Иллюзии свободы. Российские СМИ в эпоху перемен (1985-2009) - Михаил Ненашев

Степной Варненский район Челябинской области, Магнитка, Челябинск – место моего рождения, земля моего детства, школьной юности, студенческой молодости. Здесь я проходил школу гражданского воспитания, здесь могилы моих родителей, моих дедов. Нигде и никогда, как на своем Урале, мне не встречались более отзывчивые, открытые и терпимые люди. Они прошли через мою жизнь, вкладывая в меня все, что имели, и благодаря им моя жизнь обретала смысл, становилась полезной для других.

Эти авторские заметки не хроника жизни, и я опускаю школьные, студенческие годы, может быть, когда-нибудь еще вернусь к ним. Начну с того времени, когда летом 1956 г. вернулся из Ленинграда, завершив учебу в аспирантуре, и приступил к работе в Магнитогорском горно-металлургическом институте на кафедре общественных наук, чтобы честно отработать магнитогорскую путевку на учебу в северную столицу – по принципу «долги надо возвращать». Мне было 27 лет, и большую часть из них – 18 лет – я учился: в школе, институте, аспирантуре. Теперь я обязан был отдавать студентам, коллегам по институту все, что приобрел, познал за эти годы.

Магнитка встретила меня строго – по-рабочему, без всякого пиетета, с привычной оценкой: ты стоишь ровно столько, сколько способен отдать делу. И пройти ты обязан в своей профессии от первой ассистентской ступеньки, а сможешь ли преодолеть другие, более высокие, зависит только от тебя. Магнитогорск 1956 г., как и вся страна, в особенности вузовская интеллигенция, жил хрущевской оттепелью, еще не понимая до конца ее реальность, не веря, что можно думать и говорить о том, что еще вчера считалось запретным.

Такого рода запретной темой, к примеру, была настоятельная необходимость позаботиться о людях Магнитки, тех самых, что выстояли в годы войны в противостоянии со всей металлургией Европы. Большая часть жителей города, который по праву именовался «стальным сердцем родины», продолжала жить в бараках, построенных одновременно и рядом с первыми домнами и мартенами в 30-х гг., без всяких коммунальных удобств и с туалетами во дворе.

Нелегок и небыстр был поворот к заботам о людях, но послевоенные годы Магнитки явились началом огромного жилищного строительства, переноса города на правый берег Урала и ликвидации временного барачного жилья, которое сохранялось не одно десятилетие.

Горно-металлургический институт, рожденный в 1934 г., почти одновременно с металлургическим комбинатом, располагался прямо рядом с рудником знаменитой Магнитной горы, и взрывы в карьере трясли здание института круглые сутки. Ко времени начала моей работы, осенью 1956 г., стало очевидно, что институтское здание находится в аварийном состоянии и нужно или закрывать институт, или переносить его тоже на правый берег. Для того чтобы это произошло, нужны были люди способные взять на себя это ответственное решение. Такие люди, нашлись. Осенью 1956 г. директором института был назначен Николай Ефимович Скороходов, сибиряк из Новокузнецка. Он был человеком из категории созидателей, способных брать на себя решение сложных, труднорешаемых задач.

Н.Е. Скороходов в самом начале сумел сделать главное – показать необходимость и получить поддержку строительства нового здания института у руководителей двух гигантов Магнитки – металлургического комбината и треста «Магнитострой». Министерство высшего образования СССР проявило мудрость – не возражало против строительства и выделило деньги на проектирование института. Все остальное можно было решить на месте, получив необходимые средства от комбината, ибо институт был практически его цехом по подготовке инженеров. В 1957 г. началось строительство института, и уже через два года главный корпус вошел в строй.

Это были счастливые годы, когда работа приносила удовлетворение и радость. Теперь, когда жизнь состоялось такой, какой она есть, и в ней уже ничего нельзя изменить, могу сказать: преподавательская работа была моим призванием, и, как знать, может быть, вузовская судьба для меня была бы более счастливой. Работа была интересной тем, что почти 50 % студентов были вечерниками – они совмещали учебу с работой на заводах, стройках города. Это были взрослые люди, многие из них старше меня, и с ними по общественным проблемам надо было говорить без лукавства, начистоту. Моими студентами тех лет были Иван Рамазан, позднее известный директор металлургического комбината, Николай Урцев, председатель горисполкома, Владимир Никифоров, позднее ректор Магнитогорского горно-металлургического института.

