Статьи - Сергей Волков

Налицо очевидная разница между характером элиты политической (вполне советской на всех уровнях власти) и экономической и связанное с этим противоречие.

Элита политическая в обозримом будущем останется прежней и ничего хорошего от нее ожидать не приходится. Люди этого пошиба могли, положим, при всем их убожестве, более или менее успешно управлять сделанной «под них», отлаженной Сталиным и обладавшей огромным запасом инерции советской системой, однако теперь она сильно разрушена, и без достаточного количества приличных и дееспособных людей не обойтись. Но если при проведении «традиционалистского» курса Путин мог бы рассчитывать на поддержку таковых из числа лиц, отвергающих советчину и ориентирующихся на традиционную российскую государственность (и этого было бы достаточно, даже если бы т. н. «либеральная интеллигенция» отшатнулась в оппозицию), то следуя просоветским курсом, он может опираться только на людей того же качества и интеллектуального потенциала, что и прежняя номенклатура, или на беспринципных приспособленцев, хотя и неглупых, но бесчестных. Его окружение (частью «чекистское», частью унаследованное от Ельцина) по преимуществу из людей этих двух сортов и состоит. Но пока Путин в этом вполне убедится, может пройти еще немало времени.

Элита экономическая в ближайшем будущем будет-таки состоять из людей, вполне отвечающих своему предназначению. Повод для пессимизма здесь — не в составе ее самой, а в том, насколько ей будет позволено развернуться. Потому что экономическая свобода при политическом господстве советской номенклатуры — не более, чем пресловутый НЭП, временная уступка обстоятельствам, чтобы с помощью «неправильных» людей обеспечить сохранение «правильной» власти.

Но пока, во всяком случае, было бы хорошо, если бы элита политическая по крайней мере поменьше вмешивалась в сферу деятельности элиты экономической — в экономику. Хотя бы в интересах самосохранения, потому что когда развалится все, не уцелеет и она.

2000 г.

Белое движение и современность

Белое движение, несмотря на все события последних полутора десятков лет, так и не получило в общественном мнении адекватной оценки. Когда преступная сущность коммунистического режима выявилась в полной мере, казалось бы логичным воздать должное тем, кто ему противостоял. Однако этого не произошло и по сию пору. С самого начала «гласности» атмосфера однозначного отрицания красных не сопровождалась признанием белых, тенденция «красных ругать, но белых не хвалить», так и закрепилась в средствах массовой информации.

«Демократические» круги вынуждены были поносить своих идейных предшественников — красных, чтобы настроить население против партийного режима, который они сочли своевременным заменить «демократическим». Но признать и воздать должное белым они тоже не могли, ибо белые были прежде всего патриотами и боролись за Великую Единую и Неделимую Россию. И как бы ни было для них нелогичным не признать боровшееся с тем же режимом несколько десятилетий назад Белое движение, но еще более нелогичным было бы им солидаризироваться с защитниками столь ненавистной им российской государственности. Поэтому ими реабилитируется кто угодно — только не жертвы красного террора, восстанавливается память о приконченной соратниками «ленинской гвардии» — но не о белых воинах. Что же касается национал-большевизма, господствующего в т. н. «патриотическом движении», то с точки зрения этой идеологии тот факт, что одни воевали за Россию, а другие — за мировую революцию оказывается ничего не значащим, коль скоро все они были «русскими людьми».

Суть дела, однако, в том, что красные не только не боролись за Россию, но и сами не приписывали себе тогда подобных побуждений, как то сразу же обнаруживается при обращении к материалам тех времен. Патриотическим языком они заговорили значительно позже, и для них это было вопросом выживания, а не добровольным «исправлением». Когда же жизнь заставила менять шкуру, — тогда и появились задним числом утверждения, что они-де и всегда были «за отечество».

Белых и красных пытаются ставить на одну доску, хотя их сущность принципиально различна. Можно очень по-разному представлять себе конкретные формы государственного, общественного и экономического устройства. Но при всем многообразии политических взглядов, все те, что основаны на естественном порядке вещей, все-таки стоят по одну сторону черты, за которой — то, что принесли большевики. Это и есть разница между Белым и Красным.

