Создатель ангелов - Стефан Брейс

Зло должно быть побеждено.

Зло никогда тебя не покидало.

Бог дает, и Бог забирает, и никто другой!

Он был настолько потерян, что даже не осмеливался выходить из комнаты. Его навестили ректор и ординатор медицинского факультета. Была середина августа. Самое жаркое время года доживало последние дни, температура не опускалась ниже тридцати градусов. Воздух дрожал от зноя.

Ректор постучал в дверь, но им никто не открыл, хотя и он, и доктор Бергман звали Виктора по имени. По ту сторону раздавался монотонный звук, как будто кто-то очень медленно прокручивал магнитофонную кассету.

— Виктор! — крикнул еще раз ректор.

Звук прекратился, но к двери никто не подошел.

Ректор взял у консьержа запасной ключ и начал открывать дверь, очень надеясь, что Виктор не совершил того же поступка, к которому отчаяние толкнуло его отца.

Им в лицо ударила жара. Сразу после этого он почувствовал вонь — как от испорченного мяса. Эта ассоциация возникла у него еще до того, как он увидел мух. Впрочем, мухи почти сразу же вылетели из комнаты. Десятки мух. Зеленых и блестящих. Громко жужжащих.

Ректор испуганно отступил на шаг и наткнулся на ординатора. Оба они рефлекторно зажали руками носы и попытались разогнать мух. Оба подумали об одном и том же. Оба замешкались в нерешительности.

Но этот голос? Откуда же шёл голос?

Вытянув вперед руку, ректор раскрыл дверь нараспашку и всмотрелся в глубь душной комнаты.

Склонившись над книгой, за письменным столом сидел молодой человек, опершись локтями и закрыв руками уши. Стол стоял в углу комнаты, справа от окна, а весь подоконник был заставлен консервными банками. Слева от окна оказалась газовая плитка и рядом сковородка на маленькой столешнице, тоже сплошь заставленной консервными банками. Сверху, снизу, в банках и по сковородке ползали мухи.

Ректор глотнул воздуха и позвал:

— Виктор? Виктор Хоппе?

Молодой человек не поднял головы. Прямо над ним плясали мухи, мухи карабкались по его рукам, покрытым веснушками.

Ординатор тоже подошел ближе и заглянул через плечо ректору. Пораженный увиденным, он покачал головой. Затем сделал глубокий вдох, прошел дальше в комнату, прямо к окну, и сразу открыл его. Консервные банки с грохотом попадали на пол. Виктор испуганно поднял взгляд. Доктор Бергман с трудом узнал его. Бледное лицо было еще белее, чем обычно, глаза покраснели, на подбородке выросли клочки волос, которые с трудом можно было назвать бородой.

— Мы боялись, что с тобой что-то случилось, — торопливо объяснил ординатор, опасаясь, что Виктор в любой момент выставит их из комнаты. — Как твои дела?

— Я ищу ответы, — глухим голосом сказал молодой человек, уставившись в открытое окно, через которое в комнату врывался свежий воздух. Одновременно он провел тыльной стороной ладони по правой брови, прогнав муху.

Ординатор криво улыбнулся и переглянулся с ректором.

— Мы все, Виктор, все мы находимся в поиске ответов, — сказал он.

— Как долго ты здесь сидишь? — спросил ректор.

Виктор резко повернул лицо в сторону двери. Его взгляд на минуту сфокусировался на галстуке ректора. Потом он закрыл глаза и покачал головой.

Ректор снова заговорил:

— Возможно, тебе надо немного освежиться, Виктор. Доктор Бергман и я хотим обсудить с тобой несколько важных вопросов. О твоем будущем и так далее. Давай встретимся через полчаса у меня в кабинете?

Молодой человек, не глядя, кивнул. Ему неловко, подумал ректор и попытался успокоить юношу.

— Мы понимаем, что тебе тяжело. Это нормально. Так чувствовал бы себя любой человек в твоей ситуации. Посмотрим, как мы сможем тебе помочь. Ты только не волнуйся.

Ректор кивнул доктору Бергману, и тот продолжил:

— Увидимся, Виктор.

— Он в отчаянии, — сказал ректор чуть позже, когда они отошли от дома достаточно далеко. — Он не знает, как пережить смерть отца.

— Вполне возможно. Вы видели, что он читал?

Ректор покачал головой:

— Нет. Что-нибудь необычное?

— Библию.

— Библию? — повторил ректор. — Тогда он действительно в отчаянии.

Доктор Бергман рассказал Виктору, какие направления он может выбрать, чтобы защитить диссертацию, или, как выразился ординатор, в каком отделении его талант нашел бы свое наилучшее применение.

