Разговоры с зеркалом и Зазеркальем - Ирина Савкина

Она, сама довольно поздно вышедшая замуж (ей было уже далеко за тридцать), «примеряет» на себя роль «царь-девицы». Участь старой девы, женщины без семьи (даже богатой, независимой и самостоятельной), страшит ее.

Но в то же время, как видно по другим примерам, включенным в рассказ о Софийке, в вопросе о том, надо ли женщине непременно стараться «устроить свою судьбу», мемуаристка совсем не последовательна.

Так, старшая сестра повествовательницы,

будучи уже немолода, вышла замуж за вдовца 55-ти лет с замужними дочерями. Он был чудаком и страшным эгоистом, <…> никогда не мог ни понять, ни оценить добрых качеств сестры моей, которая много страдала и наконец умерла преждевременно вследствие несправедливостей и страшных огорчений (329).

Столь же безотрадно заканчиваются и попытки младших сестер Софийки во что бы то ни стало обрести статус замужней женщины.

Вера, будучи уже немолода и желая переменить горькую участь свою, <…> решилась выйти замуж за самого ничтожного и пустого армейского офицера, стоявшего тогда у них в деревне; прожив с ним до старости, она умерла, оставив единственную дочь свою, которая, не получив никакого образования, будучи очень красива собой, но избалована и своенравна до крайности <…>, повела какую-то странную жизнь, от которой должны были ожидать горьких последствий и которые в недавнее время и осуществились (303–304).

Другая сестра, Надежда Николаевна, живя самостоятельно в Петербурге, «видя свое одиночество и впереди ничего отрадного и скорее горькую будущность, решилась попробовать счастья» (333) и вышла замуж за вдовца с детьми, сосватанного ей настойчивой свахою. Но оказалось, что «порядочный старичок» женился на ней только ради денег и, не получив их,

начал так дурно с ней обращаться, так угнетать ее, что она, будучи и без того всегда слабого здоровья, впала в чахотку и, не прожив с ним и года, умерла на чужой стороне, без родных, без всякой помощи (333).

Таким образом, проблема незамужней женщины, «старой девы» довольно подробно обсуждается в тексте и отношение автора к ней двойственно. С одной стороны, бесконтрольная самостоятельность Софийки, которая выбирает жизнь без семьи, вне семьи и без оглядки на других, — пугает мемуаристку. С другой стороны, повторяя дежурные формулы о «жизнеустройстве», она не упускает возможности рассказать о тех случаях, когда брак, превратившийся из женского выбора в своего рода фетиш «нормального женского счастья», не устраивает, а расстраивает судьбу и становится в буквальном смысле слова «убийственной необходимостью».

Интересно, что долгая, «до старости» жизнь Веры с ничтожным и пустым мужем представлена не меньшим несчастьем, чем преждевременная смерть Надежды. А Вера к тому же «наказана» странной дочерью.

В чем именно заключаются огорчительные странности Вериной дочери, мы из текста не узнаем. Из того, что в ее характеристике подчеркнуты мотивы красоты и своенравия, можно предположить, что речь идет о «беспутной женщине», кокетке — излюбленном предмете обсуждения в патриархатном дискурсе женственности, в том числе и в русской литературе и критике[398].

Этот женский тип (или стереотип), тоже связанный с мотивом женского своеволия, как можно заметить, весьма интересует и нашу мемуаристку.

Вероятно, сама Софья Васильевна не обладала яркой красотой — по крайней мере, она не оценивает свою внешность высоко (ее автопортрета нет в тексте, но последнее можно заключить по тому, как она удивляется своему успеху у кавалеров на балу в Полтаве). Впрочем, это не мешает ей ценить чужую красоту и описывать подробности внешнего облика красивых и хорошеньких «блондинок и брюнеток».

Однако довольно часто повествование о женщинах, чья телесная привлекательность была сразу подчеркнута, строится как рассказ об опасной, разрушительной силе этой обворожительной красоты. Характерно, что в мужских текстах того времени в изображении роковой женщины или кокетки подчеркивалась опасность ее сексуальной соблазнительности для мужчины, такая героиня представлялась силой, деконструирующей мужское существование. В Воспоминаниях же речь идет о том, что, став кокеткой, женщина разрушает прежде всего себя, свою собственную судьбу.

Незаконная дочь Трощинского, «будучи сама обворожительной кокеткой, <…> в то же время страшно ревновала ко всем своего мужа. Несчастная страсть довела их, наконец, до того, что они совершенно рассорились» (318), и семья развалилась. Ее дочь миловидностью, добротой сердца и необыкновенной грациозностью не менее матери сводила с ума молодых людей. Но это-то и послужило ей к большому вреду — характер ее испортился, она, в свою очередь, сделалась большой кокеткой, недолго жила и вскоре после замужества своего скончалась (318).

