Город падающих ангелов - Берендт Джон

– Поймете сами.

Я пожелал Карелле всего наилучшего и позвонил Маркетти через его адвоката Джованни Сено. Сено сказал, что я могу поговорить с Маркетти в его кабинете, но должен при этом понимать, что на определенные вопросы он ответить не сможет. Отлично, согласился я. Ни о какой плате за интервью Сено не упомянул.

Адвокатская контора Сено располагалась в торговом центре над складом хозяйственного магазина в городке Спинея в получасе езды на машине от Венеции. У адвоката были пышные усы и волосы с проседью, искусно зачесанные так, чтобы скрыть довольно большую лысину. Позже я узнал, что его спортивный пиджак из тонкой, хорошо выделанной кожи был его фирменным нарядом, можно сказать, форменной одеждой. Пиджак придавал ему вид изысканной небрежности, вполне соответствующей его раскованной манере поведения. Он был полон дружелюбной самоуверенности, не переходящей, однако, грани самодовольства. Когда я в самом начале разговора спросил его, какими делами он по преимуществу занимается, он по-деловому и коротко ответил одним словом: «Мафия».

– Вы когда-нибудь защищали Феличе «Ангелочка» Маньеро? – спросил я.

– Да, – ответил адвокат и пояснил, что это было двадцать лет назад, когда тот был еще молодым парнем, задолго до того, как стал капо, крестным отцом. – То было какое-то мелкое преступление, я даже не помню какое.

Самый знаменитый на тот день клиент Сено, Массимилиано Маркетти, приехал в контору в сопровождении своего отца. Молодой Маркетти был мал ростом и коренаст; длинные светлые волосы уже начинали редеть на темени. Одет он был в ветровку, потертые джинсы и кроссовки. В мочке левого уха я заметил тонкое золотое кольцо.

– Каково это – находиться в изоляции сорок два дня? – спросил я его.

Маркетти несколько мгновений обдумывал вопрос.

– Ты все время один, – сказал он. – Ни телевизора, ни газет… ты никого не видишь.

– Как выглядела камера? – поинтересовался я.

– Ее называют львиной пастью, – запинаясь, ответил он. – Она… ну как бы сказать… ты не можешь выглянуть… Видишь только небо. – Он умолк.

– Почему вас посадили в одиночную камеру?

– М-м-м… они… – Казалось Маркетти не хватало слов.

Вмешался Сено:

– Таким способом они хотели получить от него то, что им требовалось. Но ему было нечего сказать, поэтому одиночка была просто формой пытки. Я видел двух парней, которые просидели в одиночной камере одиннадцать месяцев. Их выпустили оттуда только благодаря психиатрам.

– Да, мне повезло, – сказал Маркетти.

– Как, по-вашему, начался пожар? – спросил я.

– Я не знаю, – ответил он. – Нет, на самом деле… не имею никакого понятия.

– Хорошо, как вы о нем узнали?

Маркетти посмотрел на отца, потом на Сено.

– Я им говорил… э… что помнил, что… но не все… я хочу сказать… я перепутал время… Ну, то есть потому что… я хочу сказать… я знал, что ничего не сделал, но все время об этом думал… – Он окончательно умолк.

– Но как вы на самом деле узнали о пожаре? – спросил я.

После долгой паузы Маркетти ответил:

– Я узнал от двоюродного брата. В тот вечер… это было после… в котором же часу?.. М-м-м… это было…

– Как ты об этом узнал? – спросил Сено, явно начиная злиться. – Соберись, что ты так скис? Он хочет точно выяснить, как ты узнал о пожаре! Что происходило? Кто тебе сказал о пожаре?

Старший Маркетти встревоженно посмотрел на сына.

– Им кто-то позвонил, – сказал он, пытаясь помочь.

– Нет! – резко возразил Сено. – Это говорит Карелла. Он, – ткнул пальцем в сторону Массимилиано адвокат, – он не слышал телефонного звонка.

– Я не был… мм-м… в той комнате, – выдавил Маркетти.

Сено наклонился ко мне, беспомощно разведя руками.

– Что прикажете мне делать? Вот так он говорит. Понимаете? Он старается защитить себя и говорит так, как говорит. Выдавливает по одному слову в минуту. Так я не смогу выставить его свидетелем.

– Какова будет основная линия защиты? – спросил я адвоката.

