Настенька (СИ) - Лунева Элина

Я услышала, как после слов отца, Данила облегченно выдохнул, а потом на его лице появилась вымученная улыбка.

- А вы чего замерли? Поздоровайтесь, - буркнул глава семейства на троих сестёр моего жениха, старшей из которых было лет двенадцать, средней около десяти, а младшей не более шести.

- Здравствуйте, - улыбнулась я девчатам в ответ на их короткие кивки.

И только мы собрались войти в дом, как откуда-то с улицы послышались такие знакомые истеричные вопли:

- Ты бы раньше времени не радовалась, юродивая! – кричала всклокоченная Любаша, которая отталкивая тяжеленную створку высоких дубовых ворот, ввалилась во двор Хворостовых разъяренной фурией, - Не радовалась бы, что тебя в дом зовут, да за стол приглашают.

Мы с Данилой обернулись, и я заметила, что за забором и в открытой калитке показалось несколько зевак, которых становилось всё больше и больше, явно заинтересовавшихся предстоящим бесплатным представлением.

А Любаша же, увидев, что зрителей становится всё больше, раздухарилась ещё сильнее.

- И откуда же ты такая взялась? Ни рожи, ни кожи, ни родни, ни приданого, а уж в снохи набивается, да лучшего парня прибрать хочет!

- Замолчи! – грозно посмотрел на девушку Данила. Но она же словно и не заметила его замечания.

- Нет, вы посмотрите, люди добрые! – снова на всю улицу завопила девица, переходя на истерический хохот, - Кого Хворостовы в свой дом ввести хотят, снохой сделать? Да гляньте же на неё! Юродивая, одним словом, ущербная. Неужто сможет она хозяйство вести? Да её в поле ветром сдует. Тела-то в ней нет, одни маслы.

После её слов, в толпе раздались презрительные смешки и одобрительный гул.

- Прекрати, Люба, опомнись! – подскочил к ней Данила, пытаясь успокоить и выпроводить со двора.

- Она часом не хворая? Может чахотовкой больная или ещё чем? – продолжала вопить она.

- Опомнись! – громко вскричал Данила и с силой встряхнул девушку за плечи.

- А ты, Данила, ещё с ней поплачешь! – рявкнула девушка и с яростью оттолкнула мужчину, сбрасывая с себя его руки, - Никак приворожила тебя ведьма проклятая, заворожила своим черным колдовством.

- Замолчи! – зарычал парень и с силой оттолкнул крикливую девицу от себя, - Поди с глаз моих, а то как бы беды не случилось, - в его голосе слышалась ощутимая угроза.

Гнев и ярость поднимались во мне. Мне хотелось ответить, очень хотелось, и не только ответить, а взять и в прямом смысле выволочь отсюда за волосы эту ненормальную, выцарапать глаза и вырвать её поганый язык. Но я сдерживала себя. Видят боги, как же я себя сдерживала, ведь мне совершенно не хотелось уподобиться этой базарной девке, которой только и оставалось, что плеваться ядом в мой адрес, да потешать толпу своим неадекватным поведением.

Но как же мне хотелось влепить ей пару хороших таких оплеух. Но мне же только и оставалось лишь в бессильной ярости сжимать свои кулаки, чувствуя, как на мне скрестились десятки взглядов любопытных глаз. И в этих взглядах я не ощутила ни сочувствия, ни понимания. Этим людям было плевать, каково мне стоять тут оплеванной и обруганной этой ненормальной истеричкой. Им было все равно. А некоторые даже с открытым сочувствием посматривали на Любашу, принимая её сторону, а не мою. Единственным, кто защищал меня, был Данила. Его же родители смотрели на всё происходящее с отстраненным спокойствием, вмешиваться ни во что они явно не собирались. И лишь на мгновение я увидела во взгляде матери ехидное торжество. Да, вот и подтвердились мои опасения, женщина была совершенно не рада такой снохе, как я.

Хоть я и не была ни в чем виновата, но мерзкое чувство стыда, обиды и разочарования захлестнуло меня. Разве виновата я, что боги наделили меня именно этим телом? Ни у кого из нас не было выбора кем родиться и кем стать. Кого-то природа щедро одарила крепким здоровьем и сильным телом, а кому-то достался полный болезней организм. Кто-то был силён телом, но слаб духом. Кто-то обладал красивой внешностью, но был уродлив внутри.

