Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Но ответ легионера был слишком хорошо различим.

— Огонь убил большинство из них. Хотя некоторые ещё свежие. Можно всё выжечь снова.

Я из Саламандр, рождённых огнём, но даже моя выносливость не позволит пережить купание в гoрящем прометии.

Пауза, во время которой из танка отвечали.

— Как скажете, сержант, — ответил боец с турели, и облегчение разлилось по мне, как бальзам.

Свет прожектора исчез, испарился — и с моей спины как будто сняли самую настоящую ношу. Позволил пульсу вернуться к нормальному — и как раз в это время Гвардеец Ворона зашевелился.

Наш брат, наполовину обезумевший от боли, и не подозревал, в каком мы тяжёлом положении и как его несвоевременное возвращение в сознание ставит под угрозу всех нас.

Решившись слегка приоткрыть глаза, я увидел, что раненный пытается двигаться, но был слишком далеко, чтобы хоть как-то этому помешать. Танки, которые как раз уже собирались уезжать, остановились. И я услышал легионера в турели, треск его вокса, когда он сказал водителю остановиться.

Усабиус пристально смотрел на меня сквозь треснувшую левую линзу шлема. Она была практически полностью расколота, и сквозь неё было видно огненное мерцание его глаза. Во время отчаянного бегства наш раненный спутник оказался с ним совсем рядом.

Гусеницы скрежетали по земле, песку, костям…

Железные Воины возвращались!

Усабиус смотрел не отрываясь. Сперва я думал, что просто пытается одной силой воли предотвратить наше обнаружение, как будто мы могли стать невидимыми, просто желая этого. И только когда моя рука мучительно медленно потянулась к болтеру, понял, что он спрашивает моего разрешения.

Если он сделает это, то вина ляжет на нас обоих. Мой брат не сможет нести её бремя один.

И я медленно, почти незаметно кивнул.

Сверху звук двигающейся бронетехники был другим — головной танк ехал один, возвращаясь, чтобы последний раз взглянуть пагубным глазом прожектора. За те несколько секунд, что были у нас до того момента, как он достигнет края воронки и найдёт в глубине её шевелящегося раненного, Усабиус дотянулся правой рукой с надетым силовым кулаком до воина, обхватил его шею и сжал.

Сопротивление было недолгим, и Усабиус оставил руку на месте, когда вернулся свет прожектора.

Больше никакого движения, никаких стонов. В нашей маскировке не было изъянов, наше укрытие на открытом месте безопасно…

…на нашей совести несмываемое пятно.

Мы прождали в темноте ещё несколько минут, пока не исчез свет и не умолк скрежет танковых гусениц — Железные Воины отправились искать ещё выживших, чтобы убить. Ещё вчера мы могли обойти эту часть Исствана и нам бы не повезло встретить ни единой живой души, но сегодня обстановка изменилась. Поисковые кордоны расширились — и увеличились наши шансы найти кого-нибудь. Жажда истребительных отрядов насладиться муками добычи была единственной причиной отсрочки приговора, единственным, что не давало врагам нас обнаружить.

Долго это не продлится, и я чувствовал, что нам осталось лишь несколько дней — а может, и меньше.

Гор шёл, или, по крайней мере, его безумные псы.

Нас всё сильнее и сильнее вынуждали забиться вглубь, дальше от кораблей и ближе к Ургалльской впадине, где уже и так было пролито столько крови. Время — единственное, что осталось, и ещё слабая надежда найти то, что мы так отчаянно искали. Но что если найдём? Тут ноктюрнский прагматизм сказал, что этот вопрос решим, когда возникнет необходимость.

И только когда я уверился, что Железные Воины уехали, перекатился на спину и изо всех сил сжал зубы, чтобы не закричать.

Встретил взгляд Усабиуса, всё ещё пристально глядящего на меня с другого конца груды трупов, и распознал в нём страдание — зеркальное отражение моего собственного. Ещё одна боль на его мрачном счету.

— Я хотел убить… — прошептал брат, — их всех.

— Давай просто вернёмся в «Чистилище». С трудом поднявшись на ноги, как будто снова на меня давил тяжкий груз, я подошёл к Усабиусу и предложил помощь, от которой тот отказался.

— Взялись, — сказал я, вместо этого приподнимая Гвардейца Ворона.

— Но он мёртв.

Никогда меня не ставили перед более очевидным фактом.

— Хаукспир заберёт его геносемя, — ответил я.

Если Усабиус что и подумал, то промолчал, и просто подхватил мёртвого воина под другую руку.

Броня наша была измазана в крови и пепле, когда-то бывшем нашими братьями.

Когда мы вытаскивали труп из ямы, я поморщился.