– Мотив! – ответил Сено. – Даже Кассон не предполагал, что у Массимилиано есть мотив. Да и как он может такое предполагать? Массимилиано всего лишь рабочий «Вьет». Это была не его компания. У него не было нужды беспокоиться о штрафах и санкциях. У него просто не могло быть мотива. Когда Кассон говорит о мотиве, – продолжил Сено, – он всегда вспоминает о штрафе. Однако такой мотив мог быть у Кареллы, но не у Массимилиано. Поэтому главный подозреваемый Кассона – это Карелла. Нет абсолютно никаких данных в пользу виновности Массимилиано, за исключением того, что он сказал Кассону, будто они с братом ни разу не потеряли друг друга из вида. Это привязывает моего подзащитного к Карелле; так, если Карелла устроил пожар, то, по мнению Кассона, Массимилиано тоже присутствовал на месте преступления. Если бы Массимилиано этого не сказал, то Кассон исключил бы его из дела и ему не пришлось бы пройти через этот ад. Но смотрите, Массимилиано не думал, что станет подозреваемым до момента своего ареста, который произошел через шестнадцать месяцев после пожара. У него не было адвоката, меня, до самого дня ареста, но к тому времени он уже пять раз был допрошен.

– Итак, вы думаете, что Карелла может быть виновен? – спросил я. – Или по меньшей мере мог знать, что это произошло?

– Я этого не говорил, – возразил Сено. – Я просто хотел сказать, что из этих двух парней более обоснованно сделать кандидатом в виновные Кареллу.

– Значит, вы думаете, что все это инсценировка?

– Я абсолютно в этом уверен. От этого дела вообще очень дурно пахнет. Оно было грязным с самого начала. В нем замазаны все: полиция, пресса, все. Если дело дойдет до суда, я собираюсь показать, что у этих двух парней просто было недостаточно времени, чтобы устроить пожар, – между временем, когда, как говорит Кассон, их последний раз видели в театре, и моментом несколько минут спустя, когда – и я могу это доказать – их заметили на улице. Сейчас я не хочу входить во все детали, но для того, чтобы это сделать, им пришлось бы с фантастической скоростью носиться по театру, в котором, между прочим, было в это время совершенно темно.

– Но если это поджог, – сказал я, – то кто еще может быть подозреваемым?

– Вы шутите? Притом что в «Ла Фениче» все это время было полно всяких ненормальных чудаков, им было угодно выбрать именно этих двух мальчишек. На самом деле там был один парень, рабочий – вы только послушайте! – который, проходя по театру, то и дело кричал: «Пожар, пожар!» Слышал я и о другом парне, о котором говорили, что в любом месте, где бы он ни работал, обязательно случался пожар. Того парня сразу же исключили из списка подозреваемых.

Нет, единственное доказательство, которое есть у Кассона, – это «официальный» факт: эти ребята покинули театр последними. «Официально» последние – это Карелла и Маркетти. Ну и что это за доказательство, скажите на милость! Что оно доказывает? В театр мог войти кто угодно! Кто угодно! Никто не проверял входящих. Некоторые двери были не заперты. Никакой охраны не было. Сторож где-то бродил и оказался на месте пожара минут через двадцать после его начала. Но кому вообще нужен поджигатель? Это же был не театр, это был хлев, каждую минуту готовый загореться.

Несмотря на уверенность Кассона в виновности Кареллы и Маркетти, горожане испытывали по этому поводу большие сомнения, во всяком случае, если судить по случайным разговорам и подслушанным замечаниям. Один продавец продуктового рынка возле Риальто сказал женщине, покупавшей у него помидоры:

– Какой дурак может поверить в то, что два венецианца подожгли «Ла Фениче»? Венецианцы – вы только подумайте!

Женщина согласно кивнула.

– Это сумасшествие!

– Да еще за такие смешные деньги! – воскликнул продавец. – Да хоть бы за целое состояние. Нет. Поджечь «Ла Фениче»? Это немыслимо.

Склонность венецианцев к теориям заговора не могла быть удовлетворена смешной идеей о том, что два молодых человека запалили театр, желая избежать мелкого штрафа. За пожаром должно было стоять нечто большее, нечто более серьезное. Для многих людей главным подозреваемым оставалась мафия, если они считали, что это на самом деле был поджог.