Варфоломеевская ночь - Проспер Мериме

— А вот видите ли, сударь, спроси они, гугеноты ли мы, я бы спокойно ответил «нет», зная, что вы англичанин, и хоть веры такой же, как наша, но все-таки не гугенот. Ну, а Пьер еще не решил, кто он такой. Значит, мы не гугеноты. Но если бы он спросил, католики ли мы, мне пришлось бы ответить тоже «нет».

— Ну, это вопрос щекотливый, — сказал Филипп. — Будем молить Бога, чтобы нам не пришлось отвечать, кто мы такие.

В этот день путники наши прошли миль десять и в восемь часов вечера, совершенно измученные, остановились на ночлег в лесу, в десяти милях от Нерака; подкрепившись хлебом и вином, купленным в небольшой деревеньке на пути, они улеглись спать.

На другой день с рассветом они снова уже шагали по дороге и прошли к воротам Нерака раньше, чем их открыли.

Как только опустили подъемный мост, они вошли в город вместе с толпой крестьян, дожидавшихся перед воротами.

Нерак имел воинственный вид, на всех стенах стояли часовые. Можно было заметить, что большинство горожан были гугеноты.

Узнать, где жила королева, было не трудно. У дверей ее дома стояло несколько дворян-гугенотов, вооруженных с ног до головы. Филипп подошел к ним, оставив своих спутников неподалеку.

— Я имею важное поручение к королеве, — сказал он одному из дворян. — Вот перстень, как доказательство этого; прошу вас послать его ее величеству.

Дворянин осмотрел перстень.

— Да, на нем герб королевы, — сказал он. — Ее величество уже встала, я сейчас пошлю его к ней.

Через минуту из дома вышел другой дворянин.

— Ее величество желает видеть гонца, передавшего ей перстень, — сказал он.

Филипп последовал за ним в дом. Его ввели в комнату, где сидела дама, в которой он, по описаниям, узнал королеву Наваррскую. Рядом с ней стоял юноша пятнадцати лет.

— Вы от адмирала? — спросила она. — Есть у вас письмо для меня?

— Письмо зашито в моем сапоге, ваше величество, его мне прочли несколько раз на случай, если бы оно испортилось от воды или от чего-либо другого. Сначала адмирал хотел дать мне только словесное поручение, но потом написал письмо на случай, если бы со мной случилось что-нибудь; тогда один из сопровождавших меня людей принес бы его вашему величеству.

— Я слышала, что адмирал благополучно достиг Ла-Рошели с небольшим отрядом? — спросила королева.

— У него и у принца было более пятисот человек, когда они вступили в Ла-Рошель, и теперь ежеминутно приходят к ним новые отряды. В тот день, как я вышел из города, они намеревались взять Ниор и затем двинуться на юг. Я должен передать вашему величеству письмо.

— Хорошие вести, они очень облегчают мое положение, — сказала королева. — А кто же вы, сударь, которого адмирал почтил таким важным поручением?

Филипп рассказал о своем происхождении и родстве с французскими вельможами. Потом он попросил позволения вытащить письмо из сапога и вручил его королеве. В письме было написано: «Все хорошо. Надеюсь видеть Вас. Вы найдете меня в Коньяке или около него».

Подписи не было.

— Вы оказали нашему делу большую услугу, сэр Флетчер, — сказала королева. — Как это удалось вам пробраться до Нерака, когда все мосты и броды охраняются католиками?

Филипп рассказал все, что с ним случилось во время путешествия.

— Вы прекрасно оправдали доверие адмирала, — сказала королева. — Что же вам приказано дальше?

— Сопровождать ваше величество на север, если вы позволите мне ехать в вашем отряде.

— Охотно; моему сыну доставит большое удовольствие услышать от вас рассказ о ваших приключениях.

— Вы поедете рядом со мной, сэр Флетчер, — сказал молодой принц.

Принц был для своих лет высокого роста, энергичен и силен. Мать воспитывала его, как сына простого крестьянина. Сама королева чувствовала отвращение к испорченности придворных французских нравов и старалась привить своему сыну простые наклонности и вкусы и сделать его смелым и сильным; в детстве он бегал босиком, а когда подрос, проводил много времени в горах на охоте.

— Нужно вам сказать, сэр Флетчер, — обратилась королева к Филиппу, — что сегодня вечером я выступаю из Нерака с моими приверженцами-дворянами, — я вас представлю им. Их пока немного, но мы имеем от многих обещание, что они присоединятся к нам на пути. У католиков здесь, как мне известно, до четырех тысяч войска, но они разбросаны по окрестностям, и нам не трудно будет одолеть небольшие отряды, которые могут преградить нам путь, а как только мы перейдем Гаронну, то на время будем в безопасности.

