Не время для славы - Юлия Латынина

Этот человек был сумасшедший. Нет, определенно, он был полный псих. И вдобавок убийца.

Руки Джамалудина вдруг оказались на ее плечах.

– Прими ислам и выйди за меня замуж, – сказал Джамалудин Кемиров.

Шестое чувство удержало Антуанетту, чтобы не расхохотаться горцу в лицо. Она повернулась и молча обняла его. Они начали целоваться, жадно, как звери, сильное тело Джамала придавило Антуанетту к стене, и сквозь щипаную норку она почувствовала спиной круги и щербинки от пуль, и рукоять пистолета на животе Джамала больно впилась ей под ложечку. Руки горца сдирали с нее платье.

Антуанетта, хихикнув, сползла по стеночке ниже, и опытные ее руки скользнули под пряжку ремня.

– Не здесь, – задыхаясь, сказал Джамалудин.

Антуанетта удвоила старания. «Он мой, – молнией мелькнуло в голове, – он мой, и вилла в Ницце тоже моя, и дом на Рублевке, и вся Рублевка, и все эти сраные горы, а этот слюнявый садист Мао может отправляться в сортир. Я отомщу им всем».

– Не здесь, – повторил Джамалудин.

Антуанетта захихикала. Сознание будущей мести – и власти, и денег, – возбуждало не меньше, чем гладкая кожа мужчины, обтягивавшая стальные мускулы.

Джамал резко повернулся и бросился вон.

Антуанетта не поняла, куда он делся. Она моргала секунду, другую, – и тут на дорожке громко взревел мотор, и фары джипа описали сверкающую дугу в подбитой снегом ночи.

Антуанетта выскочила из роддома, как безумная. Красные габариты таяли в белой метели и черной ночи. На газоне, рядом со свежим шинным следом, валялся алюминиевый дипломат. Антуанетта подбежала к дипломату, раскрыла его, и увидела, что доллары все еще там.

Сначала Антуанетта решила, что это шутка, и что дикарь вернется с минуты на минуту. Но снег все шел и шел, стеклянная крыша над роддомом пылала призрачными бликами в свете фонарей. Ножки Антуанетты, в сверкающих босоножках с белыми каблучками и красными ремешками, свело от холода, в шубку из щипаной норки задувал ветер и снег.

Она стояла в двух тысячах метрах над уровнем моря, в сердце кавказских гор, в разрушенном здании со стеклянной крышей, в ночном городе, населенном террористами, уголовниками и просто кавказцами, в полуразорванном алом платье и норковой шубке из Милана, а в руках ее был дипломат с полутора миллионами долларов, а если считать с тем, что Джамал бросил ей под ноги во время первой песни, то еще тысяч на пятьдесят больше.

У нее не было ничего: ни мобильника, ни сумочки, ни даже обуви; только снег, ночь и скользкие босоножки на высоченных шпильках.

Антуанетта побежала по дорожке. Ей казалось, что цокот ее каблучков раздается по всему заметенному снегом городу. Когда она выскочила из сквера, она поскользнулась на тонкой подложке льда, вскрикнула и упала. Шубка распахнулась, бок мгновенно намок от тающего снега.

Антуанетта вскочила. Где-то за перекрестком мелькнул припозднившийся «жигуленок», Антуанетта запрыгнула за фонарный столб и затаила дыхание, но «жигуленок» сгинул, и Антуанетта побежала дальше, по заметенной снегом мостовой.

Она не знала, куда она бежит. В милицию? Упаси боже. В гостиницу? Здесь нет гостиниц. К телефону? Да и телефонов здесь тоже нет! Если б она свернула налево, она бы прибежала к освещенному подъезду больницы, но она свернула направо и побежала прямо к горам, огромным, сверкающим, облитым глазурью после только что кончившегося снегопада, и глухие, как тюремная стена, заборы потянулись по обе стороны улицы.

А потом Антуанетта увидела фары джипа. Джип ехал откуда-то поперек, свернул ей навстречу, и сразу же развернулся вослед. Антуанетта побежала вбок. Джип весело забибикал и наддал.

Антуанетта бросилась в тропку между заборами.

Джип вылетел на тротуар, и из него посыпались крепкие черноволосые парни.

– Стой! – орали они, – стой!

Тропка была вся в корнях и склизком мусоре. В ноздри било свежим снегом и человеческой мочой, за забором надрывалась собака, за спиной топотали сапоги.

Забор слева кончился: Антуанетта увидела пустой участок, весь в рытвинах и бетонных балках, дорожка повернула, и перед девушкой блеснул ровный откос горы и мост, перекинутый через узкую расщелину.

Точнее, моста не было. Вместо моста было бревнышко.

Антуанетта взвизгнула и бросилась вбок, по узкой дорожке между забором и склоном. Каблук ее зацепился о корень, она упала, но тяжелый дипломат она удержала в руках, вцепившись в ручку мертвой хваткой.

Антуанетта вскочила на ноги, и тут один из кавказцев поймал ее и дернул на себя. Антуанетта ударила его по голове дипломатом. Тот раскрылся, обтянутые целлофаном пачки посыпались в снег.

