Эр-три (СИ) - Гельт Адель

Была указана явка «по желанию», но коллеги всех уровней и родов деятельности, посоветовавшись, решили явиться в полном составе – кроме тех, несомненно, счастливых товарищей, коим повезло в это время дежурить. Мало кому уже были известны истинные черты характера академика Бабаева, слухи же утверждали разное: нарваться на последствия, например, мстительности, связанной с мнимым неуважением, не решился никто, даже некий уважаемый иностранный профессор.

Кстати, о профессоре: я собирался идти вовсе не потому, что чего-то там боялся или не хотел обратить на себя начальственный гнев. Мне действительно было интересно, хотя суть Проекта я, конечно, представлял, и не в общих чертах, а довольно подробно.

То же самое заявляли все окружающие: кого ни спроси, нарвешься на часовой рассказ о сути Проекта и природе вещей, мол, все знаю и готов рассказать, но на лекцию академика шли тоже все. Благо, большой конференц-зал мог вместить всех сотрудников Проекта, включая административные, охранные и даже санитарно-технические службы, не менее трех раз.

Товарища Бабаева ждали прямо сейчас: конкретно, в семнадцать часов вечера, и он не замедлил явиться, причем минута в минуту.

Академик вступил в зал с видом римского триумфатора: прямая, почти кавалерийская, осанка, благородных седин голова на крепкой мускулистой шее, движения плавные, неторопливые и даже самой траекторией своей внушающие неизбывное уважение аудитории. Немедленно складывалось ощущение, что выход к кафедре – не просто несколько шагов в стенах учебной аудитории, а некое, почти театральное, действо, отработанное и отрепетированное тысячами повторений.

Легкомысленные синие штаны, сшитые, кажется, из плотной парусины, грубой вязки свитер с длинным рукавом и крепкие экспедиционные башмаки толстой кожи становились совершенно незаметны на фоне носителя. Товарищ Бабаев, наверное, выглядел бы столь же достойно и в строгом деловом костюме (с галстуком), и в полевой униформе, и даже прямо в плавках, маске и ластах где-нибудь на побережье теплого моря.

Еще я не увидел, как ни вглядывался, во внешности и манере вести его ничего русалочьего, даже несмотря на то, что внучка академика, Наталья, обнаруживала просто портретное сходство с великим дедом – за исключением, разве что, очевидного полового диморфизма. Видимо, русалочностью своей Наталья пошла не в деда, а в бабку. Или и вовсе в одного из родителей.

Бабаев-старший, тем временем, прошел свой путь в науке до самой кафедры, в часы комсомольских и партийных собраний подрабатывавшей еще и трибуной, утвердился за ней накрепко – бульдозером не сковырнешь! – и принялся вещать.

Повторюсь: суть Проекта, точнее, его нынешней, заключительной, фазы, была известна мне доподлинно и в деталях, однако, слушать академика было интересно даже информированному мне.

В зале мы расселись как-то группами: отдельно научники, инженеры и конструкторы, отдельно администрация, совсем наособицу – рабочие, технический и обслуживающий персонал. Студенты и аспиранты, которых оказалось неожиданно много, традиционно оккупировали галерку. Атмосфера была – как на сводном, собравшем сразу все курсы и половину преподавателей, выступлении заезжего лектора: лет пятнадцать назад, до Зубастой Чумы, такие выступления повсеместно проводились в европейских университетах вместо концертов.

Разные группы реагировали на лекцию по-разному: паче чаяния, тише всех (примерно, как мышь под веником) сидели студенты и аспиранты. Следующими по шкале условной шумности шли рабочие: некоторые даже умудрялись записывать что-то из сказанного. Наконец, самыми громкими оказались мы сами – ученые и инженеры. Все, кроме меня.

- Мегапаг, товарищи, - академик завершил вводную часть и добрался, наконец, до интересного, - это не просто гигантский кусок подземного льда. Это...

- Сложно кусок подземного льда! – попытался негромко сострить кто-то из инженеров. Остряку-самоучке немедленно показали несколько кулаков, два из которых были слегка шерстяными: мой и конструктора Кима. Инженер внял и заткнулся.