Да, я не выделялась особой статью и ростом, и фигурой пока ещё не вышла, но этот недостаток могло легко исправить замужество и материнство. Но уже сейчас я обладала весьма незаурядной внешностью, в какой-то степени даже привлекательной. Огромные синие глаза на маленьком личике с правильными чертами, прямой аккуратный носик, маленький рот с чувственными розовыми губками, чистая белая ровная кожа, словно её никогда не касалось солнце, и великолепная копна длинных густых каштановых волос. Единственное, что по местным меркам портило мою красоту, так это моя худая невысокая фигурка. В моём же мире девушки с такой щуплой субтильной внешностью как раз таки были в тренде.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Хоть я и понимала всё это разумом, но обидные слова Любаши всё равно ощутимо ранили меня. Тем более я видела, как теперь, после её вызывающе оскорбительных слов, разглядывали меня все эти посторонние люди, они словно препарировали меня на части, а затем вынесли вердикт: «не годна».

Было очень мерзко. Но ещё более мерзко мне стало, когда я увидела сочувствие во взгляде родителей Данилы по отношению к пресловутой Любаше. И видимо, не я одна заметила это.

- Пойдём! – дернул меня за руку Данила, рассерженный всем происходящим, - Ну же!

Парень буквально втащил меня в избу и усадил за стол, который был абсолютно пустым. И вот теперь развеялись мои последние сомнения относительно отношения семьи Данилы к его женитьбе. Если моя будущая свекровь и хотела показать всю свою неприязнь ко мне, то это ей удалось. Стол был пустым, а значит, эти смотрины были не желанными хозяевам дома.

Данила остановился, словно замороженный, и уставился в пространство невидящим взглядом. Он тоже осознал, что его семья не примет меня так, как ему бы того хотелось.

Внезапно мои глаза заволокло слезами. Хоть я и была взрослой внутри, но тело мне досталось шестнадцатилетней девочки, эмоции которой, благодаря нестабильному гормональному фону подросткового организма, швыряло из крайности в крайность. Вот и сейчас, вместо того чтобы наплевать но всё и вся, я просто заплакала, поддаваясь внезапным эмоциям.

- Настя! Настенька! – воскликнул Данила, протягивая ко мне руки, желая утешить.

- Не надо, - резко оттолкнула его я. Разумом я понимала, что он ни в чём не виноват, но обида уже настолько захлестнула меня, что я уже собой не владела, - Вот скажи мне, ты разве не знал как относятся ко мне твои родичи?

- Я…, - он замялся, растерявшись, - Я надеялся…

- На что? – не церемонясь, перебила его я.

Парень промолчал и потупился.

- И ты всё равно привел меня туда, где мне не рады? Где меня беспрепятственно и принародно оплевали и унизили?

- Настя, - во взгляде Данилы показалась боль, - Но они же моя семья. Дай им время, и они свыкнуться.

Я неосознанно поморщилась. Свыкнуться? Н-да, меньше всего мне хотелось, чтобы со мной свыкались. Как жить мне в этом доме с мыслью, что меня здесь терпят?

- Они меня не примут, - покачала я головой, утирая рукавом слезы и успокаиваясь, - А нам обязательно жить в здесь? Разве не можем мы жить у меня?

От моих слов Данила нахмурился. Вот чувствовалось исконно патриархальное воспитание, где домострой, семья и община были далеко не пустыми звуками.

- Я не знаю, - ответил он спустя какое-то время, - Но я подумаю об этом.

Глава 31

Наступило лето, дни становились длинными, а ночи теплыми и короткими. Май радовал хорошей погодой. Природа вокруг расцвела яркими красками. Сады благоухали белым цветом распустившихся яблонь и вишен, а рядом с домом в роще пели соловьи.

Всё вокруг словно оглушало меня своими звуками, красками и запахами. Голова кружилась от разнообразных ароматов трав и соцветий, а уши закладывало от жужжания пчёл и пения птиц. Особенно это ощущалось почему-то ночью, когда стихали голоса людей, шум деревенской жизни и лай собак.

Я стала беспокойно спать. Я то проваливалась в короткие тревожные сны, то часами мучилась от бессонницы, не зная куда себя деть. Меня всё время тянуло куда-то, словно звало.