Эра Меркурия. Евреи в современном мире - Юрий Слёзкин

 Сергей хлопнул дверью, и зазвенели розовые чашки на буфете.

 Еврейская революция была такой же частью НЭПа и сталинского Великого перелома, как и русского революционного движения, большевистского переворота или Гражданской войны. Никакой царский указ не осуждал веры и занятий Тевье с такой безжалостностью, с какой могла это сделать его дочь Годл — в новой ее ипостаси журналиста, ученого или партработника. Киршон, Ройзман и Левин — все они были евреями (и пролетарскими писателями), и даже антисемитская книга Малашкина будто бы очень нравилась одной из самых влиятельных евреек Советского Союза, жене Молотова Полине Жемчужиной (Перл Карповской).

 Когда НЭПу пришел конец, и всех уцелевших частных предпринимателей — включая многочисленных еврейских «отцов» — начали травить, сажать, обирать и выселять, большинство сотрудников ОГПУ, заведовавших этой операцией, сами были евреями (в том числе глава валютного отдела Управления экономических дел ОГПУ Марк Исаевич Гай [Штоклянд]). К 1934 году, когда ОГПУ превратилось в НКВД, евреи «по национальности» образовали самую большую национальную группу среди «руководящих работников» советской тайной полиции (37 евреев, 30 русских, 7 латышей, 5 украинцев, 4 поляка, 3 грузина, 3 белоруса, 2 немца и 5 прочих). Двенадцать ключевых отделов и управлений НКВД, которые отвечали, среди прочего, за милицию, трудовые лагеря (ГУЛАГ), контрразведку, аресты, «наружное наблюдение» и экономический саботаж, возглавлялись евреями (все они, за вычетом двух, были выходцами из черты оседлости). А Народным комиссаром внутренних дел был Генрих Григорьевич (Енох Гершенович) Ягода.

 Среди множества русских революций еврейская версия оказалась (к 1934 году) одной из самых радикальных и наиболее успешных. Отец Ягоды был золотых дел мастером (или, согласно другим источникам, аптекарем, гравером или часовщиком). Отца Эстер Маркиш, богатого торговца, пытал в тюрьме человек по фамилии Варновицкий, в то время возглавлявший в Екатеринославе кампанию по «экспроприации золота», а прежде, в Бердичеве, бывший поэтом—идишистом. Агент ЧК Хаим Полисар «не удивил и не оскорбил» никого из своих друзей-комсомольцев (по словам одного из них, Михаила Байтальского), когда реквизировал скобяную лавку собственного отца. И, разумеется, Эдуард Багрицкий, публично отрекшийся от своих «горбатых, узловатых» родителей, был популярным «комсомольским поэтом». У Михаила (Мелиба) Агурского, Анатолия Рыбакова, Цафриры Меромской и Эстер Маркиш были родственники «лишенцы» (люди, подвергавшиеся официальной дискриминации в политике, образовании, приеме на работу и распределении жилья на основании их «классово чуждого» происхождения или рода занятий), но все они стали привилегированными членами советской элиты. Как писал В. Г. Тан-Богораз (бывший еврейский бунтарь и выдающийся советский этнограф), в Рогачеве деды — талмудисты, сыновья — коммунисты, а дети у них трефные — неосвященные еврейским обрезанием. И дедушка берет такую необрезанную контрабанду вместе с собой в синагогу и сажает на стол рядом с фолиантом в кожаной обложке, пахнущим мышами и тлением.

 «Чем будешь, Берка?» — и Берка возражает значительно и важно: «Во-первых, я не Берка, а совсем Лентрозин [Ленин-Троцкий-Зиновьев], а буду — я буду чекистом»".

 Мало что мешало маленькому Берке осуществить его мечту (после того, как он превратился из «Лентрозина» в Бориса), и совсем ничего не мешало ему перебраться из Рогачева в Москву или Ленинград. Здесь он, скорее всего, пошел бы в школу и стал отличником. Евреи оставались — без перерыва и со значительным отрывом — самой грамотной национальной группой Советского Союза (85% в сравнении с 58% у русских в 1926-м; и 94,3% в сравнении с 83,4% у русских в 1939-м). Относительно свободный доступ к образованию в сочетании с уничтожением дореволюционной российской элиты и официальной дискриминацией детей ее членов создал для еврейских иммигрантов в советские города беспрецедентные социальные и профессиональные возможности (по меркам любой страны). Из двух традиционно еврейских идеалов — богатства и образованности — первый вел в западню НЭПа. Второй, достижение которого облегчалось отсутствием хорошо подготовленных конкурентов, был залогом успеха в советском обществе. Большинство еврейских мигрантов и почти вся еврейская молодежь выбрали образование.

