Святой вечер - Дилейни Фостер

— Давно пора, блядь. Я могу истечь кровью до смерти. — Мой отец лежал на больничной каталке со скованными наручниками руками. Его тюремный комбинезон цвета загара был пропитан кровью. — И передайте своему начальству, что мой адвокат позаботится о том, чтобы парень, который меня зарезал, никогда не увидел свет.

Таков был Малкольм Хантингтон — он отдавал приказы, даже когда проигрывал.

В комнате было холодно и стерильно. Единственными предметами здесь были раковина из нержавеющей стали и запертый шкаф у стены.

Я натянул хирургическую маску на подбородок и провел рукой по синей форме. Его лицо стало белым, как простыня, как только он увидел меня. Или это могла быть потеря крови.

Я изогнул бровь и сунул зубочистку в рот. — Ты ожидал кого-то другого?

— Линкольн... — Его голос был таким же слабым, как и его внешний вид. Его взгляд метался по комнате, к двери, затем, наконец, остановился на мне.

— Никто больше не придет. Только я и ты. — Я посмотрел на его залитый кровью живот и покрутил зубочистку между зубами.

Его грудь вздымалась от коротких вдохов.

— Этот взгляд. — Я указала пальцем на его лицо. — Вот этот... Держу пари, так выглядела Лирика, когда очнулась в Шотландии посреди испорченной церемонии помолвки.

Он закатил глаза. — Пожалуйста. — Его взгляд встретился с моим. — Я был там. Он обращался с ней как с королевой. — Его глаза сузились. — Ей это нравилось.

Движимый чистой ненавистью и адреналином, я бросился вперед, схватил в кулак его комбинезон и поднял его с каталки. — Он изнасиловал ее, а ты заставил его это сделать.

— Это вопрос восприятия.

Мой кулак с громким треском столкнулся с костью. Его голова откинулась назад, кровь хлынула из носа, потекла по рту и подбородку. Я толкнул его обратно и сделал шаг назад, вспомнив, зачем я здесь. Я не был уверен, сколько минут у меня осталось.

— Черт. — Я надавил на низ его живота, и он вздрогнул. — Ты выглядишь как дерьмо.

— Охрана! — начал кричать он, но я зажал ему рот латексной рукой. Сильно. Его зубы царапали мою ладонь, почти прорвав перчатку.

Я покачал головой, нащупывая в кармане скальпель, затем покрутил его между пальцами. Стальное лезвие прочертило дорожки в его крови, когда я проследил за его раной через ткань.

Я надавил вниз, прорывая хлопок и его кожу.

Он закричал, вытираясь об мою руку, покрывая ее слюной, соплями и кровью.

— Это за тринадцатилетнего меня. — Я еще глубже вонзила лезвие. — За детство и любой шанс на нормальную жизнь, которые ты у него украл. За то, что заставил его чувствовать, что он никогда не будет достаточно хорош. — Я сглотнул. — Мне нужен был отец, а ты дал мне топор.

Его желудок всколыхнулся, как будто его вот-вот стошнит. Давай. Я бы держал руку прямо здесь и смотрел, как он задыхается.

Я переместил лезвие ниже, ближе к его паху, затем снова ударил его. — Это за Татум. — Я вывернул руку. — За попытку продать свою собственную гребаную дочь. — Я наклонился и прошептал ему на ухо: — Кстати, она жива. Жива, счастлива и замужем за Каспианом, блядь, Донахью.

Я вытащил лезвие, вытер его о комбинезон, затем поднес его к подбородку.

Его глаза были дикими. Бешеными. А его кожа становилась все бледнее с каждой секундой.

— А это за Лирику.

Я провел лезвием по его коже и увидел, как его кровь покрывает мою руку.

Я где-то читал, что либо ты умираешь героем, либо живешь достаточно долго, чтобы увидеть, как ты становишься злодеем. Я только что убил монстра, чтобы спасти девушку. Какого черта это сделало меня героем?

***

Несколько часов спустя, когда мои руки были чистыми, а мысли спокойными, я лежал в постели с Лирикой, проводя кончиком маркера по ее обнаженному телу. Ее сладкий аромат витал вокруг меня, а ее рот расплывался в великолепной, блядь, улыбке, от которой мой член становился твердым.

— Куда ты ходил сегодня? — спросила она, когда я нарисовал еще одну розу на ее ключице.

