Дело Рихарда Зорге - Ф. Дикин

Один такой эпизод произошел осенью 1937 года.

«Я, как обычно, взял такси по соседству, чтобы отправиться на радиосеанс с Москвой и, прибыв к дому Вукелича где-то около двух или трех часов дня, обнаружил, что исчез большой черный бумажник, который я положил в левый карман брюк. Я пулей вылетел обратно на улицу, однако такси уже исчезло, в бумажнике находились 230 иен в японской валюте, мое водительское удостоверение с фотографией, а также написанный Зорге по-английски финансовый отчет, который мы должны были отправить в Москву. Его нужно было сфотографировать в доме Вукелича. Все остальные зашифрованные сообщения, к счастью, были тщательно упрятаны в моей старой черной сумке. Я, должно быть, забыл свой бумажник в машине, поскольку был уверен, что доставал и открывал его. Конечно, я не помнил номера этой машины. Я не знал, что мне делать, и потому сказал Вукели-чу, что потерял бумажник и большую сумму денег и попросил совета. Он был болтливый по натуре, и я боялся, что он расскажет Зорге о финансовом отчете, а потому и не сказал ему о нем. На следующий день я набрался дерзости и сообщил о моей пропаже в департамент потерь и находок при городской полиции. Я сказал, что потерял некоторую сумму в японской валюте, мои водительские права и пачку бумаг, написанных по-английски. Бумажник так никогда и не нашли, и в течение нескольких дней я пребывал в состоянии постоянного беспокойства».

Одзаки снабжал Зорге в высшей степени важной информацией, полученной в японских правительственных кругах, но всегда настаивал, что делать он это будет только устно. И после бесед Зорге записывал их содержание и готовил сообщения для передачи по радио в Москву. Те документы и материалы, что время от времени доставал Одзаки, передавались Мияги для перевода на английский и лишь после этого попадали к Зорге.

Материалы, которые Зорге удавалось получить в германском посольстве, или микрофильмировались им самим у него в доме, или же этим занимался Вукелич, если бумаги на время попадали к нему, а затем вместе с другим «заимствованным» документальным материалом, собранным группой, передавались время от времени советским курьерам на предварительно согласованных встречах.

Конвейер этот работал гладко, без сучка и задоринки до самого ареста группы, когда компрометирующий материал был найден в доме одного из главных членов организации, что и послужило основанием для проведения предварительного расследования и допросов.

Теоретически риск для группы усиливался и тем, что в ее работе в той или иной степени принимали участие женщины. Находясь в тюрьме, Зорге самодовольно писал: «Женщины абсолютно непригодны для шпионажа. Они не разбираются ни в политике, ни в других вопросах, и я никогда не получал от них удовлетворительной информации. И поскольку они были для меня бесполезны, я никогда не привлекал их для работы в своей группе».

Похоже на правду, что в обширных связях Зорге с женщинами во время его пребывания в Токио не было никакого элемента шпионажа и что его личные дела никогда не имели ничего общего с его подпольной деятельностью.

Группа Зорге имела возможность действовать безнаказанно, но за единственным исключением — японские специалисты по связи перехватывали неустановленные сообщения в течение восьми лет. Технические достижения группы были превосходны. Как позднее писал Зорге: «Я и сам был удивлен, что мы занимались секретной работой в Японии в течение многих лет и ни разу не попались властям. Я уверен, что моя группа (ее иностранные члены) и я сам избежали этого, потому что у нас у всех было легальное занятие, которое обеспечивало нам хорошее социальное положение и вызывало доверие к нам. Я уверен, что все члены иностранных шпионских групп должны быть кем-то вроде корреспондентов, миссионеров, представителей делового мира и т. д. Полиция не обращала на нас особого внимания и лишь посылала к нам в дом людей в штатском, которые расспрашивали наших слуг. Я никогда не боялся, что наша секретная работа будет выдана иностранными членами нашей группы, но меня беспокоило то огромное количество возможностей быть обнаруженным через наших японских агентов, и, как я и ожидал, так оно и случилось».

Глава 13. СИБИРЬ ИЛИ ТИХИЙ ОКЕАН? ТРИУМФ В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС

Это выражение — «перманентная экспансия» — мое собственное изобретение. Мне навеяло его высказывание Троцкого «перманентная революция».