Он мог бы защититься в онкологическом отделении и специализироваться на исследованиях рака. В геронтологическом отделении он смог бы углубиться в поиски причин и предупреждение инфекционных заболеваний у пожилых людей. Но доктор Бергман полагал также, что Виктор Хоппе мог бы блестяще проявить себя в отделении эмбриологии, где как раз начинался экспериментальный проект с зачатием в пробирке, который должен был вести сам ординатор.

Во время объяснений доктора Бергмана ректор внимательно наблюдал за Виктором. Молодой человек не проявил никакого энтузиазма, не задавал вопросов и лишь кивал время от времени, казалось, скорее, из вежливости.

— По сути дела, это очень просто, Виктор, — взял слово ректор. — Если ты хочешь писать диссертацию, на что мы очень надеемся, то у тебя есть выбор между онкологией, геронтологией и эмбриологией, иными словами, это означает спасать жизни, продлевать жизни или создавать жизни.

Указательным пальцем он показал на все три названия отделений, которые написал доктор Бергман. И повторил движение и слова:

— Спасать жизни. Продлевать жизни. Создавать жизни.

— Создавать жизни, — сказал Виктор, но было непонятно, утверждение это или вопрос.

— Творить жизни, — пояснил ректор, обрадовавшись, что ему, по крайней мере, удалось привлечь внимание Виктора. — Созидать.

А потом сказал, вспомнив, что Виктор читал Библию:

— Давать жизни. Как Бог.

Давать жизни. Как Бог.

Виктор воспринял это как брошенную перчатку. Как вызов.

Бог дал, и Бог взял, Виктор. Но так бывает не всегда. Иногда мы сами должны это делать. Запомни это.

И тут он все понял. И тут у него снова появилась цель.

* * *

15 июня 1984 года Рекс Кремер приехал в Бонн. За день до этого Виктору Хоппе звонил ректор и просил его прийти в университет, поскольку отчет комиссии был готов, но доктор Хоппе отказался.

— Пришлите мне его, — сказал он, даже не спросив о содержании.

Для ректора это было уже чересчур, и тогда Кремер предложил навестить доктора, чтобы лично вручить ему отчет. На самом деле так у него появлялась важная причина для разговора с Виктором, спустя целых два месяца.

Он припарковался перед домом, на фасаде которого до сих пор висела табличка, сообщавшая, что Виктор Хоппе занимается лечением бесплодия. Он не сообщил о своем приезде и надеялся, что Виктор дома. Впустит ли он его, это был еще вопрос.

Нажимая на кнопку звонка, Рекс видел, как у него дрожит рука. Он услышал за дверью звуки, и, как только увидел доктора, ему в глаза сразу бросилось, что тот отрастил бороду.

Виктор быстро поздоровался и выглянул на улицу, как будто хотел убедиться, что с Рексом к нему не пришел еще кто-нибудь.

— Я привез отчет комиссии, — сказал Кремер. — Ректор попросил меня обсудить его с тобой.

Виктор не отреагировал.

— Может, нам стоит зайти в дом, — предложил ординатор. — Мне кажется, что обсуждать его на улице будет не очень удобно.

— Вы все еще мне верите? — вдруг спросил Виктор.

Рекс был обескуражен, не столько вопросом, сколько обращением. Когда-то они легко перешли на «ты», а сейчас он употребил «вы», чтобы подчеркнуть, что между ними снова возникла дистанция.

— Комиссия не говорит о том, что они вам не верят, — ответил он, помедлив. — Под сомнение ставится только качество вашего исследования.

— Я не о комиссии. Я говорю о вас. Вы мне еще верите?

Прямота вопроса не давала никакой возможности отступить.

— У меня есть свои сомнения.

— Вы хотите ее увидеть? Тогда вы поверите? Если ее увидите?

Фразы прозвучали как стихи. Он произнес их в одном и том же четком ритме. Но абсолютно без эмоций. Потом доктор сразу развернулся и пошел в дом.

Рекс остался стоять, совершенно обескураженный. Вы хотите ее увидеть? Он и сам спрашивал себя об этом. Он и в самом деле хотел ее видеть, но в то же время боялся оказаться втянутым во что-то, от чего ему стоило держаться подальше. Но он действительно хотел этого. Поэтому и приехал. И теперь не смог бы уехать. Поэтому он решил пойти за Виктором.

— Возможно, она спит, — сказал Виктор, нажав на дверную ручку. — Беременность ее изматывает. Были осложнения.

В комнате стоял полумрак. Посередине находилась старомодная металлическая больничная койка, а вокруг громоздилась всевозможная аппаратура. Рекс увидел эхограф и монитор, на котором отображалась кривая сердцебиения. На штативе висела капельница, трубочка от которой тянулась к руке женщины, лежащей на кровати. Под простыней уже угадывался округлившийся живот. Она была примерно на пятом месяце, как он подсчитал.