Дом на Баумановской - Юлия Викторовна Лист

с запахом мокрого от росы сена. А унтер по-прежнему сидел на подоконнике, только как-то совершенно иначе. Да и зачем ему было являться в такую рань? Небось опять сестер милосердия по ночам приходил тискать? Но не было в его позе прежней удали, не петушился, не уселся вразвалочку, а как-то по-детски, угрюмо свесил ноги внутрь, виском притулился к косяку, будто в раздумьях. Спьяну уснул, что ли?

В предутренних сумерках Грених не заметил на его шее удавку и уж тем более не сразу углядел за его затылком наискось торчащий штык от винтовки Мосина. Сначала Константин Федорович подумал, что штыком ему проткнули шею. Но нет. Штык был продет под удавку и, как было сказано в учебнике, с силой выкручен. Труп Швецова аккуратно прислонили к косяку окна, уместив конец штыка так, чтобы не раскрутило веревки.

Грених молча подошел к Вере Гавриловне, взял ее за плечи, усадил на койку позади. Та с рыданиями плюхнулась на смятое покрывало рядом с раненым. Грених повернулся опять к окну и замер, пытаясь понять, кто мог такое сотворить со взводным. Но ничего спросонок не приходило в голову. Стоял он так перед мертвым, пялился на его лиловое от асфиксии лицо с запавшими глазами и перекошенным ртом. Швецов Савелий Илиодорович положительно был мертв – это все, что мог срезюмировать мозг в тот утренний час.

– И что же теперь делать? – спросил фельдшер, точно так же ничего не понимающий. Он сонно хлопал глазами и все никак не мог умостить на носу очки в тонкой оправе, то они криво сядут, то за ухо не зацепится дужка.

– Зовите фельдфебеля, – выдавил Грених. – Или ротного командира.

– А вы не боитесь… – тихо сказал фельдшер, бросив косой взгляд на кружок собравшихся за их спинами раненых. – Что на вас покажут? Вы с ним… не ладили.

– А это тут что такое? – спросил кто-то сзади и отвлек Грениха.

– Откуда здесь банки из-под тушеной говядины? Здесь этого не лежало.

– Не трогайте! – раздался чей-то испуганный вскрик, и перевязочный пункт первого дивизионного лазарета вдруг засветился, содрогнувшись от взрыва.

Грениху повезло стоять напротив распахнутого окна. Взрывной волной его бросило прямо на тело Швецова, и они оба вывалились за подоконник. Во всеобщей какофонии криков, стонов, треска ломающихся бревен и шипения огня Грених отчетливо услышал, как раскололся череп унтера при легком соприкосновении с обломком какого-то темного предмета, лежащего в пыли под окнами: то ли камня, то ли куска бревна, он не разглядел, успел лишь подумать, что взрыв и убийство Швецова были частью запланированной кем-то диверсии. Наваленные кучей у стены банки из-под тушеной говядины, скорее всего, были начинены взрывчаткой, или от них вели провода к импровизированной мине, сработанной из артиллерийского снаряда, спрятанной под досками пола. Кто мог так варварски нарушить Женевскую конвенцию и уничтожить перевязочный пункт, Грених подумать не успел, потому что на него посыпалась сверху горящая кровля.

Позже, оказавшись в санитарном поезде, он узнал, что взорваны были несколько изб, некоторые раненые исчезли, их тел не нашли, уничтоженными оказались и документы, в том числе паспорт и другие бумаги Константина Федоровича. Восстановить данные, кто находился в тот день в этом перевязочном пункте, кто погиб, а кто мог уйти, не представлялось возможным.

В санитарном поезде из его руки вынули проклятый осколок, успели пресечь начавшееся заражение. И, оказавшийся безымянным, Константин Федорович записался в Рабоче-крестьянскую Красную армию рядовым. Этот случай со взлетевшим на воздух перевязочным пунктом он почему-то никогда не вспоминал. Возможно, взрывной волной тогда что-то было повреждено в механизме его памяти, и он не запомнил ни этого последнего дня, проведенного в дивизионном лазарете, ни старшего унтер-офицера Швецова, ни рядового с головой в ожогах и улыбкой нынешнего губпрокурора, ни нелепого удушения на подоконнике.

Но теперь, чуть не потеряв любимую жену, Грених стал раскапывать завалы памяти. И этот случай, будто разбухший труп, всплыл и показался на поверхности.

Глава 15

Грениху предлагают взятку

Три прямоугольных окна одной из палат хирургического отделения Басманной больницы стали светлеть, по стенам поползли ржавые полосы рассвета. Грених не спал всю ночь, частью проведя ее в прошлом, в деревеньке под Збаражем, частью глядя на постанывающую во сне Асю. Из наркозного дурмана она мягко провалилась в сон, лишь изредка прерываемый тревожными сновидениями. Иногда она начинала хмуриться, ворочаться, пытаясь сбросить обернутый полотенцем резиновый пузырь со льдом, который ей уложили на швы для скорого сужения сосудов.

Больница просыпалась. Прибежала медсестра, шепотом попросив Грениха удалиться – днем нельзя сидеть, увидит главврач, станет браниться. Константин Федорович нагнулся к Асе, убрал влажную прядку со лба под косынку.

– Я найду, кто это сделал, – прошептал он.

Потом повернулся к сестре и тихо попросил:

– Никого не пускайте к ней. Никаких посетителей, кроме меня. Ее хотели убить. И боюсь, могут прийти, доделать начатое. Есть у вас свободный санитар или сиделка? Нужно оставить кого-то при ней, пока я не вернусь.

Медсестра слушала Грениха с расширенными от ужаса глазами.

– Убить? Это невинное дитя? Да за что?

– Это мы выясним. Так есть свободная сиделка? Я оплачу.

– Дочку позову, – сообразила та. – Рядом живем, прямо напротив, в бывшем доме Перовских. Сейчас сбегаю, пока она в школу не ушла.

Грених надеялся, что Ася проснется в ее отсутствие, опустился на колени, пытался разбудить, звал, руки целовал, но нет, сон был крепким.

Медсестра привела бойкую пухленькую девочку лет одиннадцати, которая несла под мышкой кипу книг и тетрадей, – она уселась на оставленный Гренихом стул, положила на колени книгу, открыла тетрадь по чистописанию и, сосредоточенно насупив лоб, принялась выводить буквы. Красный галстук, повязанный под широким кружевным воротником платья, вселил в Константина Федоровича уверенность, что его жена в надежных руках.

Он вышел на Новую Басманную и первым делом глубоко вдохнул свежий утренний воздух. День обещал быть солнечным. Рассветные лучи золотили грязные стены фасада больницы, высвечивая гипсовые розочки и кудрявые капители со множеством сколов и пылью в складках. В открытые ворота с серыми колоннами по бокам въехал автомобиль «Скорой помощи». Грених повернул в сторону Красных Ворот, солнце светило ему в спину, приятно грело, гуляло лучами по оконным стеклам, вспыхивая веселыми искрами и слепя глаза. Он шел, взвешивая, как поступить. Сначала пойти к Фролову, в следственную часть, и все ему рассказать? Или же напрямик к Швецову, лжепрокурору, и разоблачить его прямо при свидетелях? Не испортит ли этот горячечный поступок всего расследования, ведь этот лже-Швецов натворил столько бед, опутал своей