04-Версии истории (Сборник) - Сергей Абрамов

— Считаю, — сказал Смотритель. — Я вообще хорошо считаю. В уме. И что у меня получается в итоге счета?..

— Что? — насторожился Уилл.

— Успех….

Смотритель был категоричен, хотя понятия не имел, как примет публика грядущий спектакль, поставленный (ну, Бербеджем, ясное дело) по грядущей пока пьесе никому не известного автора, прикрывшегося воинственным псевдонимом, так похожим на простую фамилию парня из провинциального Страдфорда.

Более того, этот парень и доставит ее Роберту Бербеджу. А подвернувшийся к месту граф Монферье, который лениво и мимоходом заглянет в скверно накорябанные страницы, ухватит на лету тонкий шарм написанного, бросит что-то вроде: как легко! как блистательно! успех гарантирован! — и пойдет мимо, а Бербедж не сможет не задуматься над мнением высокородного театрала и…

Ну, что «и» — легко додумать.

Завтра с утра жду тебя в моем доме, — сказал Смотритель Шекспиру. Не удержался от подколки: — Ты спросил: будет ли завтра? От тебя зависит, моп cheri, не опаздывай и не надирайся накануне.

Избави бог. — Уилл даже передернулся. — Ты же видел: одна кружка темного — и все. Теперь — только так.

Хотелось бы верить, все же скептически подумал Смотритель. Ему и вправду очень хотелось верить в то, что подопечный перестанет вести, мягко выражаясь, рассеянный образ жизни и сосредоточится на творчестве. С помощью графа Монферье, разумеется. Более того, отлично зная все вошедшее в Великое Фолио, Смотритель не сомневался в желаемом конечном результате своей работы в мире Шекспира. Но вот путь к нему… Он, подозревал Смотритель, вряд ли будет для него усыпан розами, а если и будет, то шипов в них обнаружится — несчитано.

А планы на вторую половину дня приходилась менять на ходу.

Смотритель собирался верхом отправиться в не слишком далекий Кембридж и навестить там своих недавних новых приятелей — двух друзей не разлей вода — Роджера Мэннерса, пятого графа Рэтленда, и Генри Ризли, третьего графа Саутгемптона, которые имели удовольствие в этом году завершать учебу в колледже Тела Христова. Но такое путешествие займет, как минимум, два-три дня, а как уедешь, если обещал подопечному Завтра? Нельзя. Непедагогично. Поэтому придется конный визит к милым мальчикам отложить на пару дней, подарить Уиллу Завтра и, если понадобится, Послезавтра, чтобы он завершил начатое, чтобы строптивая Катарина была наконец укрощена. А сейчас Смотрителю вполне разумно навестить философа и естествоиспытателя, некоего Фрэнсиса Бэкона, человека в нынешней Англии известного и, к радости графа Монферье, пребывающего ныне в Лондоне.

Что и сделал немедленно, если не считать часа, потраченного на то, чтобы завернуть домой и поменять черное с золотом на более удобное для жизни одеяние. Ну те же чулки, ну тот же берет, но джеркин — легкий, из тонкой мягкой ткани, темно-фиолетовый, практически без шитья, лишь по вороту и линии застежек шли неширокие полосы ткани черного цвета, легко прошитой золотой нитью. И — никаких жабо! Белый кружевной отложной воротник рубахи, выпущенный на круглый ворот джеркина, — все. Даже цепи не надел. А ведь с Бэконом он собирался встретиться не у того в доме, а на так называемом в родной графу Монферье Франции soiree, которое устраивал сам всемогущий Уильям Сесил, лорд Берли, первый министр Ее Величества королевы Англии и Ирландии Елизаветы.

Повод для soiree? Да никакого повода! Так, соберутся интеллигентные люди высоких родов, чуть выпьют, чуть закусят («чуть» — понятие широкое, легко трактуемое) и поговорят неспешно… о чем?., скажем, о правоте постулата, утверждаемого как раз Бэконом: tantum possumos quantum scimus, что в переводе с языка древних римлян означает: возможно лишь то, что известно. Или еще проще и привычнее: знание — сила.

Так считал весьма прагматичный для своего века Бэкон, это отстаивал в своих выступлениях (устно) и публикациях (письменно). Природа, утверждал он, есть вселенная, которую человек не просто должен последовательно и настойчиво познавать, но и стремиться покорить, занимаясь наукой. Опыт — источник познания, а метод познания — индукция, ибо… (объяснение «ибо» — в вышеприведенной латинской цитате).

Кстати (или некстати — судите сами), даже умер философ, простудившись зимнею порой, когда проводил опыты по консервации куриных трупиков путем замораживания их в снегу. Так что прав и будущий гений, который скажет: опыт — сын ошибок трудных. Смерть — какая ошибка может быть труднее!

Но до того опыта было еще очень далеко, а пока лет-то философу исполнилось всего — тридцать два, в январе и стукнуло, как знал Смотритель, то есть граф Монферье был почти ненамного моложе большого человека, но Бэкон — это ого-го, это большая шишка на и без того довольно шишковатом месте…

(Елизаветинская Англия полна была шишками разного масштаба и разного, если можно так выразиться, внутреннего содержания: шишка — философ, шишка — дипломат, шишка — писатель… Прямо-таки хвойный лес, а не островное государство)…

а граф — это persona incognitus для здешних краев, всего лишь провинциальный французский дворянчик, славы и на своей родине не обретший. Вон и о его способности влезать в чужие мозги и управлять оными никто знать не знает, поскольку способность эта — вредная для благонравного общества, а потому (логично) — тайная.

И что бы французу ловить на означенном soiree? Да славу и ловить, как считал Смотритель. Если у графа (с его хилой биографией) за душой ничего особенного не было, то святая обязанность (дело, роль, предназначение) Смотрителя заключалась как раз в том, чтобы представить графа (то есть себя) перед английскими шишками как человека неординарного ума.

Сложно ли? Да ничего подобного!

Вот, например, Бэкон с его трепетным отношением к опыту как единственному методу познания природы. Прав он? Да, прав. Но кто утвердил, что опыт — это все? Что опыт — изначален? Старик Кант, например, который еще не только не родился, но даже не планировался дальними предками, утверждал (будет утверждать), что опыт есть следствие деятельности духа (то есть разума), а стало быть, опять (как цитировалось в скобках выше) «любовь — кольцо». Разум — опыт — разум.

В принципе, сказанное ничуть не противоречит идеям Бэкона. Но тут важна подача! Тут важен сюжет диалога (или все же полемики). Пусть философ увидит в наглых высказываниях француза покушение на его теории, пусть оголтело (или опрометью) бросится в пучину спора, пусть ищет аргументы и натыкается на встречные, пусть окружившие спорщиков (известного, родного и — неизвестного, заезжего) графы-лорды-камергеры ощутят смущение (а вдруг великий соотечественник в чем-то не прав?), возмущение (как смел этот французский петух поднять клюв на нашего гения?) и, наконец, облегчение, потому что спорщики в итоге придут к консенсусу. И ты прав, и ты прав, давай обнимемся и сдвинем бокалы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});