Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо

тебя, – отозвался Цинна.

– Мы должны присматривать за рабами, которых ты взял в свое сколоченное наспех войско, освободил и вооружил, чтобы захватить власть в Риме: теперь они сеют ужас на улицах города. Не стану рассуждать о том, так ли нужны они сами и насилие, к которому они прибегают, чтобы нагонять страх на оптиматов и их вооруженных наемников, но в Риме при нас должен царить образцовый порядок. Мои ветераны – люди сдержанные. Они смогут овладеть городом без произвола и насилия.

– Прикажу убрать с улиц часть вооруженных рабов, – согласился Цинна. – Чего еще ты желаешь?

– Если мы хотим получить безоговорочную поддержку народа, – продолжал Марий, – надо изменить законодательство, к чему изначально призывала наша партия. Я имею в виду не только предоставление гражданства союзным народам, но также раздел земель и раздачу хлеба.

Наступила неловкая тишина.

– Что ж, по-моему, это правильно, – сказал Цинна негромко – однако сказал.

– Итак, договорились? – настаивал Марий: ему хотелось получить от Цинны подтверждение.

– Договорились, – подтвердил собеседник, на сей раз внятно.

– Да будет так.

– Отлично! – вновь оживился Цезарь-старший и приказал рабам подать не только вино, но и еду.

Аврелия встала и впервые заговорила вслух:

– Пойду позову Гая и Корнелию, пусть поужинают с нами.

Цезарь-старший и Цинна кивнули. Аврелия не спеша вышла из атриума.

Она знала, что торопиться не следует: пусть дети покинут таблинум и доберутся до заднего атриума, где они должны были ждать взрослых.

Марий-старший наклонился к стоявшему рядом Серторию и тихо заговорил – под звон блюд, топот рабов и беседы о деликатесах, которыми Цезарь-старший собирался потчевать собравшихся.

– Я хочу, чтобы ветераны следили за порядком на улицах, – сказал он своему доверенному человеку. – Если придется убить кого-нибудь из этих проклятых рабов, освобожденных Цинной, пусть убивают.

Серторий коротко кивнул:

– Хорошо.

Марий протянул руку с пустым кубком, чтобы один из рабов доверху наполнил его вином.

Казалось, все было решено и обговорено, но Мария, как всегда, беспокоило и другое: безопасность племянника. Его сын вырос и при необходимости начальствовал над легионами. Но Цезарь был слишком юн для сражений, и Марий поговорил с Цезарем-старшим о том, как защитить его, если все пойдет плохо и Сулла снова захватит власть.

– Хотелось бы обсудить с тобой еще кое-что, – сказал Марий-старший, глядя на Цинну.

Тут вошли Цезарь-младший и Корнелия. Оба уселись на ложа, в сторону которых кивнула Аврелия.

– Да, слушаю тебя.

– Должность верховного жреца Юпитера – flamen Dialis – по-прежнему свободна, – заметил Марий.

В этом не было ничего удивительного: высшее священство в Риме требовало соблюдения множества ограничений, откровенно неудобных, даже почти невозможных. Фламин Юпитера не мог ночевать за пределами Рима более одной ночи подряд, был обязан спать в собственной постели, не покидая ложа более чем на три дня, не мог раздеваться прилюдно и, значит, пользоваться общественными банями, которые так любили римляне всех состояний, не имел права носить кольца, полностью обхватывающие палец, и прикасаться к растениям, которые росли в Риме повсюду – к виноградным лозам или плющу, – не должен был ездить верхом на лошади, смотреть на оружие или наблюдать за военными упражнениями. Имелись и другие запреты – список был бесконечным. А потому лишь немногие стремились занять эту должность, хотя она предполагала и кое-какие привилегии, например возможность присутствовать на заседаниях Сената и право сидеть в курульном кресле, ранее принадлежавшее лишь римским царям, а теперь и консулам. Вдобавок жреца всюду сопровождал ликтор.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Цинна. – Да, фламина пока что нет.

– Ради укрепления нашего союза, – указал Марий, – я бы хотел, чтобы им назначили моего племянника, Гая Юлия Цезаря-младшего.

Своему сыну Марий не предлагал этой должности, нуждаясь в нем как в начальнике над африканскими ветеранами; Цезарь же был слишком молод, чтобы помогать ему на военном поприще.

Цинна размышлял, потягивая вино.

Цезарь-старший терпеливо дожидался ответа, как и Аврелия.

Цезарь-младший от удивления поперхнулся и закашлялся, но быстро взял себя в руки, выпив воды. Никто не предупреждал его о том, что события могут повернуться таким непредвиденным образом. Но ведь его не предупреждали и об уговоре насчет брака с Корнелией. Ограничения и лишения, сопутствующие должности фламина Юпитера, озадачивали его, но он послушно молчал, как было положено.

Корнелия сделала нечто необычное для римлянки во время застолья: на мгновение накрыла своей рукой руку Цезаря-младшего.

Цинна поставил кубок на стол. В любом случае Цезарь-младший станет его зятем.

– Фламином Юпитера становится только женатый мужчина, – заметил он, как будто это препятствовало его назначению. – Мы можем пересмотреть законы, но, если изменить те, которые относятся к богам, это сделает нас непопулярными.

– Я не говорю, что надо назначить его прямо сейчас, – возразил Марий. – Пусть мой племянник женится на твоей дочери, когда она станет женщиной, а затем будет фламином.

Цинна решил, что это подкрепит уговор о женитьбе Цезаря на его дочери.

– Да будет так. – Он поднял кубок, предлагая выпить за новую статью соглашения между ним и Марием.

Рабы поставили перед посетителями многочисленные подносы со вкуснейшей снедью.

Цезарь-младший не притрагивался к еде.

– С тобой все в порядке? – тихо спросила Корнелия.

– Кусок в горло не лезет, – сказал мальчик.

XXXIII

Храмы Греции

Дельфы, Греция

87 г. до н. э.

Сулла и его свита вошли в Грецию со стороны Эпира. Возле знаменитого Дельфийского оракула Сулла приказал легионам свернуть с дороги, что вела к лагерю Митридата.

– Хочу посоветоваться с пифией, – заявил Сулла. Больше он не дал никаких объяснений тому, почему не стремится немедленно вступить в бой.

Долабелле религиозный порыв Суллы показался странным: заминка в продвижении легионов давала Митридату время, чтобы построить войска и улучшить свое положение в Греции. Но он предпочел не спорить и передал приказ трибунам.

Дельфы с давних пор переживали упадок, однако множество паломников, не только со всей Греции, но и из таких отдаленных местностей, как Азия или Галлия, устремлялись к храму священного оракула, где жили три пифии, дававшие знаменитые предсказания о будущем.

Они поднялись по склону горы, на котором стояло святилище. Паломники расступились перед Суллой, Долабеллой и несколькими центуриями вооруженных легионеров. Некогда Сулла разграбил Олимпию, и некоторые паломники опасались, что римский военачальник опять совершит такое же бесчинство, но большинство все-таки не верило в это. Дельфы были самым священным местом, и, хотя за многие века храм переживал то расцвет, то упадок, подобный нынешнему, они ни разу не подвергались полному разграблению. Никто никогда не опасался за неприкосновенность святыни. Скорее всего, грабители боялись мести Аполлона, которому был посвящен храм, выстроенный сотни лет