Эр-три (СИ) - Гельт Адель

Странные они, конечно. Любому из них можно задать простой, но длинный, вопрос: «как бы вы управляли космической техникой и за счет чего она бы двигалась, не будь в мире эфирных сил, цифро- и механодемонов, рунических конструктов и духов, заклятых на подчинение?». Услышав такое, технофашист не находится с нормальным ответом: начинает брызгать слюной, переходить на личности, а то и вовсе лезет в драку.

Тем не менее, иногда – или просто редко – случаются ситуации, в которых применение магии необходимо не то, чтобы полностью исключить (это, как вы понимаете, совершенно невозможно), а сократить до самого minimum minimorum, когда меньше уже нельзя.

В нашем конкретном случае ситуация была именно такова, и я, кажется, уже объяснял, почему так случилось.

Несмотря на все странности, чьи-то происки, откровенно шпионские истории и прочие моменты, каковые в сумме британцы ехидно называют tech-no-logical, Проект двигался вперед, как набирающий скорость магнитный экспресс Амстердам - Харбин. Вы не поверите, но все произошедшее даже не привело к отставанию от графика!

Этот день и начался, и шел, в смысле рабочего процесса, совершенно обыденным образом. Конечно, если бы сторонний наблюдатель вздумал сравнить два разных дня, отстоящих друг от друга недели на три по временной шкале, он бы поразился одному серьезному несоответствию: инженер Хьюстон и профессор Амлетссон вели себя совершенно не как непримиримые противники, а ровно наоборот. Упомянутые высококлассные специалисты перестали цапаться по поводу и без, и, образом для стороннего наблюдателя, образовали замечательный рабочий тандем, нечто вроде даже производственной дружбы.

Мы с Денисом носились по Объекту, заглядывая во все уголки, щели и технологические отверстия в поисках предметов, сбивающих контурные настройки эфирного изолятора. Сам изолятор, уже подключенный к электрической сети, располагался несколько в стороне от центра Объекта, будучи установлен на той самой площадке, где мы уже полюбили проводить совещания. Изолятор, похожий на большой рогатый шкаф, время от времени искрил разрядом, пробегающим между рогов, пыхтел паром, сбрасывая излишнее тепло и изображал ту самую, как бы безэфирную, технологию своим примитивным видом и достаточно простым функционалом.

Бегали мы примерно одинаково быстро, совершая одни и те же двигательные эволюции, разница была только в нагрузке.

В моей лапе был крепко зажат небольшой планшетный счетник с торчащей в сторону антенной: я искал места, где источники помех могут быть в принципе.

Хьюстон таскал за собой тяжелый и длинный тестер, общим видом своим немного напоминающий металлоискатель: в его, Хьюстона, задачу входило определение уже конкретного источника наводок.

Казалось бы, заниматься подобным должен кто угодно, но не два представителя научно-технического руководства Проекта, однако – мы пробовали, иначе не получалось.

Сначала техконтроль, полдня имитируя бурную деятельность, сообщил, что никаких наводок не обнаружено, мол, экран контроля изолятора девственно пуст. Потом Хьюстон догадался включить контроллер (нажатием чудовищно незаметной черной кнопки, занимающей половину фронтальной части кожуха и украшенной большой белой надписью «включение / выключение»), и выгнал работников технического контроля взашей.

Потом в светлую американскую голову пришла мысль: стоит привлечь к проверке инженерный персонал. Битый час мы наблюдали за тем, как два специалиста, имеющих профильное высшее образование, ходили друг за другом кругами: потом оказалось, что оба забыли выключить элофоны, которые, строго следуя инструкции, вообще следовало положить в экранированный ящик.

Итераций по привлечению к нужной, но не очень интересной, работе сотрудников, в должностных инструкциях которых таковой работы прописано не было, состоялось пять штук, и все они, логичным образом, потерпели фиаско.

- Хочешь сделать хорошо – делай сам, - изрек инженер, умудренно удержавшись от того, чтобы наделить удаляющихся акторов пятой итерации заслуженными ускорительными пинками. Я, устав от происходящего, вынужденно согласился: слишком намаялись мы с ней, нашей попыткой номер пять.