— Нога? — спросил Усабиус.

Рука почти непроизвольно опустилась вниз, к грубому каркасу, охватившему левую ногу.

— Рууман отлично поработал, но в этом аду даже его умения недостаточно, — ответил я.

Моя нога сломана в трёх местах. По словам Хаукспира — четыре радиальных трещины в бедренной, оскольчатые переломы малой и большой бедренных костей. Часто представляю, как под бронёй кость выпирает из-под кожи. Болеутоляющие системы брони, улучшенные тем, что сумел найти наш апотекарий, поддерживали меня в сознании; металлический протез Руумана позволял мне ходить, но боль и повреждения ограничивали способность к передвижению.

Вдалеке дым застилал воздух — выхлопные газы танкового отряда. Во мраке двигались и другие тени, некоторые в нашем направлении. Ещё истребительные отряды, предположил я. И что-то покрупнее, неуклюже ковыляющее на длинных, похожих на ходули ногах. Я уловил красную вспышку в рецепторных впадинах, прежде чем голос брата отвлёк меня.

— Без тела было бы легче, — слова Усабиуса выдавали его мысли, которые вторили моим.

Мой ответ был непреднамеренно резкий: «Было бы легче, если бы всё это безумие вообще не случилось».

Слепой фатализм был бессмысленным. Я уже видел, как некоторые из легиона Железных Рук поддались ему лишь для того, чтобы ненужно, по-геройски покончить с собой. Салнар тоже бы поступил так, если бы Хаукспир не затащил его на борт нашего десантного корабля. Не думаю, что медузец по-настоящему простил его за это. Измал хотел умереть с честью, а сейчас даже этого не мог. Предположил, что смерть отца может сотворить такое с сыном, толкнуть его на безумные поступки — и постарался не задумываться об участи собственного отца.

— Я всё же справлюсь, — сказал я со знанием того, что нам нужно хоть что-нибудь принести с собой, полностью вылезая из воронки.

— Даже если придётся избегать их? — ответил Усабиус, показывая пальцем в направлении двух шагоходов, безо всякого предупреждения повернувшихся к нам.

Мы разом присели, на этот раз пригнувшись. Бесформенные шагоходы быстро обратили своё багровое внимание на что-то другое. Слышали, как они «разговаривают» друг с другом: наполовину машинный код, наполовину животный лай. И опять с трудом удержался, чтобы не сравнить эту мерзость с другими творениями Механикум. Даже истребительные отряды и кибермастифы-забойщики опасались слепь-охотников. Другие тени мчались прочь или просто отходили в сторону, если были достаточно смелыми, позволяя им делать своё жуткое дело. Я не видел слепь-охотников во время начального приступа, и подозреваю, что их прислали потом — вычищать и жечь.

Выжечь землю, потом посыпать солью.

Жестом показал на восток. Так будет дольше, и там свои опасности, но, по крайней мере, мы будем удаляться от слепь-охотников, а не приближаться к ним. На том пути не было сбитых десантных кораблей, кроме нашего собственного. Большинство кораблей и то, что осталось от их защитников, были на западе.

Усабиус согласился, и мы устало побрели по чёрному песку в выбранном мною направлении.

На этих нехоженых равнинах, куда ещё не добрались истребительные отряды, должно быть спокойнее. Спустя пятнадцать минут, хотя я уже давно не доверял встроенному хрону, пустыня сменилась каменистой почвой, затем появились скалы. На горизонте появились горы, которые мы назвали Чёрными Клыками.

Мы пробирались сквозь узкие проходы, ущелья и расщелины, и почти час спустя дошли до «Чистилища».

Это был ещё один обычный камень среди множества других, укутанный серыми и белыми песчаными заносами — они хорошо скрывали зелёный цвет Саламандр. Крылья давно сломаны и уже осыпались в глубокие овраги внизу. Когда-то это была «Грозовая птица», кодовое обозначение «Боевой ястреб VI», но дни, когда она парила в небесах и несла ангелов смерти, остались в далёком прошлом. Даже если бы её двигатели не были повреждены, они всё равно полностью выгорели — почерневшие, безо всякой надежды на ремонт. На искорёженном носу и обтекателе борта практически отсутствовали. Осталось лишь несколько зубцов бронестекла — как клыки в пасти побитого зверя. Я заметил одинокого воина, стоящего на кабине, с которой давно сняли всё полезное. Таркан поприветствовал нас, подняв железную руку, снайперское ружьё с длинным стволом мирно покоилось у него на колене. Потом снова исчез, слился с тенями — но всегда настороже. Наш терпеливый караульный занял это орлиное гнездо, и оно стало его постом с тех пор, как после крушения восстановилось хоть какое-то подобие порядка.