Благодаря практически полной неосведомленности в исторических реалиях, общественному сознанию легко было навязать представление о «белой» идеологии как о чем-то специфическом, какой-то особой системе взглядов, одного порядка с красной. Отсюда попытки найти между ними что-то «среднее» или «не разделять ни той, ни другой», либо, напротив объединять их.

Но наша гражданская война не была борьбой каких-то двух группировок за власть в государстве, как война «Алой и Белой розы», не была борьбой между одной Россией и другой Россией. Это была борьба за государство и против него — борьба между Россией и мировой коммунистической революцией, между идеологией классовой ненависти и идеологией национального единства.

Для того, чтобы понять, за что сражались стороны в Гражданской войне, достаточно обратиться к лозунгам, начертанным на знаменах тех лет. Они совершенно однозначны, и всякий, кто видел листовки, газеты и иные материалы тех лет, не сможет ошибиться относительно того, как формулировали свои цели враждующие стороны. Предельно сжато они выражены на знаменах в буквальном смысле этого слова: с одной стороны — «Да здравствует мировая революция», «Смерть мировому капиталу», «Мир хижинам — война дворцам», с другой — «Умрем за Родину», «Отечество или смерть», «Лучше смерть, чем гибель Родины» и т. д. Знамена красных войск, несущих на штыках мировую революцию, никогда, естественно, не «осквернялись» словом «Родина».

Белое движение возникло как патриотическая реакция на большевистский переворот, и было прежде всего движением за восстановление уничтоженной большевиками тысячелетней российской государственности. Никакой другой задачи основоположники Белого движения никогда не ставили, их усилия были направлены на то, чтобы ликвидировать главное зло — паразитирующий на теле страны большевистский режим, преследующий откровенно антинациональные цели установления коммунистического режима во всем мире.

В Белом движении соединились люди самых разных взглядов, сходившиеся в двух главных принципах:

1) неприятие большевистского переворота и власти интернациональных преступников,

2) сохранение территориальной целостности страны.

Эти принципы нашли воплощение в емком и, собственно, единственном лозунге Белого движения: «За Великую, Единую и Неделимую Россию».

Ядром движения, стали, естественно, образованные круги, прежде всего служилые, всегда бывшие носителями государственного сознания. Советскому человеку было положено считать, что белые армии состояли из помещиков и капиталистов, которые воевали за свои поместья и фабрики, «одержимые классовой ненавистью к победившему пролетариату». Но в годы самой гражданской войны и сразу после нее сами большевистские деятели иллюзий на этот счет себе не строили, и из их высказываний (не предназначенных для агитплакатов) совершенно ясно, что они хорошо представляя себе состав своих противников («офицеры, учителя, студенчество и вся учащаяся молодежь», «мелкий интеллигент-прапорщик»).

Русское офицерство уже со второй половины XIX в. представляло собой чисто служилый элемент, живший на весьма скромное жалованье и к «помещикам и буржуазии» имевший отношение весьма отдаленное. К концу XIX в. даже среди всех потомственных дворян в стране помещиками было не более трети, среди служивших — гораздо меньше. Но половина офицеров даже не были дворянами по происхождению, а доля помещиков даже среди генералитета составляла порядка 10 %, среди армейской элиты — офицеров Генерального Штаба — не имели никакой собственности 95 %.

За годы же Мировой войны (тогда было произведено около 220 тыс. человек, то есть больше, чем за всю историю русской армии до 1914 г.) офицерский корпус стал в общем близок сословному составу населения (а офицеры военного времени по происхождению представляли практически срез социальной структуры страны). Ген. Н. Н. Головин свидетельствовал, что из 1000 прапорщиков, прошедших школы усовершенствования в его 7–й армии, около 700 происходило из крестьян, 260 из мещан, рабочих и купцов и 40 из дворян (и действительно, среди выпускников военных училищ военного времени и школ прапорщиков доля дворян всегда менее 10 %). Офицерский корпус притом включал едва ли не всю образованную молодежь России, поскольку практически все лица, имевшие образование в объеме гимназии, реального училища и им равных учебных заведений и годные по состоянию здоровья были произведены в офицеры.