Выйдя от королевы, Филипп вместе со своими спутниками поспешил переодеться и вооружиться. Когда он, спустя час, явился снова в дом, занимаемый королевой, ему сообщили, что королева занята со своими советниками, но что принц Генрих спрашивал о нем. Его провели в комнату, где принц завтракал.

— Вот и прекрасно, — сказал принц. — Я уже полчаса жду вас, чтобы позавтракать вместе. Садитесь сюда. Держу пари, что вы в Нераке были так заняты, что еще не успели и подумать о еде.

И принц настоял, чтобы Филипп сел с ним завтракать.

После завтрака Филипп рассказал принцу о своем путешествии из Ла-Рошели, об освобождении гугенотов из Ниора и о битвах, в которых участвовал.

— Вы были в битве при Сен-Дени! Какой вы счастливый! — говорил принц. — Надеюсь, что и я буду участвовать в войне и буду великим полководцем, подобным адмиралу, но я хотел бы, чтоб это была война против испанцев, а не против французов.

Вошла королева; Филипп поспешил встать.

— Пожалуйста, без церемоний, сядьте, — сказала королева. — Я рада, что нахожу вас здесь. Вы можете оказать нам новую услугу. Сенешаль д’Арманьяк ожидает меня близ Тоннена с отрядом конницы и полком пехоты, чтобы соединиться со мною завтра утром. Если об этом узнают католики, то губернатор Ажана пошлет против него войско или же преградит мне путь к нему. Так вот, вы должны ехать в Ажан, остановиться в какой-нибудь гостинице и поторопиться узнать, какие были или будут передвижения войск, и предупредить меня, если мне будет грозить опасность: мы будем переправляться через реку около полуночи. Теперь через Ажан проезжает множество всадников для присоединения к католическому войску, и на вас с вашими спутниками не обратят особенного внимания. Если все будет спокойно, вы присоединитесь ко мне по пути или же проедете прямо к сенешалю. Я уже приказала оседлать четырех коней.

Филипп с радостью взялся исполнить это поручение.

— Перстень я оставлю у себя и сама возвращу его адмиралу, — сказала Филиппу королева, — а вы носите вот этот на память о той, для кого вы рисковали жизнью.

И она передала ему дорогой перстень с брильянтами.

— А от меня прошу принять вот этот кинжал, — сказал принц, снимая небольшой кинжал великолепной стали толедской работы.

Выразив благодарность королеве и принцу, Филипп вышел. На дворе он нашел уже Пьера и обоих своих ратников на сильных конях, а один из слуг королевы подвел и ему прекрасного коня.

— Ее величество просит вас, сударь, — сказал он Филиппу, — принять этих коней, как знак ее благоволения к вам.

Через пять минут Филипп со своими людьми уже выезжал из Нерака.

На этот далекий путь наши путники употребили почти три часа, так как Филипп не хотел, чтобы на конях были следы быстрой езды, тем более, что спешить было некуда.

Подъезжая к городу, Филипп сказал Пьеру:

— Следуй за мной издали, чтобы только не потерять меня из виду, а Жак с братом пусть отстанут от тебя настолько же. Если со мною что-нибудь случится, вы не должны вмешиваться в дело; а разузнав, как я вам объяснил, от солдат или в толпе о передвижениях войск, поезжайте вместе или порознь, как найдете лучшим, предупредить королеву. Если передвижений войск не будет, то вернитесь в Коньяк и сообщите моему кузену обо мне.

Те же приказания он повторил и ратникам.

— Неужели нам нельзя вступиться за вас, если вы попадете в беду? — говорили они. — Мы бы охотнее разделили с вами вашу участь.

— Силой мы ничего не возьмем, — ответил Филипп, — а поручение будет не выполнено. Заботьтесь больше всего о безопасности королевы.

Потом он подозвал к себе Пьера и передал ему перстень и кинжал.

— Если я попаду в руки католиков, — сказал он, — то могу лишиться этих подарков. Храни их у себя, пока будет надежда на мое спасение, а потом отдай моему кузену и попроси от моего имени возвратить кольцо королеве, а кинжал принцу.

— Не нравятся мне эти предосторожности, — ворчал про себя Пьер. — Главное, ни к чему; были случаи куда опаснее, а обходились без них.

Филипп проехал на главную площадь города, отыскал гостиницу, отдал на дворе конюху своего коня, сказав, что до полудня он ему не понадобится, и вошел в общую комнату, откуда раздавались шумные разговоры. Пьер и оба ратника, заметив, где остановился их господин, проехали мимо. Филипп заказал себе обед и начал внимательно вслушиваться, что говорили за соседним столом четыре дворянина, последний из которых только что вошел.