Цзянь - Эрик Ластбадер

- Теперь, когда мы знаем хозяев Ничирена, более насущной, чем когда-либо, становится задача его устранения.

- И как же это сделать? Во всех вопросах, относящихся к Ничирену, у нас был только один авторитет - Джейк Мэрок.

- Был, - согласился Беридиен. - До эпизода на реке Сумчун. Та поездка сократила его авторитетность вдвое.

- Его люди погибли. От рук Ничирена, я полагаю, хотя и не уверен: его рассказ по возвращении был сбивчив и, как я теперь понимаю, неполон. Пожалуй, нам надо было пораньше догадаться заменить его в Гонконге.

- Теперь об этом рассуждать уже поздно, - холодно сказал Беридиен. - Душа офицера не должна обливаться кровью за его солдат, когда он ведет их в бой. Я хочу, чтобы ты помнил об этом, Роджер, когда тебя в следующий раз будет одолевать соболезнование. - Последнее слово прозвучало в его устах, как слово "болезнь". - Но вот что действительно нам важно узнать, так это то, что именно произошло на реке Сумчун. Я имею в виду, до резни.

Донован с любопытством взглянул на шефа.

- А как ты узнал, что произошло нечто важное?

- По всему виду Мэрока, - серьезно ответил Беридиен. - Я знаю своих оперативников. Мэрок всегда был отлично приспособленным к нашей работе неприспособленцем. - Он усмехнулся. - Я знаю, это звучит, как парадокс. Президент не любит этого моего выражения, но он не имеет моего опыта жизни в теневом мире... Я имею в виду следующее. Мэрок, наряду со Стэллингсом, был нашим лучшим агентом. В чем-то он даже превосходил его. Например, в таланте организатора. Мы никогда не получали таких первоклассных разведданных из своей точки в Гонконге до прихода туда Мэрока. Он прирожденный организатор. Люди льнули к нему, считали за честь работать под его руководством. - Донован отметил про себя, что Беридиен говорит о Джейке, как о покойнике. - Но все переменилось с тех пор, как он вернулся из поездки на Сумчун. Он потерял контакт с Дэвидом Оу и даже со своей женой. Он будто отсек себя от всех, кто ему прежде был дорог. Если бы я так хорошо не знал его, я бы подумал, что он задумал умереть.

- В деле Мэрока нет завещания на случай смерти, - подтвердил Донован. Если мне не изменяет память, наш психолог говорил, что у него была просто исключительная воля к жизни.

Беридиен кивнул, начиная раздеваться. - Тем больше причин задуматься над тем, что же могло произойти на той злополучной реке.

Он повернулся, рассеянно вешая на стул рубашку. - Это возвращает нас в первый квадрат: к нашему айсбергу, к Ничирену. Ну и, конечно, к Даниэле Воркуте... Роджер, я хочу, чтобы ее выгнали с работы. При ней отдел внешней разведки превратился в страшное оружие. Я думаю, нам надо подкинуть им немного дезы. Мы этим встряхнем Карпова, как скворца в клетке, и вынудим его сделать то, что при обычном раскладе он не стал бы делать.

- Например, отделаться от Воркуты?

- Это было бы превосходно, - признался Беридиен. - Но на это уйдет некоторое время, поскольку потребуется провести некоторую работу исследовательского характера. А пока, не откладывая дела в долгий ящик, займемся ликвидацией Ничирена. Пошли туда Стэллингса. Он любит бывать среди этих недомерков. - Беридиен взобрался на смотровой стол. - Сейчас начнутся пытки, черт бы их побрал!

- А я думал, - сказал Донован, заметив в дверях врача, - что ты привык к ним. Сам ведь издал приказ, согласно которому руководитель Куорри обязан раз в неделю проходить медосмотр в присутствии одного из старших офицеров.

Врач, очень миловидная сорокалетняя женщина, к которой Донован был весьма неравнодушен, продела руки Беридиена в рукава больничного халата. У нее было красивое славянское лицо с высокими скулами, пышные груди и отличные, длинные ноги. Донован был бы не прочь полежать между этих ног. Она приветствовала Беридиена и Донована профессиональной улыбкой, давая понять им, что для нее они не более чем обычные пациенты. Раз в месяц она и Донована прощупывала и простукивала - с день, обведенный в его календаре кружком.

- Пожалуй, - сказал Беридиен, - в следующий раз я пошлю на медосмотр вместо себя своего заместителя Вундермана.

Врач смерила его строгим взглядом, как расшалившегося подростка. Беридиен засмеялся, как будто получил очко в свою пользу.

Остался гореть только один фонарь. В его янтарном свете овал лица Комото казался твердым как камень.

- Мэрок-сан.

