Замуж — никогда - Винк Таня

Воцарилась тишина. Дима надевал тапочки, когда в коридор вышел Женя. За ним, потупившись, с пылающими щеками, появилась Соня.

— Привет, — сказал Дима. — Ну, что вы там затеяли?

Дети переглянулись.

— Привет… — произнес Женя.

— Привет, — пискнула Соня.

— Мы… — Женя запнулся.

— Он хотел… — начала Соня.

— Да ничего я не хотел, это все она!

Соня сложила губки бантиком и насупилась.

— Сонэчко, не сердись на своего друга. — Дима расплылся в улыбке и поднял с пола пакет. — Айда в кухню, я виноград принес.

— Виноград? Вот здорово! — Соня уставилась на пакет.

— А где ты его купил? — спросил Женя, выкладывая виноград в пластмассовую миску.

— На площади, там новый магазин открыли.

— Дорого, наверное? — поинтересовалась Соня.

— Нормально! — Дима подмигнул ей.

Соня стала помогать Жене.

Через несколько минут блюдо с вымытым виноградом стояло на столе. После первой обглоданной веточки Соня вытерла рот салфеткой и бросила на Диму робкий взгляд.

— Дима, скажи, пожалуйста. — Она запнулась, посмотрела на Женю, потом снова на Диму. — Ты любишь Аню?

Несколько мгновений Дима удивленно смотрел на нее, но, встретившись с серьезным взглядом девочки, серьезно ответил:

— Да, люблю. Очень люблю.

— Тогда почему вы не поженитесь?

Дима едва не поперхнулся ягодой и закашлялся. Хороший вопрос.

— Мы… мы уже говорили об этом, но…

— Что «но»?

— Ну… не знаю…

В глазах Сони вспыхнуло лукавство.

— А ты хочешь взять Аню в жены? — И она бросила быстрый взгляд на Женьку.

У Димы от удивления едва не отвалилась челюсть. Ну и детки…

— Э-э…

— Так хочешь или нет? — настаивала девочка.

Дима кивнул — странно, но произнести слово «хочу» ему было почему-то трудно. Соня тяжело вздохнула:

— Ты боишься.

— Я… Да, я боюсь, — выпалил он.

— Зря… Она тебя сильно любит. — Девочка улыбнулась, и Дима поймал себя на том, что такую светлую улыбку видел только у Ани.

— Тебе Аня сказала? — спросил он, тоже улыбаясь, и его сердце радостно забилось — это такое счастье, услышать от кого-то, что Аня его любит.

— Ничего она мне не говорила. — Соня оторвала ягодку от веточки. — Я у нее в глазах все прочла. — Она многозначительно приподняла бровки и отправила ягоду в рот…

…Под крики матери о том, что она умрет, если он ее оставит, Дима оделся и выбежал на улицу. Они с Аней должны посмотреть друг другу в глаза.

В окнах у Ани было темно. Ветер остервенело срывал чудом уцелевшие листочки на дубе, тротуар поблескивал перламутровыми лужами, оставленными утренним дождем. Улица, недавно шумная, многолюдная, сейчас выглядела унылой и пустынной, редкие прохожие торопливо ныряли в арки и подъезды. С бешено колотящимся сердцем Дима добежал до подъезда, взлетел по лестнице, позвонил в дверь. Тишина. Он взял телефон, нажал кнопку вызова и услышал, как звонит Анин телефон, тихо-тихо.

— Аня, — Дима стукнул по двери кулаком, — я знаю, что ты дома… Открой, прошу тебя.

Он прижал ухо к двери. Шаги…

— Анечка, — произнес он, по-прежнему стоя у двери, — это я, пожалуйста, открой, мне надо тебя увидеть.

Аня открыла. Это была она, но глаза…

Дима что-то говорил, обнимал ее, целовал, смеялся, но ничего, кроме пустоты, в ее глазах не видел. Аня была как мертвая. Он пытался оживить ее, пробовал шутить, но все было тщетно — она будто впала в летаргический сон. Все время звонила его мама, и Дима в конце концов в ярости швырнул телефон о стену. Он рассыпался и замолчал. Дима спросил у Ани, где сейчас Женя.

— У Сони, — ответила она беззвучно, одними губами.

— Я люблю тебя, родная моя. — Дима запустил пальцы в ее прекрасные волосы.

Аня так посмотрела на него, что он отдернул руку.

— Аня, ведь ничего страшного не произошло! У нас все хорошо. — Дима обхватил ее лицо ладонями. — Мы с тобой любим друг друга… И мне совершенно все равно…

— А мне нет, — резким, но каким-то неживым, металлическим голосом ответила она.