В этом кратком рассказе изложение построено так, что кокетство предстает чуть ли не причиной безвременной смерти.

Особенно подробно эта тема — опасности для женщины ее собственной телесной привлекательности, если последняя ничем иным не дополняется, — развивается в истории жены двоюродного брата Петра Николаевича — Катерины Армановны, урожденной графини Делавиль. Это вторая большая новелла о женской судьбе наряду с «биографией» Софьи Николаевны.

Подробность рассказа в этом случае мотивирована прежде всего ее необычностью, «литературностью» этой истории, которая, по замечанию мемуаристки, «могла бы послужить сюжетом романа отличному писателю» (379). Впрочем, и сама она в своем повествовании о жизни Катерины Армановны охотно использует литературные, романтические парадигмы.

Завязка: неожиданная встреча с женщиной — воплощением мечты об идеале. Брат Петр на концерте музыки встретил тот самый идеал, о котором мечтал столько лет <…>. Это была прелестная блондинка высокого роста, с стройным станом, с нежными и правильными чертами лица, со взглядом, преисполненным и нежности, и доброты, полная той гармонии в лице, о коей он мечтал с юношеских лет своих (366).

Заметим, что внешний портрет один к одному повторяет весь «необходимый набор» черт, которые составляли в романтических текстах портрет блестящей красавицы, «небожительницы»[399].

Но незнакомка исчезла, «как прелестный метеор», а через некоторое время Петр Николаевич, поехав покупать имение у графа Делонвиль, увидел на стене портрет своей пропавшей красавицы, которая оказалась дочерью графа. Очарованный Петр тут же сделал предложение и через две недели женился.

Привезя ее домой, в Малороссию, он устроил для жены отдельную комнату <…>; боясь влияния семейства своего на нее, он оставлял ее почти всегда одну, как птичку в клетке, расписав ей часы занятий, которые она в точности исполняла; он забавлял ее всякий день, как дитя, разными подарками. <…> Часто приезжая к ним и проживая у них некоторое время, я, по просьбе брата Петра Николаевича, проводила с милой женою его целые дни: как восхищалась я чудным этим существом, имевшим в душе своей начало всего прекрасного и готовым любить всей душой того, кому поручила счастье своей жизни. Все могло бы осуществиться, если бы не несчастная система Петра Николаевича, которая послужила впоследствии несчастью всей их жизни. Любя страстно жену, он старался удаляться от нее и быть с нею как можно реже, полагая, что это самое усилит ее любовь к нему. Вот тут-то он и ошибся! Будучи всегда одна, она, конечно, начала скучать и тосковать, желая других развлечений. Он привез ее к нам в Обуховку: все семейство наше было в восторге от нее; в особенности братья мои так восхищались ею, что шутя просили брата Петра увезти ее поскорее, страшась влюбиться в нее. В самом деле она была очаровательна, и иногда вдали, в легком наряде своем, со светлыми локонами на плечах, она казалась нам каким-то воздушным существом (369).

То есть, с одной стороны, Катерина описывается как женщина-ребенок, женщина-эльф, женщина-ангел, а с другой — все время говорится о ее телесной прелести, привлекавшей опасное внимание мужчин.

После рождения сына, которого девочка-жена по неопытности не уберегла, отношение мужа к ней изменилось.

Они уехали за границу, где жили отдельно, предаваясь удовольствиям света, и совершенно охладели друг к другу (372).

При этом подчеркивается, что брат не переставал гордиться красотою жены своей, не щадил ничего для ее нарядов. <…> Она очаровывала красотой своей, он издали любовался ею (372).

Со слов брата, Скалон отмечает, что за границей за Екатериной Армановной «ухаживали такие личности, против которых никакая женщина не могла бы устоять» (372). Но, к ужасу своего мужа (и, кажется, также и к неудовольствию мемуаристки), Катерина Армановна полюбила некоего Бобарыкина, молодого человека, «который не имел ни особенного ума, ни особенного образования. Привыкши к нему, брат мой не считал его иначе как комнатной своей собачкой» (372). Можно заметить, что именно выбор жены привел мужа в негодование. Тем не менее он посоветовал ей выйти замуж за Бобарыкина, но не возвращаться в Россию, где брак этот не может быть признан законным (мемуаристка не комментирует, был ли хоть каким-то образом расторгнут ее первый брак).