– Стой!

Антуанетта побежала дальше, – и через мгновение тропка кончилась. Она уперлась в глухой забор, и справа вырастал какой-то кирпичный дом, а слева откос превратился в отвесную стену, под которой шуршала зимняя речка.

Антуанетта обернулась и увидела, что по тропке бегут трое и все с оружием; один из них был без руки. Антуанетта закрыла глаза и медленно сползла по стеночке вниз, как была, в белой шубке и в босоножках из красных, украшенных стразами ремешков.

– Ребята, я вас очень прошу, не надо, – сказала Антуанетта, – я вас прошу…

Когда она открыла глаза, людей было уже четверо, и четвертым был Кирилл Водров. Позади него однорукий парень в камуфляже с удивительным проворством собирал с тропки пачки денег. Водров глядел на нее с какой-то странной жалостью, так, как не глядел никогда. Потом лоб его собрался в печальную складку, Водров протянул ей руку и сказал:

– Поехали. Джамал велел отвезти тебя в аэропорт.

* * *

Кирилл вернулся домой в пять утра. По правде говоря, это он приказал Шахиду ехать за Джамалудином в Бештой.

Кирилл понимал, что Джамал хочет выхарить председателя правительства даже больше, чем его любовницу, и, надо сказать, ему это удалось. Вряд ли он мог отмочить что-нибудь поэффектней. Но он знал Антуанетту и знал Джамала, и он понимал, что добром это дело не кончится. Откровенно говоря, он бы не очень удивился, если бы вместо Антуанетты нашел свежий труп.

Кирилла шатало от усталости, и Антуанетта билась в истерике у него на груди, и когда она хватала его за руки, у него было такое чувство, будто он зашел в общественный туалет.

Он посадил Антуанетту на самолет и своими глазами увидел, как самолет взлетел. Он отпустил охрану и строго-настрого велел ребятам отоспаться и не приезжать за ним раньше десяти.

Когда он добрался до дома, весь мир спал. Свежий снег искрился в фарах джипа, и шлагбаум у въезда был открыт. Это был въезд не собственно во двор, а в крошечный переулок, где кустом стояли четыре дома. Шлагбаум был тоже не обычная деревяшка, а сплошная стальная труба, намертво вгонявшаяся между двух опор, так, что ни один сумасшедший джип, груженый взрывчаткой, не мог бы прорваться через этот шлагбаум, а только расшиб бы о него лоб.

Но, как это часто бывает на Кавказе, где крайняя паранойя сочетается с крайней беспечностью, будочка в пять утра была пуста, шлагбаум загнан в сторону, и в свежем снегу под фарами Кирилла сверкал свежий шинный след.

Кирилл, засыпая за рулем, проехал через шлагбаум и свернул к черным угрюмым воротам, выпрастывающимся из кирпичной стены, – и тут он ударил по тормозам.

Немного справа от ворот, и прямо под стеной, стояли ржавые, темно-синего цвета «жигули». Над «жигулями» начинался подоконник с засохшими стебельками цветов, а над подоконником – стекло спальни, и там, в кровати, спала его беременная жена.

Стена дома была в два кирпича. Стекло было даже не бронированное.

Кирилл сидел в машине, в двух метрах от ржавых «жигулей», и страх муравьиными лапками полз вверх по позвоночнику. Ржавые «жигули» заезжают в охраняемые переулки только с одной целью. Сейчас подрывник нажмет кнопку, и, господи боже мой – какой, какой баран устроил спальню с окном на улицу?

Кирилл сидел, свежий снежок ложился на «жигули», и Кирилл вдруг с беспощадной ясностью понял, что охранники вовсе никуда не отлучались, – их трупы лежат там, в будке, а рядом ждет человек с «кенвудом», или черной коробочкой «моторолы». Он их достаточно повидал, этих раций, переделанных в самодельные взрывные устройства, дома у Джамала валялись целых три штуки, все – из которых его не взорвали. Боже мой, зачем он отпустил охрану? Хотя охрана вряд ли чем-то могла помочь против ржавых «жигулей».

Прошла еще секунда, другая, потом десять, – и вдруг Кирилл понял, что он жив. Он не знал, почему он жив, и что случилось с подрывником, и где он прячется, но Кирилл понял, что Аллах дал ему несколько секунд, и Кириллу даже не пришло в голову просить у кого-то помощи.

Он выскочил из джипа и открыл заднюю дверцу. Там, лихорадочно роясь, он нашел желтый буксировочный трос. Трос он выкинул на белый снег, развернул джип и зацепил трос за «жигули».

Он сел за руль, завел мотор и дернул. Он ожидал, что «жигули» сдетонируют рывка, но не тут-то было. Джип, взревывая, полз по заснеженной колее, и «жигули» шли вслед за ним. Они миновали стену дома и черные ворота, потом они миновали шлагбаум с будочкой, а потом Кирилл проехал еще пятьдесят метров и свернул на перекрестке, и «жигули» потащило на обочину, и они засели, рылом вверх, в огромном сугробе, загораживавшем подходы к какой-то заставленной машинами пятиэтажке.