Венгерская вода - Зацаринный Сергей

Злат рассказал, что у берегов Итиля есть даже горы, которые зовутся Девьими. У их подножия и сейчас можно видеть развалины неведомого города. Ходит молва, что когда-то его сожгло войско самого Потрясателя Вселенной. Последними защитниками был отряд девушек во главе с прекрасной царевной. Когда монголы ворвались в город, воительницы укрылись в каменной мечети. Захватчики обложили ее бревнами и подожгли. И вот, когда пламя уже поднялось к самым верхушкам стен, распахнулись двери и девушки ринулись на монголов. Дальше рассказывают разное. Одни, что все они полегли в неравной схватке. Другие, что некоторым вместе с предводительницей удалось прорваться сквозь кольцо врагов и укрыться в тайном лесном замке.

Геродот писал, что за страной скифов живет народ дев-воительниц. Мой путь лежал в одно из их последних убежищ. Словно оживали старые сказки. В этом заповедном краю их было трудно отличить от яви.

Мисаил, все время пытавшийся по невнятным теням и изредка проглядывавшему солнцу определить направление, в конце концов сбился и шепотом сообщил мне, что, по его мнению, наш вожатый слишком часто сворачивает то туда, то сюда. Нас успокоил улыбающийся Симба:

– Он намеренно выбирает путь через лес, даже когда можно проехать полем. Наверняка есть гораздо более короткий и удобный путь, но убежище тайное, и дорога туда должна остаться для нас неизвестной.

Туртас не позволял сходить с лесной тропы даже по нужде. На мой вопрос почему, ведь заблудиться поблизости невозможно, покричишь, и тебя найдут, он только покачал головой:

– Лес – место опасное. Бывают медведи, что на людей нападают, а еще есть зверь, тоже почти с медведя, что сверху иной раз напрыгивает. Росомаха. Такой может прямо на тропе напасть. И не увидишь его никак. – Немного поколебавшись, добавил: – Люди в лесу тоже есть, только не всегда их заметишь. Они и ловчие ямы на зверя устраивают. Травой закрыто, а внизу колья. Еще самострелы ставят. Заденешь ненароком неприметный прутик или веревочку – и получишь стрелу. Да и просто напасть могут в зарослях. Почище росомахи. Пикнуть не успеешь. Ищи-свищи в этих дебрях.

Заночевали тоже в лесу. Вышли к какой-то большущей землянке посреди поляны: на вид вроде большого шалаша, а под ним деревянный сруб, вкопанный в землю. Спускаешься туда по лестнице, а там нары на всю длину, человек сорок можно уложить, длинный стол и большой очаг из дикого камня.

– Зимница, – пояснил Туртас, – в ней живут те, кто в лес только зимой приходит. Охотники большей частью. Летом она пустует. Бортники, смолокуры, углежоги те шалаши строят.

Мне показалось странным, что в одном месте собирается сразу так много охотников, но спрашивать ничего я не стал. Туртас куда-то отлучился и отсутствовал довольно долго. Вернулся он только ночью.

Дорога заняла ровно столько, сколько было обещано, – два дня. После полудня Туртас велел сопровождавшим нас стражникам оставаться на краю леса у берега небольшой речушки, которая, как я понял, и была той самой Иссой, а сами мы, покинув лошадей, устремились по неприметной тропке в чащу. Идти пришлось довольно долго, прежде чем мы вышли к высокому тыну из заостренных кольев, начинавшемуся сразу у края большой поляны, окруженной высоченными деревьями. На ограде белело несколько огромных клыкастых черепов.

– Медвежьи, – вскользь бросил Туртас, – злых духов отпугивать.

Страшные пустые глазницы действительно пугали.

– Когда я еще мальчонкой здесь был, – добавил он, понизив голос, – на этих кольях еще человеческие черепа можно было видеть. От старины оставались. Говорят, некогда этим лесным девам замуж было не выйти, коли отрубленную голову не принесет.

В чаще ухнула какая-то птица. Как ночью.

