Плывун - Александр Житинский

Утром, вечером и днем.

Если б не жил я в России,

Я бы тоже стал дождем.

Я бы тучкой синеватой

Проплывал над той страной,

Где родился я когда-то

Перед прошлою войной.

Я смотрел бы долгим взглядом

На Россию с высоты.

Все деревни были б рядом,

Все дороги и мосты,

Все леса, поля и нивы…

И повсюду на Земле

Люди жили бы счастливо,

Улыбаясь снизу мне.

Плыл бы я дождем желанным,

А потом когда-нибудь

Я упал бы безымянным

Тихой родине на грудь.

1971

Подражание Пушкину

Какое счастье – быть свободным

От разговоров, от статей,

От книг с их жаром благородным,

От любознательных друзей,

От развлечений, от погоды,

От женщин, Бог меня прости! —

От вдохновения, от моды

И от работы до шести.

Какая радость – жить счастливым

Для разговоров, для друзей,

Для книг с их миром молчаливым,

Для праздников, для новостей,

Для размышлений, для природы,

Для женщин, черт бы их побрал! —

Для вдохновенья, для свободы,

Которой так и не узнал.

1972

Стансы офицера запаса

В расположении воинской части

Я, лейтенант, но лишь только отчасти,

Лежа на травке в цветущем лесу,

Думал о том, как я душу спасу.

Летние сборы – такая морока!

Призванный для прохождения срока

И изученья секретных систем,

Я, признаюсь, занимался не тем.

Вас, мой читатель, спасали ракеты.

Я же в лесу, изводя сигареты,

В небо глядел, по которому плыл

Ангел в сиянье серебряных крыл.

Как и положено, ангел на деле

Выглядел так же, как прочие цели,

Маленькой точкой, сверлящей экран,

Той, за которой следил капитан.

Он был готов, коль сыграют тревогу,

Выстрелить даже по Господу Богу,

Если всевышний (о Боже, прости!)

По индикатору будет ползти.

Он не шутя, с установленным рвеньем

Занят был вашим, читатель, спасеньем.

Он защищал вас в то время, как я

Думал о смысле его бытия.

Каждый из нас исполнял свое дело,

Обороняя кто душу, кто тело,

И в небесах наблюдая полет

Видел кто ангела, кто самолет.

1972

«Загораю на солнышке, веки прикрыв…»

Загораю на солнышке, веки прикрыв.

Надо мною висит одуванчика взрыв.

Муравей свою бедную ношу несет,

Бесконечное время куда-то ползет.

Поневоле подумаешь: сотни веков

Был порядок толков, а порядок таков:

Бессловесные твари рождались, росли,

Свою скромную ношу по жизни несли,

Не ища дополнительных неких причин,

Умирали под видом безвестных личин

И рождались, чтоб снова опять и опять

Просто есть, размножаться, работать и спать.

А теперь я осмысленно в травке лежу,

За свою драгоценную душу дрожу,

Чтоб она, не дай Бог, не пропала зазря,

Точно жизнь одуванчика и муравья.

1972

«Полк, в котором я служил…»

Полк, в котором я служил,

Был лихой гвардейской частью.

В нем полковник был, но, к счастью,

Нам до Бога далеко.

В молодецких сапогах

Мы ходили по болотам.

Часовой кричал нам: «Кто там?!»

Отвечали мы: «Свои!..»

В смысле атомной войны

Было тоже очень мирно.

Но зато команду «Смирно!»

Мы умеем исполнять.

Там свои и здесь свои,

Смирные, какой мы части?

Господи, в Твоей мы власти!

Все мы смертники Твои.

1972

«Прости, я думал о тебе…»

Прости, я думал о тебе

За проволочным загражденьем.

Вращалась в стереотрубе

Земля обманчивым виденьем.

Вращалась близкая земля,

Был каждый камень на примете,

Леса, озера и поля

И в общем, все, что есть на свете.

Простой оптический обман

Позволил мне увидеть разом

Дорогу, утренний туман,

Солдатика с противогазом.

Просвечивался каждый куст.

В трех километрах шел ребенок.

Был воздух невесом и пуст,

А взгляд внимателен и тонок.

Я видел зрением своим,

Усиленным десятикратно,

Ту часть Земли, где состоим

Приписанными безвозвратно.

Она была невелика

В кружке холодного металла,

И смерти черная рука

Еще стекла не закрывала.

1972

«Неужели так будет…»

Неужели так будет,

Что в назначенный час

Вой сирены разбудит

Перепуганных нас?

Нас, военных и штатских,

Не видавших войны,

Смерть окликнет по-братски

Безо всякой вины:

«Если жил на планете

Голубь ты голубой,

Значит, будешь в ответе

И пойдешь на убой.

