Преодоление игры - Любовь Овсянникова

— Я не боюсь собак, — вставила я.

— Это что–то странное. Не пойму. С ним такого никогда не было. Бросил меня и побежал к вам, чтобы сесть и демонстрировать готовность служить. Просто измена какая–то. Ты что, а? — снова обратилась хозяйка к псу.

— Вы на него не кричите, — вмешалась я. — Он не виноват. У вас есть время? Вы ведь вышли на прогулку, как я вижу?

— Да.

— Тогда погуляем вместе.

Мы прошли вдоль корпуса химико–технологического института, вышли на проспект Гагарина, направились в сторону телецентра. А я все рассказывала ей, почему пес заметил меня, почему подбежал…

Вот так мама забрала для этой женщины купленные по ее просьбе колготки.

* * *

В канун Крещения, когда мы собирались поминать папу, впервые без мамы, — опять «впервые», как и весь тот год, все было «впервые без мамы» — внезапно позвонила Валентина Васильевна Б., когда–то работавшая в городской газете и много сделавшая для меня как для начинающего писателя. Теперь она бессрочно отдыхала и жила за городом в старом доме, полученном по наследству от родителей, а свою городскую квартиру оставила дочери. Не будучи сельским человеком, Валентина мужественно боролась с тоской по городу, усиливавшейся тем, что из–за мужа не имела возможности часто выбираться сюда. Зато регулярно звонила, не оставляя меня без новостей. Но много ли скажешь по телефону? Только самое необходимое. Конечно, всегда хотелось встретиться и наговориться от души. И вот выпал такой случай.

По бесплатной журналистской квоте ей каким–то чудом достались билеты в оперный театр на представление «Кармен», где дирижировал Эдуард Дядюра — наш земляк, днепропетровчанин, ставший известным российским дирижером. Я слышала о нем, музыкальная критика называла его одним из лучших молодых дирижеров нового века, особенно подчеркивая незаурядный талант, яркий артистизм, необыкновенную мануальную технику. Даже упоминалось о харизме и специфической энергетике. У нас билеты на спектакли с его участием доходили до ста долларов в цене. Возможно, эти оценки и не были преувеличенными, ведь что–то же позволяло ему как приглашенному дирижеру выступать со многими симфоническими оркестрами России, в разных странах Европы, в США, даже в Китае. Это–то меня и соблазнило.

После 2004 года, когда писательская среда резко и агрессивно политизировалась и в ней воцарились деструктивные силы, я ушла оттуда, избрав основным занятием сидение дома. Мне было не впервой замыкаться в его любимых стенах. Раньше это случалось по болезни, теперь по несогласию с навязываемыми обществу тенденциями — невелика разница. Зато никогда раньше мне так много и упоенно не работалось, и все было мало, все не хотелось отрываться от компьютера на прогулки и сон. Какие театры, какие выходы в свет? Об этом не могло быть и речи. Я понимала, что засиживаюсь, обрастаю мхом, и тем более не хотела показываться прежним знакомым, из бывших коллег по творчеству превратившихся в политических противников. Не хватало тешить их злорадство своим старением!

Но Валентина к ним не относилась, она была из светлой полосы моей жизни, из тех, кто поднимал дух. Ей отказать я не могла как по дружбе, понимая, что ей не с кем пойти в театр, так и из благодарности за то, что предоставляла мне возможность попасть туда же, да еще бесплатно. Однако я выторговала одно условие — организовать мне место на балконе, подальше от любопытных глаз. «Но у меня билеты в первый ряд! — гневалась Валентина. — Я не хочу на балкон.» Впрочем, скоро спор решился и мы все же договорились: она осталась в первом ряду, а я уже на месте поменялась билетами с каким–то юношей.

Спектакль, в самом деле, был хорош. Не скажу, что я большой любитель и ценитель музыки, но все же знаю классику, могу составить свое мнение о певцах и инструментальных исполнителях. Искусство дирижирования меня раньше занимало мало, но глядя на Дядюру я прониклась его очарованием и различала экспрессию и блеск работы.

Обо всем этом требовалось немедленно, по неостывшим впечатлениям поговорить с Валентиной — не то чтобы я любила «разбор полетов» после театральных просмотров, но в данном случае приличия того требовали, ведь Валентине, полагаю, предстояло писать заметку о спектакле. Значит, моя задача состояла в разработке ее идеи, деталей и художественных образов, в извлечении из памяти чего–то и сравнении его с увиденным сегодня — от меня ждали сотворчества без претензий на авторство. Плата за участие в бесплатных просмотрах, на которые раньше Валентина водила меня еще чаще, всегда была такой. А не хочешь трудиться — не принимай приглашения, это тебе не просто подачки, это иной коленкор.