За воротами залаяли собаки, а потом из них вышел мужчина богатырского роста и сложения. Видно было, что гостей здесь встречают не часто. Туртаса он сразу узнал. Мы прошли в дом с высокой крышей, увенчанной каким-то деревянным украшением, и очутились в просторном, но сумрачном помещении, куда свет едва пробивался сквозь крохотное оконце. Вдоль стен, сложенных из исполинских бревен, тянулись простые, не покрытые ничем деревянные лавки, а всю середину занимал длинный пустой стол. В углу красовался огромный очаг из диких камней. Над ним не было никакого свода, а уж тем более трубы. Видимо, дым уходил через отверстие в крыше.

Когда-то здесь, наверное, собиралось много людей. Теперь нас встречал один совершенно седой старик с непокрытой головой, повязанной узкой лентой. Руки его опирались на резной посох. Это и был дядя Туртаса.

Они поприветствовали друг друга на непонятном языке, потом наш друг представил каждого по очередности, после чего я услышал, как прозвучало слово «Райхон». Старик обнял Мисаила, и было видно, что он очень обрадовался. Туртас перевел нам его слова: мол, не может быть и речи, чтобы мы уехали, не пообедав. Отказ от угощения он посчитает обидой для себя. Затем он сказал что-то женщине, стоявшей в темном углу, которую мы сперва даже не заметили.

– Он говорит, что со мной и Мисаилом сможет наговориться за обедом, а пока готовится кушанье, будем беседовать о деле, – перевел Туртас.

Старый колдун хорошо помнил Баялунь. Помнил, как она просила у лесных кудесников приворотные зелья, как завещала наложить на свою могилу заклятие, хоть и говорила, смеясь, что лучшим заклятием будут похороны по мусульманскому обряду, когда в могилу не кладут никаких вещей. Ни серебра, ни золота. Так и поступили. Но стоило уйти мусульманским улемам, в мавзолей был тайно допущен языческий колдун с помощником. Помощником этим и был наш старик. Хана Узбека тогда не случилось в Мохши, а царицу похоронили, как того требовал обычай правоверных – до захода солнца. Ближние люди не посмели ослушаться посмертной воли царицы. Да и сами они были из здешних, в новой вере не тверды.

Оживился старик, только когда увидел тот самый платок, потому что помнил его. Ведь именно он закрывал гроб царицы в ту темную ночь при свете факелов, когда лесной колдун произносил над телом свое заклятие. Платок лежал у нее на груди.

– Кто потревожил покой царицы? – Этот вопрос мы поняли даже без перевода.

Потом старик долго рассказывал, а Туртас переводил. Старая история – быльем поросло.

Хан Узбек после смерти Баялуни окончательно перебрался в Сарай. Больше его здесь не видели. Дворцы опустели, вельможи уехали вослед правителю. Остались только легенды о прошлом. Про заклятие было известно многим. Все друг друга знают – ничего не утаишь. Вот и затеяли как-то спор о колдовстве. Такое часто случается, где много вер разных. Чья вера сильнее? Ладно бы имам или мулла, а то христиане. Занесло тогда в леса какого-то проповедника из Крыма. Не поймешь даже, то ли франк, то ли из своих крестившихся и научившихся всякой всячине в дальних краях. Хитрый был. К мусульманам не лез, а все больше язычников охмурял, благо здесь их большинство. Вот и затеял спор о лживости и бессилии лесных колдунов.

Послышав про заклятие, наложенное на гробницу Баялуни, сказал, что может туда проникнуть и колдовские бредни посрамить. Сказать легко, а как сделать? Баялунь ведь не зря повелела себя по мусульманскому обряду схоронить. За осквернение могилы отведут к кади, а коли ты немусульманин, то в диван-яргу, где судят по Ясе Чингисхана. Как раз поругание веры. Проще сразу повеситься – меньше мучиться будешь.

Так вот и нанял этот проповедник троих приезжих. Из местных вряд ли кто бы согласился. Всех троих нашли утром мертвыми в мавзолее. Только и успели они крышку со склепа сдвинуть. Ни ран, ни следов удушения, лишь лица черные и страшные.

Проповедник, конечно, отрекся, что их посылал. Доказать-то ничего невозможно. Однако тогдашний эмир от греха подальше выслал его из здешних краев. Давно это было.

Больше прах царицы никто не тревожил.

Потому, когда в прошлом году старика стали снова расспрашивать про заклятие на старой гробнице, он удивился и насторожился. А задавал вопросы ловчий самого эмира Тагая.