Франция. Большой исторический путеводитель - Алексей Дельнов

РЕЛИГИЯ И ЖИЗНЬ

Особенно активно монахи стали выступать на первый план общественной жизни в преддверии достопамятного 1000 г.- когда христианское человечество с трепетом ожидало светопреставления и Страшного Суда. Среди всеобщего смятения прозвучали голоса подвижников, призывавших достойно приготовиться к грядущему испытанию: отрешиться от взаимной злобы и постоянных распрей. Эта проповедь привела к возникновению широкого движения за «Божий мир». Духовные лица и миряне собирались на съезды, на которых постановляли: «Отныне никто не должен врываться в церковь, оскорблять монахов, хватать крестьян, грабить купцов, забирать скот». Составлялся договор, присоединившиеся к которому давали клятву не затевать усобиц самим и препятствовать вооруженной силой, когда кто-то попытается их устроить.

В 989 г. синод, собравшийся в западной Франции, в области Пуату, постановил, что виновные в кровопролитии будут предаваться проклятию.

Особое миротворческое рвение проявляли «черные монахи» (по цвету ряс) клюнийского монастыря. Монастырь Клюни был основан в 910 г. близ Макона в Бургундии герцогом Аквитанским. Устав его был весьма суров. С одной стороны, покровительствовавшие обители благочестивые представители высшей знати ставили себе задачей бороться духовными средствами со своевольной разгульной жизнью феодального сословия (наиболее значительные аббаты монастыря раннего периода его существования Одон и Майол принадлежали к родам виднейших сеньоров). С другой - руководители обители хотели снискать доверие простого народа, которому не по душе были далекие от евангельского идеала нравы значительной части духовенства.

Одним монастырем начинание не ограничилось. Образовался целый Клюнийский орден: суровый устав приняло множество обителей Бургундии, Аквитании, северной Франции - как старых, так и вновь основанных. Аббат Клюни считался архиаббатом - он назначал аббатов других общин. Орден не зависел от местных духовных и светских властей - он подчинялся непосредственно папе.

Помимо аскетической проповеди, повышенное внимание уделялось молитвам о спасении душ усопших. Заупокойные службы проводились в часовнях, возведенных в обителях ордена богатыми родственниками в память о своих дорогих навеки ушедших. Их имена постоянно поминались в соборных литургиях. Всеми забытые бедняки тоже не оставались без земной молитвы об их душах - 2 ноября было объявлено Днем всех усопших. 1000 г. не принес того, что ожидали, прилив покаянных эмоций пошел на убыль. В этих условиях требование всеобщего и полного Божьего мира оказалось чересчур завышенным. В преддверии Страшного Суда еще можно было постараться забыть об обидах, но в отсутствие такой перспективы без выяснения отношений людям никак было не обойтись. Тогда клюнийцы умерили свой порыв: в 1040 г. на синоде в Аквитании впервые прозвучал призыв к «Божьему перемирию» - приостановлению военных действий с вечера четверга до утра понедельника, на то время, когда честные христиане должны вспоминать о страданиях и Воскресении Спасителя. Земной же мотив инициативы звучал следующим образом: «Чтобы всякий в эту пору без страха перед врагами своими, под охраной Божьего мира Мог свободно совершать свои дела». Вскоре дополнительно было провозглашено, что войны должны прекращаться на время празднования Рождества и Пасхи.

В подкрепление этого решения повсеместно стали создаваться ополчения, призванные обеспечивать соблюдение перемирия. При этом кое-где дело принимало оборот, неожиданный для учредителей движения. Миротворцы-простолюдины стали весьма агрессивно набрасываться на любые подозрительные сборища вооруженных феодалов. Поначалу ополчения устраивали им разгром, но в конце концов стали терпеть поражения от латной рыцарской рати.

Еще одним важнейшим направлением деятельности клюнийцев стала борьба с симонией - обычаем покупать духовный сан за деньги, особенно распространившийся со времен немецких Генриха Птицелова и Оттона Великого (термин «симония» происходит от новозаветного Симона Волхва, вознамерившегося купить у апостолов ниспосланный им Господом дар творить чудеса). Эта церковная коррупция расценивалась как злоупотребление божественным установлением. В более широком плане клюнийцы добивались от духовенства чистоты нравов, отречения от земных благ - только такие пастыри могут устремлять души к Царствию Небесному. А то у прелатов слишком много энергии уходило на стяжание богатств ради роскошной жизни и на организацию военных походов.