Уважительная добавка к имени указывала на изменение отношения, и для японца это весьма знаменательно. Он вынырнул из темноты, окутывавшей дальний конец лужайки, как рыба, поднявшаяся в верхние слои воды из пучины.

Сначала Джейк почувствовал его приближение, затем увидел медвежьи очертания фигуры. Свет упал на свободную рубаху и хакаму. Только потом, когда он остановился перед Джейком, черты его лица возникли из ночи.

Лицо его было закупоренным, если воспользоваться японским идиоматическим выражением, которое Джейк вспомнил, глядя на него. Хара - его внутренняя сила - ощущалась в нем буквально осязаемо. Все прочее было излишне.

Он протянул руки. На ладонях лежала стрела, выпущенная Джейком.

- Я полагаю, она твоя.

Как во сне, Джейк взял стрелу из рук оябуна. Он уже довольно давно не полностью осознавал совершаемые им действия. И только теперь до него начало доходить, что он все-таки преуспел в том, ради чего все это затеял.

Эта стрела была частью личного оружия самурая - именно этого самурая. В полном смысле слова она была частью наследия его предков. И конечно же, просто так ее не отдают, только как признание исключительных достоинств другого человека. Джейк вспомнил, что в феодальные времена сэнсеи определенного вида боевого искусства, встречаясь впервые, обменивались дарами из своего личного боевого арсенала, чтобы скрепить свой союз, заключаемый их даймио, то есть их господами.

Джейк поклонился.

- Домо аригато. Комото-сан.

Он заметил, что рядом с ними уже нет Тоси. Они с Микио Комото были одни. Черные кроны деревьев смыкались у них над головой. Вместе с сидящими на них присмиревшими птицами и стрекочущими цикадами черные ветви раскачивались в ночном бризе, придавая саду движение, будто это был не сад, а залитое лунным светом безбрежное море.

- Пора бы и выпить, - сказал оябун. Они выпили виски "Сунтори". Сидя на татами перед низким самшитовым столиком, они беседовали о разных материях, как будто всю жизнь были задушевными друзьями. Трудно было бы поверить, что всего час назад они были врагами.

- Кеи Кизан, соединился с предками, - сказал Комото. - Он был агрессивными задиристым, но, без сомнения, самым славным представителем своего клана.

- Он причинял вам неприятности.

- Я думаю, - рассудительно сказал Комото, - что было бы правильнее говорить, что не он, а его дружок Ничирен причинял нам неприятности. Тосима-ку стала яблоком раздора между моим кланом и кланом Кизана из-за Ничирена.

- Как это случилось? - спросил Джейк, наливая им обоим еще виски. - Что такого ценного в Тосима-ку, чтобы ради него проливать кровь?

- Ничего, если не считать, что эта территория исконно принадлежала клану Комото.

- Тогда я сомневаюсь, что Ничирен имеет какое-либо отношение к этим спорам. У него не было никаких причин, чтобы ссорить вас с Кизаном, и целый букет причин, чтобы поддерживать мир в квартале, который он избрал своим домом.

- Это не так, - возразил Комото. - Мы располагаем информацией, что Ничирен является глубоко законспирированным агентом КГБ.

Джейк удивленно взглянул на него. Он изо всех сил старался унять стук внезапно забившегося сердца.

- По моим сведениям он - террорист-одиночка, - сказал Джейк.

- В таком случае, ты немного отстал от событий.

Джейк задумался. Наконец спросил:

- Как давно Советы направляют его руку?

Комото пожал плечами.

- Я покажу тебе его досье. Года три-четыре. В этом вопросе у нас нет абсолютно точных данных. Но мы наверняка знаем, кто его хозяин. Даниэла Воркута.

Внешняя разведка! - подумал Джейк. - О, Будда! Не удивительно, что они сшивались у Меча. Мелькнула мысль, почему эта информация прошла мимо Куорри?

Оябун заглянул Джейку в лицо.

- Скажу одно: либо ты уже здорово пьян, либо моя информация тебя очень удивила.

- Если бы я был попьянее, - ответил Джейк, - я бы, к счастью для меня, не понял, что ты мне сообщил.

Микио Комото засмеялся.

- Это все варварский виски! - воскликнул он. - Сейчас мы переходим к настоящему питию. Тоси-сан! Принеси-ка нам сакэ!

Ничирен отмечал день смерти, мейничи. Одетый в кимоно цвета морской волны с белым орнаментом в виде двойного колеса, он с торжественной медлительностью подымался по извивающейся тропинке вверх по крутому склону. Мимо сосен и кедров, чьи вершины, как Фудзияма, терялись в сером тумане. Он пришел сюда пешком от маленькой железнодорожной станции с черепичной крышей на северо-западной окраине Токио. За его спиной огромный метрополис тонул в серо-бурой мгле, казавшейся безжизненной по сравнению с полупрозрачной дымкой, окутывавшей ветви над его головой.