Уже распространилась новость о том, что Малкольм Хантингтон погиб в тюремной драке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Жаль.

Я омрачил свою душу его кровью, но я не хотел, чтобы она была рядом с этими тенями. Поэтому я сделал то, что умел лучше всего. Я отвлек ее.

— Просто немного дерьма с Чендлером, — сказал я, проводя языком по тонкой колонне ее горла.

Она приподняла бедра, лишь малейший намек, но я поймал его.

— Твоя киска умоляет о моем члене. — Я провел зубами по ее челюсти и нарисовал еще одну линию карандашом. — Ты этого хочешь, детка? — Я прикусил ее губу. — Это то, о чем ты просишь?

Еще одна линия. Еще одна метка. Еще одна буква. Все в идеальном дизайне между ее грудей.

Она потянулась и схватила меня за задницу, прижимая мой член к своей киске.

Я взял ее запястья в одну руку и держал их над ее головой. — Еще нет. — Я ухмыльнулся. — Я почти закончил.

Лирика выгнула спину, вжимаясь в меня своими идеальными сиськами. Ее тело было опасным гребаным оружием, и она знала, как им пользоваться.

Я наклонил голову и прикусил ее сосок. — Нет. — Я провел еще одну линию по ее грудине. — Блядь. — Еще одна линия ниже. — Пока. — Еще несколько линий чуть ниже пупка, и я отпустил ее запястья.

Я зажал маркер между зубами, затем вытащил ее из кровати и потащил в ванную.

Когда я включил свет и встал перед зеркалом, у нее перекосило рот.

Вдоль ключицы я написал те же римские цифры, что и всегда. Вся верхняя часть ее груди была усыпана розами, охваченными пламенем, потому что это и есть наша любовь — прекрасная и хаотичная, а по центру сисек до пупка были слова «Выходи за меня замуж».

Слезы навернулись ей на глаза и хлынули на щеки. Я смахнул их большим пальцем, а затем размазал их по губам так же, как я сделал это с ее кровью в первую ночь, когда прикасался к ней.

— Я люблю тебя, Лирика Мэтьюс. И не только потому, что ты чертовски совершенна или потому, что ты так сжимаешь свою киску, когда я глубоко погружаюсь в тебя. Я люблю тебя, потому что мы чертовски беспорядочны. Но, блядь, это прекрасно. Я люблю тебя в свете... и в темноте. Я не знаю, к какому дерьму мы идем, но я знаю, что хочу сделать это с тобой. Я хочу делать это с тобой всегда.

Она приподнялась на цыпочки и прижалась своим ртом к моему.

— Это значит да? — спросил я с ухмылкой.

— Да. — Она посмотрела на меня ярко-голубыми глазами, и меня поглотила вся надежда, которую они хранили.

Я взял маркер и провел линию вокруг ее пальца. — Завтра мы купим тебе настоящее.

После «смерти» Татум я остался единственным наследником Хантингтонов. Я не только унаследовал место отца в Братстве, но и получил тонну денег, которые, как он думал, он скрывал. Все незаконное дерьмо, которое не ушло прямо к моей маме — которая была свободна жить своей жизнью теперь, когда отца не было рядом, чтобы выдвигать требования — было моим. У Лирики могло быть пять гребаных колец, если бы она захотела. Черт, я бы купил ей десять — по одному на каждый палец.

Я бросил маркер на стойку, затем обхватил ее затылок и прижался ртом к ее рту. Я не ждал больше ни секунды, чтобы попробовать ее на вкус. Ее тело прильнуло к моему, а ее руки сжимали мои волосы. Это было отчаянное, пылкое столкновение языков и разбитых губ. Когда я отстранился, у нас обоих перехватило дыхание.

Она бездумно провела кончиками пальцев по ключицам. — Могу я тебя кое о чем спросить?

— Только если это касается моего члена... — Я потянулся и провел кончиком пальца по ее киске. — ...и этой киски.

Она откинула голову назад на мою грудь, когда я просунул палец внутрь. — Что означают римские цифры?

— Это дата похорон твоей матери, когда ты взяла меня за руку и попросила бежать с тобой. — Я приподнял ее и поставил ее попку на стойку в ванной. — В тот день ты вырезала свое имя в моей душе.

Она обхватила меня ногами за талию, а руками за шею. — Ты все еще будешь бежать со мной?