Бенкендорф - Дмитрий Олейников

Вскоре Бенкендорф держал в руках новый пакет от Винцингероде с приказом сдать «участок фронта» англичанам, пруссакам и голландцам и идти на соединение с главными силами. Готовилась переправа через Рейн для общего вступления союзных войск во Францию — начала завершающей военной кампании. В двадцатых числах декабря Бенкендорф передал Бреду на попечение союзников, а сам, изобразив активность на подступах к Брабанту, ушёл назад, на соединение с главными силами. «Весьма он тогда рассердил индейского петуха Винцингероде», — вспоминал год спустя М. С. Воронцов47. Винцингероде был очень недоволен чрезмерной предприимчивостью Бенкендорфа вопреки начальственным распоряжениям. Может быть, он даже ревновал, однако строго наказать победителя не мог — слишком очевидным и громким был успех подчинённого. Бенкендорфу стали одна за другой приходить награды за Голландию. Прусский король по представлению Бюлова прислал орден Красного орла высшей степени; командующий армией, шведский наследный принц Бернадот, — орден Меча высшей степени, а Вильгельм Оранский — шпагу с надписью «За Амстердам и Бреду». Наконец, лично император Александр отправил ему орден Святого Владимира 2-й степени.

Скрижали храма Христа Спасителя не запечатлели этот подвиг Бенкендорфа, но в знаменитой серии медалей, подготовленных Федором Толстым в честь наиболее знаменательных событий 1812–1814 годов, есть и барельеф «Освобождение Голландии»: победоносный воин замахивается мечом на уже упавшего противника, одновременно помогает встать женщине, символизирующей Голландию, и прикрывает её щитом. Потомки Бенкендорфа утверждали, что Толстой намеренно придал воину на медали портретное сходство с Александром Христофоровичем.

В Дюссельдорфе Бенкендорф был совершенно ошеломлён приказом сдать командование отрядом. Он был уверен, что это проявление обиды Винцингероде.

Однако всё было проще. Армия собиралась в единый кулак и поэтому переформировывалась. Вместо «летучего корпуса» Бенкендорф вскоре получил под командование строевые части. Точно так же сердился и Воронцов: были расформированы его любимые сводно-гренадерские батальоны; но и он вскоре принял командование над армейским корпусом.

В ожидании перехода через Рейн, естественную границу между Германией и Францией, русские войска встретили новый, 1814 год.

В новогоднюю ночь где-то в России, в имении Плещеевых, гостей развлекал крепостной актер, наряженный двуликим Янусом. Он декламировал стихи Жуковского: сначала оборотился к гостям лицом старика:

Друзья, я восемьсотУвы! Тринадесятый,Весельем небогатыйИ очень старый год.

А потом, повернувшись другим лицом, молодым, продолжал:

А брат, наследник мой,Четырнадцатый родом,Утешит вас приходомИ мир вам даст с собой…48

Но мир ещё надо было завоевать. 1 января союзные армии начали переправу через Рейн. Русские полки шли по мостам с криками «ура!». Корпус Винцингероде, переходивший севернее всех, в Дюссельдорфе, был задержан ледоходом и переправился только 2 (14) января.

«57-я стена» храма Христа Спасителя как бы подводит итоги последовавшей кампании списком «отличившихся и награждённых за 1814 год»:

«В течение заграничной войны 1814 года отличились в различных делах, сражениях и советах: генерал-адъютанты князья Волконский и Лобанов-Ростовский, графы: Аракчеев, Нессельроде и Шувалов; генерал-лейтенант Толь, генерал-майоры Бенкендорф (Александр), Закревский, Левашов, Мерлин, Ставроков и Штаден».

Генерал Бенкендорф начал кампанию командиром кавалерийской бригады, в которую входили знакомые ему полки: Павлоградский гусарский (под командой полковника Жевахова) и Бугский казачий (под командой полковника Чеченского). Отдохнувшие солдаты шли в решительный поход в новых мундирах, кавалеристы получили «для носки вне фронта» красные английские куртки, «лошади были на подбор, оружие блистало»49.

После переправы через Рейн наступление шло неспешно. Поскольку Наполеон сосредоточивал силы в глубине Франции, русские офицеры корпуса Винцингероде получили возможность поправить здоровье и встретиться с друзьями на водах в Аахене, некогда бывшем «всеевропейской» столицей Карла Великого, а в то время принадлежавшем наполеоновской империи. В день приезда туда боевого товарища и «собивачника» Сергея Волконского Бенкендорф устроил блистательное застолье для офицеров и вообще всех русских, находившихся тогда на курорте. Сергей Волконский вспоминал: «Обед был пышный во всём, в яствиях и питиях удовлетворителен и, как обычно при этих случаях и особенно в военное время, с провозглашением многих тостов. Возвратясь в занимаемый мною отдел, я сказал при мне состоящему корнету Шиллингу: „А ведь мне надо отплатить обедом и угощением, а в кошельке довольно пусто, просто нечем уплатить этот расход“. Но он мне отвечал: „Да ведь этот расход не из кошелька Бенкендорфа уплочен, а просто отнесён на счет городской, и это я устрою и на ваш обед“. Сказано и сделано, и я отплатил пиршеством за пиршество, и на тех же началах — никакой уплаты собственно от меня. Я передаю это обстоятельство с полным негодованием на мой поступок, вовсе неприличный, бессовестный по теперешним моим понятиям. И Бенкендорф, и я были люди понимающие, что хоть во вражьей стране, но что мы не должны были так действовать, а между тем это сделали, и рассказываю это с полным неодобрением поступка»50.

Этот эпизод жизни за счёт населения неприятельской страны тянет за собой ещё один, связанный с набегом Бенкендорфа на Эперне — легендарную столицу шампанских вин (неприятель вытеснен, взято 400 пленных)51. Здесь генерал столкнулся с необходимостью выдавать положенные в армии винные порции не водкой, а местным шампанским.

Почин стал нормой для русских и прусских войск, после этого неоднократно проходивших по Шампани — то настигая Наполеона, то убегая от него.

Четверть века спустя в подвалах Эперне дегустировал шампанское «всех свойств и видов» П. А. Вяземский. Он не мог не упомянуть давнего «боевого эпизода» в стихах:

В тех подземелиях гуляя,Я думой ожил в старине;Гляжу: биваком рать роднаяРасположилась в Эперне.Лихой казак, глазам и слуху,Предстал мне: песни и гульба!Пьют эпернейскую сивуху,Жалея только, что слаба.Оставя боевую пику,Казак здесь мирно пировал,Но за Москву, французам в пику,Их погреба он осушал…

Нижние чины не высказывали особой радости при дегустации благородного напитка. «Вино это просто квасок и нимало не по нутру нам в сравнении с сивухой», — записал Волконский. Как заметил другой мемуарист, шампанское из Эперне «не имело влияния на русскую голову, а лишь, пресыщаясь оным, [русские солдаты] краснели»52.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});