С Богом или без Бога,

С чертом иль без души —

Всем одна вам дорога,

Смерти все хороши».

1972

«И все-таки, когда моя душа…»

И все-таки, когда моя душа,

Как говорят, покинет это тело,

Спасительной свободою дыша,

Она не будет знать предела.

Неправда, что всему один конец.

Душа моя – фонарик путеводный

Среди теней, которыми Творец

Не дорожит во тьме холодной.

Неотличим от прочих только тут,

Незримый свет храню я под секретом.

Но если все ослепнут и уйдут,

Кто уследит за этим светом?

1972

«В военном городке…»

В военном городке

Проходит смотр дождей.

Бетонный плац покрыт

Горошинами града.

А где-то вдалеке

От суетных страстей

Суровый Бог сидит

И с нас не сводит взгляда.

С невидимым врагом

Неслышимые мы

Ведем наш разговор

На радиочастотах,

Но спорят о другом

Далекие громы,

И слышен этот спор

На всех земных широтах.

Величествен раскат

Небесного огня.

Я бледен от стыда

Перед лицом Природы.

Прислушайся, мой брат,

И не убий меня

В день Страшного суда,

Постигшего народы.

1972

Романс о зайце

Был он пойман на пятой позиции,

Где лежал абсолютно без сил.

Наш майор, как сотрудник милиции,

Мигом за уши зайца схватил.

В маскировочной сети запутанный,

Что скрывала ракету от глаз,

Заяц был молодой и запуганный,

Чем-то очень похожий на нас.

С выражением дикого ужаса

Заяц криком отпугивал смерть,

А майор, багровея и тужася,

Постепенно распутывал сеть.

Он кричал, вероятно, о разуме,

Этот заяц, поднявший губу,

А майор равнодушными фразами

Предрекал ему злую судьбу.

Он взывал к человеческой жалости

Или к совести нашей взывал,

Но майор лишь бранил его шалости,

А ушей его не выпускал.

О мыслитель, вопящий о бренности!

О философ, застрявший в сети!

Жалки наши духовные ценности

И бессильны кого-то спасти.

1972

Полковник

Стареющий полковник не успел

Повоевать. Теперь уже недолго

До пенсии. Я славлю чувство долга,

Но мне обидно за его удел.

Вот вам деталь: когда он говорит,

Он раскрывает рот, как для приказа,

Но мирная обыденная фраза

Заметно портит общий колорит.

Всю жизнь он терпеливо ждал войны,

В то время как вокруг другие лица

Могли спокойно жить и веселиться,

Не ощущая перед ним вины.

Средь прочих я, писатель этих строк,

Мог ворошить свой дедовский рифмовник

Лишь потому, что где-то жил полковник,

Не спал, служил, был к подчиненным строг.

Теперь представьте: где-то в глубине

Америки, у черта на куличках,

Жил некто в соответствующих лычках,

Не спал, служил, готовился к войне.

Он тоже, к счастью, не успел убить,

И тоже будет вскорости уволен.

Не правда ли, наш мир немного болен?

Иначе это трудно объяснить.

1972

«Мужчины играют в войну…»

Мужчины играют в войну.

Один, побелевший от ярости,

Стреляет в другого без жалости,

Укрывшись от пуль за сосну.

Солдат девятнадцати лет,

Приученных службой к усердию,

Вовек не склонял к милосердию

Полит – извините! – просвет.

Чего же ты хочешь от них,

Твоих молодых современников?

Ужель превратить их в изменников

Посредством читания книг?

Ты сам опоясан ремнем,

Одет в гимнастерку с погонами,

И теми же замкнут законами,

И тем же сгораешь огнем.

1972

«Кукушка с утра завела…»

Кукушка с утра завела

В лесу звуковые повторы.

Работы, заботы, дела,

Мечты, суеты, разговоры.

А ну, погадай мне! Ку-ку…

Мой срок отсчитай мне, сестрица.

И жить дальше так не могу,

И некогда остановиться.

Ку-ку… Жил да был индивид.

Ку-ку… Делал, вроде бы, дело.

Ку-ку?.. Может быть, делал вид?

Ку-ку да ку-ку! Надоело…

1972

«Вот ведь какая петрушка!..»

Вот ведь какая петрушка!

Накуковала кукушка,

Наговорила тоска,

Лампа дрожит у виска.

Вот ведь какая задача!

Так ничего и не знача,

Прожил один гражданин.

Впрочем, он был не один.

Разве была она пыткой,

Жизнь его? Нет, лишь попыткой,

Чтоб оправдаться с трудом

Перед неясным судом.

Он был подопытной мошкой,

Занятый вечной зубрежкой

С тихим восторгом лица