- ...как своего рода стазис-камера, действие которой основано на эфирных особенностях низких и сверхнизких температур, мегапаг блокирует многие проявления нормальной физики...

- И здравого смысла! - шепотом включился еще один инженер. Я укоризненно посмотрел уже на Дениса Хьюстона: конкретно этот парень был в его подчинении.

- ...и, собственно, долговременные климатические колебания, от тепловых засух до ледниковых периодов, некоторые из которых приводили к почти полному исчезновению разумной жизни...

- А также значительному удорожанию вино-водочных изделий в государственной торговле! - эта шутка была уже на грани, и к шутнику немедленно подсел странным образом оказавшийся поблизости старший лейтенант Мотауллин. Шутнику резко сделалось не сильно смешно.

- Полагать наш Объект частью реликтовой системы-балансира, созданной самой природой, мы, конечно, не можем, - академик Бабаев был неостановим, примерно, как гигантский супертанкер, каковой я однажды наблюдал на рейде одного из северных портов. - Немедленно возникает вопрос: кто, какие разумные силы могли создать такое – особенно, с учетом того, что подобные мегапаги, вернее, следы их былого наличия, фиксируются буквально по всему земному шару, и по схеме расположения таких следов мы можем отследить параллели как бы наступающих и откатывающихся мерзлот?

Позади, рядах, по ощущению, в трех или четырех от меня, снова принялись шуметь. На этот раз – не методом изречения в пространство сомнительных шуточек, а просто громко шелестеть оберточной бумагой. Я напрягся: свой собственный бутерброд, съеденный минуту назад, я предусмотрительно завернул в бесшумную фольгу.

- Знаменитые мезолитические петроглифы острова Рыбачий, - академик перешел к истории нахождения этого, видимо, последнего в мире, подземного мегапага, - найденные в середине двадцатого века, тогда же, по непонятной причине заброшенные, и вновь, уже на современной научной базе, открытые экспедицией Семенова и Власова в две тысячи двадцать третьем, почти ровно десять лет назад...

Эту историю я знал не целиком, и потому весь обратился в слух, о чем немедленно пожалел. Произвольно подскочившая акустическая чувствительность немедленно наделила меня крайне важной, но не очень своевременной информацией о том, кто и что ест, с кем и о чем шутит и просто переговаривается, рефлекторно постукивает чем-то твердым по подлокотнику кресла, сопит, кряхтит и даже похрапывает. Голос уважаемого лектора в этой какофонии терялся совершенно, поэтому слух был приглушен обратно, а уши развернуты строго в сторону кафедры.

- ...таких, как аферист от псевдоистории, самопровозглашенный кандидат исторических наук Носопенкин, скрывшийся от советского правосудия сразу после скандала по делу «Большого - Маленького», - академик Бабаев перешел к любимой части любого научного доклада – развенчанию и низвержению оппонентов.

Нельзя было сказать, что лжеученый, псевдодворянин и исполнитель комических куплетов Носопенкин мог хоть как-то встать вровень с таким титаном советской науки, как наш лектор, но чем-то тот, другой, видно успел прилично насолить то ли самому академику, то ли научной общественности в целом: светлый образ афериста полоскали многие, часто и со знанием дела.

- ...никакого, конечно, отношения не имеет к средневековым легендам о святом Граале: подобие чаши в археотехническом реакторе можно опознать с большим трудом, и только после того, как Вам прямо скажут, на что этот реактор, возможно, похож. - Академик закончил с сиюминутным, и вновь обратился к вечному.

Левое ухо мое дернулось: с шумом захлопнулась одна из дверей. Кто-то из опоздавших не догадался ее придержать, мощная пружина же, заменяющая, почему-то, доводчик, отработала во всю мощь, громко припечатав дверное полотно к косяку. Впрочем, поворачиваться к источнику шума я не стал.

- ...насколько правомерно называть творение дочеловеческого разума – примерная датировка создания – около трех миллионов лет назад - словом «артефакт», но это он и есть: как я уже упоминал выше, скрытая внутри ледяной глыбы «чаша» уверенно опознается как древний эфирный реактор, скорее всего – термоядерный.