Воспоминания Свена Стокгольмца - Натаниэль Ян Миллер

у моего корреспондента серьезную тревогу, однако на этот раз я в редкий момент озарения не упомянул меланхолию Хельги. Разумеется, Ольга уже знала, что стала бабушкой, но я приложил угольные отпечатки ладошек и стоп Скульд, которые уже заметно подросли, вдобавок к сумбурным описаниям бунтарского поведения малышки и ее наиболее ужасающих и забавных выходок. Послание мое восприняли благосклонно, если не сказать больше. Какие-то подробности или отпечатки ножек разбудили инстинкт бабушки в Ольге, вообще-то не склонной к взрыву эмоций. Моя сестра сильно обеспокоилась образованием Скульд. Какие у меня планы на этот счет? Деньги отложены? Я читаю малышке как минимум два часа в день? Скульд еще год не исполнился, а Ольга не сомневалась, что малышка одарена не по годам и ее ждет блестящее будущее.

Готовя нашу поездку, Макинтайр предоставил нам всю справочную информацию, все карты, какие мы могли только пожелать. В итоге мы выбрали Пирамиду, потому что она казалась интереснее и была шведской. Много лет назад я видел Баренцбург из доков, ведь он лежит у входа в Ис-фьорд, и корабли, идущие из Лонгйира, часто останавливаются, чтобы загрузиться или разгрузиться по пути в другое место. Город был мрачный, на вид излишне серьезный, поскольку строили его голландцы, которых, похоже, не слишком интересовали их арктические инвестиции. Возможно, их, как и англичан, разочаровали бедные угольные пласты. Обе нации склонны к скаредности и бедны фантазией. Или, возможно, потому что голландцы, изначально давшие Шпицбергену название, просто почувствовали, что хватит с них студеной мертвой пустоши. В итоге в 1932 году они продали Баренцбург Советскому Союзу.

А вот у Пирамиды имелась определенная привлекательность. Город построили шведы в 1910 году, почти за два десятилетия до описываемых событий, и, хотя мы, шведы, даже превосходим голландцев в скаредности, расположение города и его планировка выбирались с большей вдохновленностью, чем в случае Баренцбурга. По крайней мере так сказал нам Макинтайр. По его словам, огромная, конической формы гора, давшая Пирамиде название, величаво возвышалась над городом, ее склоны тянулись вширь, ревностно защищая город, а при первых лучах заката бесстыдно розовели. К тому же Пирамида притаилась в глубине Билле-фьорда, который, в свою очередь, является самым дальним ответвлением Ис-фьорда, поэтому представляла собой нелепо сжавшийся форпост человеческой цивилизации. Самым интересным, по мнению Макинтайра, было то, что город только что продали Советскому Союзу. Русские покупали что угодно и где угодно, если видели реальную возможность добыть несколько фунтов полезных ископаемых ценой нескольких сотен жизней. Это означало, что Пирамида претерпевала изменения, совсем как Лонгйир в пору моего приезда из Швеции. Менялся город стремительно, но его еще наполняли сбитые с толку, отвергнутые, бесшабашные шведы вроде нас с Хельгой.

По прибытии мы обнаружили, что реальность не так интересна. Уединенный, закрытый белым «покрывалом» Билле-фьорд был по-своему прекрасен; тезка города гора впрямь возвышалась довольно уверенно. В этом состояло отличие Пирамиды от большинства городов и поселков Шпицбергена, которые казались сброшенными с высоты, а не спланированными; неорганизованность поселения обычно сочеталась с неказистыми низкими холмами и неприглядными участками суровой пустоши. Основанная шведами Пирамида была если не современной, то, по крайней мере, яркой и организованной. Тем не менее она оставалась форпостом, на честном слове держащимся среди неблагоприятного климата, и изначально строилась для добычи ископаемых.

Как ни странно, сам город располагался примерно в миле от доков, что придавало ему обескураживающий, призрачный вид. Мы спускались по трапу и ждали, что резко почувствуем что-то приободряющее, но с удивлением обнаружили сгорбленную уродливую рудоплавильню и больше ничего.

По трапу спускались не одни мы, но и несколько моряков, купец и пятеро бледных русских, больше похожих на рекрутов, чем на шахтеров. Они жестом предложили нам следовать за ними по грязной, изъезженной тропе. Когда мы добрели до города и впервые его увидели, у нас обоих промокла одежда и пересохло в горле.

Перед нами предстала разномастная группа грубо вытесанных домишек с деревянным полом. У самых экстравагантных имелись крыльцо, второй этаж или штукатурка внутри. Через грязные участки тянулись мостки из плавника. Пирамида так напоминала Лонгйир, что на миг я забыл, где нахожусь, хотя стены отдельных домишек выглядели типично по-шведски. Впрочем, первые признаки по-особому депрессивного влияния русских уже появлялись там и сям, словно грустные несъедобные грибы. Один домишко целиком законопатили, зашпаклевали и покрыли безвкусно-яркими рисунками в виде букетов. Очевидно, русские уже тосковали по краскам и жизни своей далекой родины.

Я впал в уныние, а вот лицо Хельги, наоборот, выражало кипучий энтузиазм. Она поговорила с одним из шахтеров, оглядывавшимся по сторонам с унылым недоумением, но тот покачал головой, не понимая или не желая понимать. Поэтому Хельга окликнула моряка-норвежца, быстро исчезавшего за постройками, и ничтоже сумняшеся спросила, как ей найти «ночной дом».

Моряк остановился и поднял руки вверх. Выглядел он дружелюбно.

– Не знать шведский.

Обхватив ладонью предплечье, Хельга карикатурно изобразила всем известный символ совокупления, потом дополнила жест, судя по всему, его версией «женщина с женщиной» – подняв указательный и средний пальцы буквой V, лизнула посредине.

Моряк залился хохотом, показал на домишко прямо перед собой и вошел в него.

– Пожалуйста, возьми мои вещи, – попросила Хельга, вручила мне свой скромный багаж. Привязанная к моей спине Скульд невозмутимо оглядывала новое для себя место и лепетала что-то бессмысленное. – Найди нам пристанище. Выпей. Посмотри город. С тобой все будет в порядке?

Ответа Хельга не дождалась – упорхнула, легко ступая по мосткам, словно приехала на заслуженный отдых.

Пару секунд я думал, что разозлюсь. Усталый, переполненный чувствами, я еще не обрел нормальную походку и без посредничества Хельги с многочисленными чужаками сталкиваться не желал.

Скульд загулила мне на ухо, о чем-то любопытствуя.

– Тебе нужно присматривать за мамой, – посоветовал я. – Она склонна к побегу.

57

Ночлежка оказалась унылой. Владелец взял мои деньги, едва показав, что понимает, о чем я прошу, и жестом велел мне не шуметь.

– Шахтеры отдыхают, – коротко пояснил он. – Общежития переполнены, поэтому они спят.

– Вы швед? – спросил я, странно растроганный тем, что после такого перерыва нашел соотечественника.

Но владелец лишь махнул рукой, проходи, мол, словно считал вопрос несущественным.

Внутри стены подпирали ряды коек, еще один ряд тянулся посредине. Все, кроме четырех коек, оказались заняты. В воздухе сильно пахло мужчинами, их немытыми ногами, стоптанными сапогами; кожей и волосами, облепленными сажей; чесночным дыханием. Разумеется, это был не дом, а временное пристанище, но, судя по виду, многие койки использовали долгое время. Никто со мной не поздоровался. В какой-то мере мне было даже легче оттого, что все спят. Я сел на