария впилась глазами в экран. Это мог быть только Аркадий, но бредущий в лесу человек пошатывающийся, старчески согнутый — мало напоминал того юного Аркадия, какого она знала. Человек упал, с усилием повернулся на спину и замер, обратив неподвижные глаза к тусклому небу. Мария опустила планетолет на купку деревьев — кроны посыпались в стороны, стволы затрещали — и первой выскочила наружу.

Она упала возле Аркадия, схватила его, тормошила, целовала, громко звала:

— Сын мой, родной мой, мы нашли тебя, мы спасли тебя!

Он глядел на нее большими, серьезными, лишенными мысли глазами.

6

Кнудсен оглянул салон. Все пятеро снова были вместе — он сам, сидевший под изображением так странно похожего на него бога Хроноса; Мария, свободно откинувшая голову на спинку кресла, — ей шла эта непринужденная, не лишенная какой-то значительности поза; Бах, с ногами забравшийся в свое кресло — он любил, усаживаясь, превращать себя в подобие комка; Аркадий, бессильно распростершийся на диване; и Асмодей, отремонтированный, вычищенный, в своей любимой личине № 17 — для нее в его багаже оказался полный дубликат деталей.

— Были несчастья — преодолели, — сказал Кнудсен. — Что дальше?

Бах незамедлительно откликнулся:

— Одно из двух: либо улепетываем восвояси с этой негостеприимной планетки, либо задерживаемся на ней. Но для чего?

Мария поморщилась.

— Мне не нравится формула — улепетывать. И где расположено это твое «восвояси»? Воротиться на Землю? Выискивать новые негостеприимные планеты? Возвращаю тебе твой вопрос: для чего?

Бах, обожавший научные дискуссии, с увлечением начал спор.

— Очень даже для чего! Вспомни рейсовое задание. Открывать неизвестные цивилизации в мирах с иным физическим временем, поскольку в космосе неизвестных цивилизаций уже нет. И среди неоткрытых цивилизаций обнаружить ту сверхцивилизацию, тех воплотителей Высшего Разума, которые три миллиарда лет назад высаживались на Землю и так удивительно походили на современных людей. Дилоны причисляют себя к воплотителям Высшего Разума, но, думаю, не только Высший, но и обычный разум не всегда найдешь у прекраснодушных дилонов — не говорю уже о дубоватых рангунах, числящих себя вне добра и зла. И те и другие к тому же не человекоподобны. В общем, на Дилоне задание выполнить нельзя. Так в чем же дело? Искать в иных местах!

— Ты ясен, — сказал Кнудсен. — Аркадий?

Аркадий с усилием приподнялся. Исхудавшее, побледневшее лицо кривилось — не то от боли, не то от слабости. Он передыхал после каждых двух-трех слов, произнесенных слабым голосом:

— Да, не находим… Но дилоны, наши друзья… попали в беду… Предательство — оставить их…

Потратив минуты три на несколько фраз, Аркадий снова откинулся на диван. Мария с нежностью поправила накинутый на него плед.

— Ты, Мария? — спросил Кнудсен.

— Оставаться, — твердо сказала она.

— Итак, тебя никто не поддерживает, Миша, — резюмировал Кнудсен. — Я тоже против того, чтобы покинуть Дилону сейчас.

— Ты приписываешь мне то, чего я не желаю, — хладнокровно отпарировал Бах. — Я и не думал предлагать бегство.

— Если я правильно понял тебя, Миша…

— Ты неправильно понял! Я сказал, что есть две возможности: уходить или оставаться. И каждую можно доказательно обосновать. И я показал, что бегство вполне укладывается в задание рейса. Но я вовсе не стремлюсь бежать с Дилоны. Наоборот, намерен уговорить вас на радикальные меры по оздоровлению планеты. В корне переменить существование рангунов и дилонов — вот моя идея!

— В наше рейсовое задание не вписано вмешательство в жизнь народов, которые мы повстречаем, — напомнил Кнудсен. — Людям только в исключительных случаях разрешено менять образ жизни инопланетян.

Бах ожидал такого возражения. Основа для серьезной дискуссии была создана. Она привскочил на кресле.

— Утверждаю, что на Дилоне исключительная ситуация, требующая нашего вмешательства. Совражество дилонов и рангунов социально бессмысленно и морально нетерпимо. Нужно покончить с их враждой. И, чтобы разделаться с ней, вижу только одну эффективную меру. Вы спрашиваете — какую?

— Еще не спросили, но спросим.

— Покончить с бессмертием рангунов — вот единственный способ ликвидировать междоусобицы на Дилоне! — торжественно возгласил Бах.

Он наслаждался эффектом. Мария не сдержала возгласа негодования. Аркадий ничего не сказал, но было видно, как жестоко задели его слова академика. Один Кнудсен сохранил спокойствие, даже иронически улыбнулся молчаливая улыбка отвечала какой-то собственной мысли.

— Ты хочешь уничтожить рангунов, чтобы ликвидировать их вражду с дилонами? — спросила Мария. — Радикально, конечно…

Бах энергично прервал ее:

— Но глупо — во-первых, и преступно — во-вторых, ты это хочешь сказать? Полностью согласен — преступно и глупо! Друзья мои, и мысли не держу уничтожать рангунов, это было бы чудовищно. Нет, надо просто превратить рангунов из бессмертных в смертных. Пусть живут долго, но бессмертие — ликвидировать! Ибо бессмертие аморально, а любая аморальность неизбежно становится преступлением. Хотите обоснований?

— Обосновывай! — разрешил Кнудсен. — Послушаем, как археолог превращается в философа.

Бах махнул рукой. Нет, в философа он не превратится, он из тех сверчков, что знают свой шесток. Но есть изначальные понятия, свойственные каждому, — он будет говорить о них. Итак, бессмертие. В принципе, в бессмертии нет злодейства, оно даже кажется высшим благом бытия — люди всегда мечтали стать бессмертными. Но, к счастью, значительно продлив жизнь, бессмертными так и не стали. Ибо что такое бессмертие? Отмена пределов жизни, иначе — превращение необходимости во вседозволенность. Ватута, доложу вам, не дурак, он сразу сообразил, что наши понятия добра и зла связаны с бренным бытием человека. Он издевательски обозвал человеческую мораль техникой безопасности нашего существования — и многое тут верно, не буду отрицать.

— Но посмотрите, — с увлечением ораторствовал Бах, — что следует из их удивительной философии, отвергающей великую формулу «надо», издевающейся над понятием «польза». В существовании исчезает разум, отыскивающий самый полезный и справедливый путь в голой необходимости жизни, — и оно само становится бессмысленным. Для чего им бессмертие? А ни для чего! Ибо не содержит в себе цели, просто есть и не требует никаких усилий. Но существование без деятельности невозможно — потребность в деятельности свойственна всему живому. Они деятельны, но деятельностью бессмысленной. Строить, чтобы разрушать, воевать ради войны. Даже жизнь свою не украшать, не улучшать, не совершенствовать! К чему ее совершенствовать? Украшательство от нужды, а они не знают нужды ни в чем.