В XI в. на какое-то время усилилось монашеское течение, находящее идеал земного существования в затворничестве, отшельничестве. Опорой его стала Пармская обитель во главе со святым Бруно. В те годы прославилось много канонизированных впоследствии святых отшельников. В противовес этому, с конца XI в. большую популярность обрел орден цистерцианцев, принципиально придерживающихся коллективности как в своем быту, так и в служении. Они сыграли большую роль при освоении целинных земель.

Но монахи этого ордена больше тяготели к тихой сельской местности, избегали соблазнов и шума городов. В то же время значительная часть мыслящего духовенства уяснила, что надо быть ближе именно к городской среде. Там пульсирует интенсивная многогранная жизнь, появляются школы и университеты, зарождаются и сталкиваются новые идеи, в том числе богословские. Поэтому появляются «нищенствующие» ордена. Их братья мобильны, они сами стремятся в городскую толпу, чтобы простым, всем понятным языком нести в народ слово Божье, сопровождая проповедь назидательными жизненными историями. Монахи-францисканцы без раздумий становились уличными жонглерами - лишь бы найти путь к сердцам людей.

В то же время церковь не уставала бороться с еретиками, на чем мы подробнее остановимся позднее. Сейчас же приведем такой факт: в 1022 г., в разгар движения за Божье перемирие, в Орлеане сожгли на костре множество еретиков-манихейцев.

***

Остатки язычества сохранялись во всех сферах жизни человека, и повсюду церковь вынуждена была вести с ними борьбу. Борьбу тем более трудную, что суеверия зачастую переплетались с христианскими обрядами и представлениями (иначе и быть не могло, если вполне легальное направление тогдашней научной мысли, - алхимия была причудливой смесью античной и восточной мудрости, теологии и магии).

В обычае было поклонение источникам, озерам, священным рощам и лесам. А то еще завелось такое вот кощунственное действо: совершались массовые паломничества в Домб (близ Лиона) для поклонения могиле святого Гинефора, а на самом деле этот Гинефор был охотничьим псом, в порыве гнева убитым своим хозяином («у попа была собака»).

«Все в руцех Господних», поэтому церковь не могла мириться ни с магическим, колдовским воздействием на будущее, ни с попытками предсказания его. Тем более, что самая благодатная пора для гаданий была на святки - в двенадцать зимних дней между Рождеством и Крещением. А услышав крик кукушки первого мая, человек обретал надежду на то, что в этом году уже не умрет (предшествующая ночь - та самая знаменитая Вальпургиева, когда ведьмы и прочая нечисть слетаются на метлах в гости к сатане на Брокен или на Лысую гору).

Предусмотрительные хозяева сберегали обгорелое полено, которым топили очаг в рождественскую ночь - оно должно было обеспечить достаток в доме. В определенные дни накрывали стол для дамы Абонды (или «дамы Изобилия» - церковь отождествляла ее с языческой Дианой или со злодейкой Иродиадой, погубившей Иоанна Крестителя). И совсем уж непотребное использование святой воды и освященных просфор в магических целях: чтобы приманить пчел в ульи, обеспечить хороший урожай с поля или уберечься от сглаза.

С чем-то приходилось мириться - особенно с тем, что становилось компонентой городской культуры. На улицах устраивались шествия с драконами, знаменитыми «тарасками» (интересно, что еще этруски называли Тараской одного из своих демонов - какой же глубины корни могут быть у этого обычая!). Карнавальные маски, искажающие богоданный образ человеческий, горожане тоже снимать не собирались.

И совсем особая статья - вера в появление душ умерших в мире живых людей. По учению блаженного Августина, такое возможно только для святых, прочие же смертные обретают вечное пристанище в той обители мира иного, которую заслужили. А если кому из живых что-то такое и примерещилось - то это дьявольское наваждение.

Но люди верили как в само собой разумеющееся в привидения, в «дикие охоты», в «Месни-Эллекен» - ночные кавалькады душ погибших рыцарей и в прочие подобные феномены. Причем верили в них во всех слоях общества, и с этим нельзя было не считаться.

В конце концов, вера в гостей с того света закрепилась и в представлениях служителей церкви. Сложилось такое истолкование их визитов. Существуют не только рай и ад, существует еще чистилище: для тех, кто хоть и наделал делов в своих земных странствиях, но не до такой степени, чтобы быть обреченным на вечные муки. В чистилище не сладко, это юдоль страданий - но там есть надежда на прощение. И есть редкая, но все же возможность в призрачном виде явиться к живым людям, чтобы просить их о церковном поминовении. Ибо молитва церкви доходит до Неба и бывает услышана там, умаляя муки несчастных и приближая срок прощения.