Валентина была уже в вестибюле, вооруженная расчехленным диктофоном и в полной готовности к откровенной эксплуатации моих мозгов. Она стояла у окна, сумочка валялась на французском подоконнике, то есть практически на полу, но в сторонке, где не ходят, и курила. При моем появлении даже не встрепенулась, а только лениво переступила с ноги на ногу.

— Ну как тебе? Давай не тяни, мне еще домой ехать черте куда, — сказала она, и я принялась излагать мысли, наработанные в ходе просмотра спектакля, зная, что они понадобятся, ибо от меня их ждут.

В этот раз получилось не густо, я морщила лоб и терла его рукой, явно тема дирижерства давалась мне с трудом и сказать я могла мало. Выручило то, что Валентина была опытным интервьюером. Она тут же понабросала наводящие вопросы и моя фантазия снова расцвела.

— Над остальным еще подумаю и позже продиктую по телефону, — сказала я.

— Хватит и этого, — хмыкнула Валентина. — Что–то ты щедра сегодня, прямо рассыпаешься материалом. Или соскучилась по работе на своих морских побережьях? Впрочем, если что–то еще надиктуешь, то я две заметки сооружу. А сама–то как? — спросила она, и в ее тоне послышалась искреннее тепло.

— Пошли на улицу, — я взяла подругу под руку, повела к выходу из опустевшего уже вестибюля. — О себе говорить нечего, все однообразно неинтересно.

— Ты намекала на сновидение, помнишь? Обещала рассказать при встрече. Мне это интересно.

— Поздно уже.

— Да, — согласилась Валентина, зачем–то оглянувшись. — Придется брать такси, надо же и тебя домой подвезти. Так что спешить теперь ни к чему, рассказывай.

— Интересен не сам сон, а его воплощение в событиях наступившего дня, — решившись, сказала я. — Да и вообще начинать надо не со сна. Это долгая история.

— Начни не со сна, — Валентина опять закурила, выпустив мощную струю дыма в сторону от меня. Это был признак ее благорасположенности к разговору, она не курила в спешке и напряжении.

Мы стояли около театра, как и остальные, кто поджидал выхода артистов, чтобы заполучить автограф или высказать свои восторги. Этих спокойных поклонников было не так уж много, но все же достаточно, чтобы нам тут не чувствовать себя одинокими.

Я коротко пересказала события последнего лета, начиная от маминого приезда в Алушту, прогулок, странного договора о знаке с того света, нашем прощании… Валя знала мою маму, не коротко, но видела и даже говорила с нею, восторгалась ее хорошей памятью и мудрым отношением к жизни — не потребительским, а благодарным.

— Для твоей мамы каждый день был праздником, и она почтительно, именно почтительно, принимала все, что ей посылалось, — сказала Валентина, выслушав меня. — Поэтому и прожила долго. Кто знает, может, там и есть жизнь.

— Не знаю. Вряд ли…

— И это ты говоришь после стольких поданных тебе знаков? — Валентина от негодования поправила очки на переносице. — Совпадений не может быть так много. Это не совпадения, а закономерность.

— А может, я тенденциозно трактую самые обыкновенные события, выдавая их за совпадения?

— Слушай, не морочь меня! Не подменяй понятия. Ты же не выдумываешь факты, нет?

— Нет, конечно.

— Ну вот. А ведь совпадения — это именно факты, а не их трактовки. И вообще, у меня ощущение, что твоя мама сейчас рядом с нами. Буквально рядом.

— Брось, Валя, — я еле сдержала возмущение, ибо это было уже слишком…

— Честно. Кажется, вот сейчас неслышно подойдет… она была такой тихой, умела жить незаметно, никому не мешать. Есть такие шумные люди, а она…

Вдруг Валентина осеклась на полуслове, и резко глянула в сторону, я тоже оглянулась — рядом с нами, словно откуда–то вынырнув, оказалась маленькая сухонькая женщина, точно моя мама, правда, моложе.

— Женщины, вы местные? — спросила она, в ее голосе чувствовалось дрожание подступающих слез.

— Да, — ответила Валентина.

— Мне нужна помощь… Не знаю, что делать.

— А что такое?

— Да вот, — женщина показала свою сумочку с большим разрезом на тыльной стороне. — Видимо, в трамвае разрезали, когда я спешила в театр. Я иногородняя, опаздывала из–за автобуса, он прибыл впритык к началу спектакля. Не заметила сразу. А теперь обнаружила. Мне не на что ехать домой — кошелек вытащили.