Через два года работы оказался я в роли секретаря парткома института – согласился потому, что очень хотел помочь Н.Е. Скороходову построить новый институт с современными аудиториями, лабораториями, читальными и спортивными залами. Общей нашей с ним гордостью был новенький преподавательский дом на 70 квартир со всеми удобствами. С тех пор знаю, что такое бойлерная установка, которую мы с таким трудом доставали, чтобы у преподавателей в квартирах была горячая вода.

Вузовский период был особенно благодатным для меня, ибо был связан с таким человеком, как Н.Е. Скороходов. Это был ректор божьей милостью, другого подобного мне не довелось встречать. Его энергии, наверное, хватило бы, чтобы осветить приличный город, а инициатив и идей – чтобы работать многим тысячам людей без выходных и отпусков. Совместные с металлургическим комбинатом научно-исследовательские группы, первый в стране рабочий факультет для поступления в институт, филиалы и учебные пункты института во многих городах Челябинской области и Башкирии – это все и многое другое было создано Скороходовым.

Когда новенький, с иголочки институт в Магнитке был построен и уже крепко стоял на ногах, Н.Е. Скороходова уговорили переехать в Москву на должность проректора Московского института стали и сплавов. Ректор этого института П.И. Полухин хорошо знал Скороходова и его созидательный потенциал еще по Новокузнецку и пригласил потому, что предстояло строить новый комплекс зданий Московского института стали и сплавов, и Скороходов, не знающий, что такое покой, снова взял на свои плечи огромное строительство. Всякий, кто посещает этот прекрасный комплекс зданий МИСиС вблизи Октябрьской площади, должен знать, что его строителем тоже был Н.Е. Скороходов. Думаю, немного найдется таких людей, как Н. Скороходов, оставивших после себя такой след на земле. Жаль только, что память потомков короткая. Почему-то в Магнитке никто не подумал, чтобы назвать одну из улиц или площадей именем Николая Скороходова.

Партийное секретарство в институте было недолгим – через два года уговорил я Н.Е. Скороходова вернуть меня на кафедру в роли заведующего, чтобы попытаться штурмовать бастионы докторской диссертации. Однако судьба распорядилась по-своему: немногим более года заведовал я кафедрой общественных наук и в январе 1963 г. совершенно неожиданно на городской конференции был избран вторым секретарем горкома партии. Так закончилась моя вузовская биография и началась партийная.

Магнитогорский горком партии был серьезным учреждением, не просто представляющим партийную власть, но и практическим управляющим всеми сферами жизни большого промышленного города. Команда партийных руководителей была новой, молодой. Первый секретарь В.И. Дмитриев, инженер-строитель, пришел незадолго до меня, а я, делающий только первые профессиональные шаги, обязан был как гуманитарий – кандидат исторических наук – опекать всю сферу социально-духовной жизни города: образование, здравоохранение, культуру.

Партийная работа от других видов деятельности отличалась многогранностью – не было сфер и проблем, которые ее бы не касались, а еще тем, что постоянно была связана с реальной жизнью во всех ее проявлениях. Ежедневно нужно было встречаться с людьми, чтобы информировать, просвещать, советовать, но больше выслушивать просьбы о нуждах, заботах, замечания о плохой работе различных служб города, чтобы вмешиваться, решать. Секретари горкома партии помимо встреч на предприятиях, стройках, в вузах, школах обязаны были постоянно принимать жителей по личным нуждам и вопросам непосредственно в горкоме. Так что суждение о том, что партийные работники были оторваны от народа и плохо знали его жизнь, может быть справедливым лишь для тех, кто занимал кабинеты на Старой площади Москвы, но не для Магнитки и Челябинска.

Наиболее сложным было противостояние той жесткой односторонности стиля партийной работы, призванной прежде всего обеспечивать успех производственного дела: план выпуска металла, изделий, завершение в срок строительства. Горком до краев был заполнен телеграммами, письмами о поставках металла, требованиями ускорить, содействовать, помочь. Все остальное было делом второстепенным. Образование, культура, отдых, спорт находились где-то на периферии партийных интересов. А между тем в городе, в его главной правобережной части, где жило более 200 тыс. человек, не было ни одного театра, концертного зала, стадиона, бассейна. Все это стало появляться только в 70-х гг. ценой огромных усилий. Говорю об этом вовсе не для того, чтобы обвинить тех, кто руководил предприятиями и городом. Таково было время и позиция тех, кто руководил партией, страной. Мы тогда все еще не вышли из войны, из времянок 30-х гг., из бедности и лишений, позднее они стали стилем, политикой и возводились в доблесть. Впрочем, этот стиль в полной мере, правда, теперь уже на другой, рыночной основе усвоен теми, кто ныне управляет Россией, когда еще в большем забвении оказались культура, образование, наука.