 К 1939 году 26,5% советских евреев имели среднее образование (по сравнению с 7,8% у населения Советского Союза в целом и 8,1% у русских граждан Российской Федерации). В Ленинграде доля выпускников средних школ составляла среди евреев 40,2% (28,6% по городу в целом). Доля евреев-учеников двух старших классов средних школ в 3,5 превышала долю евреев среди населения СССР. Образование было одним из главных приоритетов марксистского режима, пришедшего к власти в стране, которую он считал «отсталой», способом, который он считал противоположным ожидаемому. Задача Советского государства («надстройки») состояла в том, чтобы создать свои собственные экономические предпосылки («базис»). Единственным способом исправить ошибку истории была насильственная индустриализация; ключом к успешной индустриализации было всеобщее образование «сознательных элементов»; евреи были наиболее образованными среди сознательных и наиболее сознательными среди образованных. В первые двадцать лет существования режима эта связь сохранялась.

 Между 1928 и 1939 годами число студентов вузов в Советском Союзе выросло более чем в пять раз (с 167 000 до 888 000). Евреям за такими темпами было не угнаться — не только потому, что есть предел числу студентов, которое может дать малая этническая группа (1,8% населения), но также потому, что многие евреи не соответствовали критериям приема на «рабфаки» (важнейшие инструменты социальной мобильности в 20-е и 30-е годы), и потому, что «выдвижение национальных кадров» в национальных республиках основывалось на дискриминации в пользу представителей «коренных» национальностей, в результате чего доля евреев среди студентов украинских вузов, к примеру, снизилась с 47,4% в 1923/24 до 23,3% в 1929/30. Тем не менее масштабы еврейского успеха оставались непревзойденными. За десять лет, прошедших с 1929 по 1939 год, число студентов еврейской национальности увеличилось в четыре раза — с 22 518 до 98 216 (11,1% всех студентов вузов). В 1939 году на долю евреев приходилось в Москве 17,1% всех студентов, в Ленинграде - 19%, в Харькове — 24,6% и в Киеве — 35,6%. Доля выпускников вузов среди евреев (6%) была в десять раз выше, чем среди населения в целом (0,6%), 11 в три раза выше, чем среди городского населения страны (2%). Евреи составляли 15,5% всех советских граждан с высшим образованием; в абсолютном исчислении они шли за русскими и впереди украинцев. Треть всех советских евреев студенческого возраста (от 19 до 24 лет) были студентами. Соответствующий показатель для Советского Союза в целом — от 4% до 5%.

 Наиболее очевидным результатом миграции евреев в советские города стало их превращение в государственных служащих. Уже в 1923 году к этой категории относились 44,3% всех евреев Москвы и 30,5% евреев Ленинграда. В 1926 году доля служащих среди всех трудоустроенных евреев составляла 50,1% в Москве и 40,2% в Ленинграде (в сравнении с 38,15 и 27,7% среди неевреев). К 1939 году доля этой группы достигла 82,5% в Москве и 63,2% в Ленинграде. С первых дней советской власти уникальное сочетание высокого уровня грамотности с высокой степенью лояльности («сознательности») сделало евреев опорой советской бюрократии. Царских чиновников — и вообще всех небольшевиков, получивших дореволюционное образование, — партия считала неисправимо неблагонадежными. Их приходилось использовать (в качестве «буржуазных спецов»), пока они оставались незаменимыми; их следовало вычищать (как «социально чуждые элементы»), как только они переставали быть необходимыми. Лучшими кандидатами на замену (пока пролетарии «овладевали знаниями») были евреи — единственные представители образованных классов, не запятнавшие себя службой царскому государству (поскольку их к этой службе не подпускали). Ленин сказал об этом так:

 Большое значение для революции имело то обстоятельство, что в русских городах было много еврейских интеллигентов. Они ликвидировали тот всеобщий саботаж, на который мы натолкнулись после Октябрьской революции... Еврейские элементы были мобилизованы... и тем спасли революцию в тяжелую минуту. Нам удалось овладеть государственным аппаратом исключительно благодаря этому запасу разумной и грамотной рабочей силы.

 Советское государство остро нуждалось не только в чиновниках, но и в профессионалах. Евреи — особенно молодые выдвиженцы из бывшей черты оседлости — откликнулись на его зов. В Ленинграде в 1939 году евреи составляли 69,4% всех дантистов, 58,6% фармацевтов и провизоров, 45% адвокатов, 38,6% врачей, 34,7% юрисконсультов, 31,3% писателей, журналистов и редакторов; 24,6% музыкантов и дирижеров, 18,5% библиотекарей, 18,4% научных работников и преподавателей вузов; 11,7% художников и скульпторов и 11,6% актеров и режиссеров. Московская статистика была почти такой же.