— Что ты имеешь в виду? — испуганно переспросил он.

— Я… я так не могу. Я должна… Прости, я хочу побыть одна.

— Родная моя. — Дима прижал ее к себе. Она была такая холодная! — Хорошо… побудь одна… А я завтра приду, ладно?

Аня не ответила. Она смотрела в сторону.

— Аня? — Дима пытался поймать ее взгляд. — Очнись! — Он схватил ее за плечи, и она болезненно поморщилась.

— Оставь меня в покое…

Еще много дней Дима пытался оживить ее, но каждый раз наталкивался на невидимую стену. Анины глаза становились все темнее и темнее. Она напоминала бабочку, медленно заползающую обратно в кокон. Дима забросил работу. Анатолий Иванович предупредил его, что он срывает сроки, но ему было наплевать — он думал только об Ане, а она все дальше «убегала» от него, с каждым днем становясь все более далекой. Иногда Дима встречал на улице Женю, но тот переходил на другую сторону или нырял в какой-нибудь двор. Соню он тоже видел, издалека.

В начале весны Аня окончательно замкнулась в себе, и вдруг Дима осознал (хотя видел это и раньше, но не отдавал себе отчета): она стала мрачно одеваться, и всегда в одно и то же. Ботинки, джинсы, серо-синяя куртка… Аня начала сутулиться, прятать лицо. Казалось, она хочет стать незаметной, невидимой. И тогда Дима, уговорив ее погулять в парке, в отчаянии упал перед ней на колени, обнял за бедра и закричал:

— Аня, очнись! Прошу тебя! Мы же любим друг друга! Что ты делаешь?

Она подняла глаза и… В них ничего не было.

— Анечка, родная. — Дима вскочил на ноги и стал осыпать поцелуями лицо любимой. — Прошу тебя!

Она уперлась кулаками в его грудь и сказала странным, чужим голосом:

— Хорошо уже не будет. Никогда.

— Почему? — растерялся Дима. — Аня! Мы ведь любим друг друга!

Она не ответила, вырвалась и ушла.

— Аня! Вернись! Мы никогда не простим себе этого!

Она остановилась и, не поворачивая головы, произнесла твердым голосом:

— Все кончено.

— Аня, любимая, не говори так! Скажи, что мне сделать, чтобы ты согласилась быть со мной?

Но она молчала и угрюмо смотрела в сторону…

Больше Дима ей не звонил — он устал. Он договорился с Женей и однажды пришел к ним, чтобы забрать свою одежду. Теперь в Аниной квартире Дима чувствовал себя неуютно. Женя не сказал ему ни слова — между ними тоже выросла стена. Но уйти просто так Дима не мог. Он остановился в коридоре и, глядя мальчику в глаза, спросил:

— Что происходит? Почему все так?

Женя не ответил и направился к входной двери. Дима вышел на площадку, обернулся и вдруг увидел глаза Аниного брата.

— Что? Что ты хочешь мне сказать? — Дима бросил сумки на пол.

Но Женя уже захлопнул дверь.

— Что ты хотел мне сказать?! — Дима ударил кулаком по двери, но она больше не открылась.

В конце апреля он улетел в Германию. На полгода.

Аня узнала об этом от Люды. И еще она узнала, что та каждые полгода проверяет Сонэчко на ВИЧ, и, слава богу, пока все хорошо. Татьяна Яновна отказала Люде от места, из поликлиники ее тоже уволили, несмотря на отрицательные результаты анализов, и теперь она торговала газетами в метро. Но бывшие сотрудницы продолжали ей звонить и рассказали, что Татьяна Яновна после отъезда сына сильно сдала. Соня наконец увидела маму, и с того дня в ней что-то изменилось — девочка резко повзрослела. Юля же осталась прежней — она не проявила никаких эмоций и с нетерпением ждала, когда же эта встреча закончится. Пока дочь лежала в диспансере, Людмила поехала к ней домой. Она всякое ожидала увидеть, но не такое. Всюду грязь, на полу валяется какой-то мужик… Это и описать невозможно, можно только оплакивать. И Люда оплакивала. Тайком.

Соня и Женька по-прежнему дружили. Хотя… Нет, они стали ближе, будто замещали свои потери. С каждым днем отношения Жени с сестрой становились все холоднее, и Соня была этим недовольна.

— Вы должны поговорить! — настаивала она.

— Не хочу! Она меня предала! Она меня ударила!