В плане работ, тем не менее, на проверку площадки отводилось шесть рабочих часов, из которых пять уже прошли. Не желая выбиваться из графика даже в такой мелочи, мы оба ускорились до возможного максимума: спешили. Впрочем, вопреки расхожей советской поговорке, насмешить людей нам не удалось – вероятно, просто потому, что и людей никаких на ближней дистанции не наблюдалось. Все, кто мог и успел, попрятались, не желая делать чужую работу.

Что характерно, закончили вовремя. Всего на площадке было обнаружено двенадцать источников эфирных помех: одиннадцать стационарных и один, так сказать, мобильный. Стационарные мы экранировали, мобильный (забытый кем-то на площадке элофон) – торжественно засунули в экранированный сейф и закрыли на ключ.

Рабочий день закончился, и мы с Денисом Николаевичем решили отметить это дело чашкой (в моем случае – миской) чего-нибудь вкусного и прискорбно безалкогольного. Отмечать, сначала, пытались прямо на площадке, точнее, в моем небольшом офисе (бытовку подняли на высоту еще двух морских контейнеров, что добавило металлической лестнице два пролета и одну площадку), но неудачно. В восемнадцать десять нас настигла трудовая инспекция в лице лесного эльфа, чудовищно занудного в смысле следования инструкциям.

- Товаааарищи, - сообщил нам грозный враг всяческого нарушения трудовой дисциплины, привычно уже растягивая гласные, - ваас обооих неет в спииисках сверхуроочных раааабооот! Ваам следуует поокинууть плоощааадку!

Пришлось, ворча и почти огрызаясь, подчиниться, причем инженер Хьюстон огрызался чуть ли не громче, чем я сам.

По дороге в жилой корпус нам обоим пришла в голову одна и та же мысль, содержавшая налет некоторой даже гениальности: сейчас еще нет семи часов пополудни, кафе закрывается в девять вечера. Значит, идем в кафе! Так и поступили.

- Знаешь, Локи, - сообщил мне утоливший первую жажду и легкий голод коллега Денис, - а я и не думал, что мы с тобой можем так лихо сработаться.

Я согласился: действительно, первоначальное наше взаимодействие сложно было назвать продуктивным.

- Да уж, - подтвердил я. - Цапались, как кошка с собакой. Причем кто из нас двоих собака, понятно сходу, а вот с кошкой не все так просто.

Тут инженер Хьюстон изволил даже не засмеяться, а, натурально, заржать в голос, что твой конь. Веселился он так громко и долго, что на нас стали оборачиваться и посматривать со значением, а кто-то из прочих посетителей кафе даже предложил нам (точнее, в виду полной неадекватности моменту американского инженера, мне), над чем таким замечательным смеется наш товарищ и коллега.

Я смотрел на Дениса с некоторым даже недоумением: по скромному моему убеждению, ничего настолько смешного я не сказал. Перебивать искренне радующегося коллегу я, впрочем, не стал: подумал, что сейчас он отсмеется и сам все расскажет. Так, в итоге, и вышло.

- Локи, скажи, а ты ведь ничего не знаешь о моей жизни в Америке, верно? - уточнил, успокоившись, мой товарищ и коллега.

Я, разумеется, ничего толком не знал – кроме той информации, что мне сразу, еще во время знакомства с инженером, сообщила девушка Анна Стогова и другие официальные лица. Дэннис Николас Хьюстон, американский инженер и коммунист, получивший политическое убежище в Советском Союзе. Вроде бы, рос не в лучших условиях, однако, смог получить пристойное образование. Кажется, был на старой Родине редким ходоком, каковое качество не избыл окончательно и на Родине новой. Чистокровный хомо сапиенс сапиенс, эфирные силы стандартные до средних, не дурак выпить, в позе Ромберга устойчив... Пока я пытался понять, кто, собственно, такой этот ваш Ромберг, что за поза и почему так важна достигнутая в ней устойчивость, инженер прервал немного затянувшуюся паузу.