Из выступления Зорге на суде

ОТ НАЧАЛА ВОЙНЫ В ЕВРОПЕ (СЕНТЯБРЬ 1939)

ДО ВОЗВРАЩЕНИЯ МАЦУОКИ ИЗ ЕВРОПЫ (АПРЕЛЬ 1941)

Когда в сентябре 1939 года в Европе разразилась война, Зорге впервые стал официально сотрудничать с германским посольством, занявшись редактированием выпускаемого посольством бюллетеня новостей, составлявшегося из телеграмм, полученных от официальной службы новостей из Берлина, а по вечерам отдыхал от дневной рутины, расслабляясь в барах Токио. Ему выделили небольшой кабинет на втором этаже старого здания канцелярии по соседству с комнатой прослушивания и радиоперехвата ДНБ — официального германского агентства новостей. Зорге ежедневно приходил сюда в шесть часов утра и оставался до десяти. «Первое, что я делал, это сортировал поступившие телеграммы, выбирая наиболее важные из них, чтобы показать руководящим сотрудникам посольства. А затем готовил выдержки для пресс-релиза, выпускаемого для живущих в Японии немцев, а также текст заявления для японской прессы».

Ему платили за эту работу, но никакого официального статуса в посольстве она ему не давала. По словам самого

Зорге, ему много раз предлагали поступить в штат, но он упорно отказывался. «МИД в Берлине (начиная с 1939 года) оказывал давление на Отта с тем, чтобы он взял меня на довольно высокий пост — заведующего информацией и отношениями с прессой. Однако я продолжал отказываться. В конце концов Отт стал даже обижаться, и потому я пообещал ему, что продолжу выступать в роли его личного советника».

У Зорге была одна особая причина для того, чтобы отклонять все предложения об официальном назначении в Японии. Он не только чувствовал, что «официальные обязанности будут мешать моей работе на Москву. Я также боялся, что в ходе неизбежной проверки службами безопасности могут всплыть некоторые подробности моего прошлого, прежде чем я буду назначен сотрудником дипломатического ведомства».

В любом случае отношения Зорге с послом и высшими чинами посольства имели особую, если не оказать неопределенную природу. Начало военных действий в Европе, естественно, привело к росту близости между ними и частым ежедневным дискуссиям о развитии событий в Японии и на европейской сцене. И Зорге, без сомнения, являл собой исключительно ценный источник информации для германского посольства. Отту было прекрасно известно, что у Зорге были свои особые связи среди советников принца Коноэ и что он специально изучал советские дела.

Как позднее писал Зорге:

«Я уверен, что я немало привлекал их, поскольку не хотел занимать какую-либо должность в посольстве и еще потому, что у меня были определенные знания и остроумные суждения по политическим, экономическим и военным проблемам. Я также был достаточно сведущ в истории и философии и был, пожалуй, единственным немцем из числа близких к посольству людей, который интересовался серьезными академическими книгами, часто поступавшими в посольство из Германии. Обычно я заимствовал их и забирал домой, чтобы прочитать».

Это, конечно, не могло не произвести впечатления на посла и его жену.

Зорге утверждал, что его взглядами постоянно интересовались высшие чины посольства. «Например, они говорили мне, что у них есть такая-то и такая-то информация, и что, мол, я об этом думаю». Время от времени и сам посол показывал Зорге наброски телеграмм и спрашивал его, не нужно ли внести какие-либо изменения. «Таким образом я узнавал содержание многих важных телеграмм и депеш. Иногда мои взгляды вызывали дискуссии, в ходе которых я получал дополнительную информацию».

Во время поездки в Москву в 1935 году Зорге получил указание сосредоточиться на том, чтобы войти в доверие в германском посольстве в Токио, а также получил разрешение передавать некоторое количество информации посольству. Таким образом, на этой стадии Зорге уже мог использовать на полную «катушку» свое проникновение в круги германского посольства после долгого периода тщательной подготовки.

Однако московский Центр, похоже, демонстрировал ограниченное понимание тех трудностей технического и практического характера, которые заключала в себе эта предварительная задача, и с началом военных действий в Европе начальство Зорге проявляло признаки неразумной поспешности в своем стремлении получать разведданные высокого уровня от группы Зорге.