Русский Париж - Вадим Бурлак

Но литературный Париж доброжелательно воспринял творчество Николая Васильевича. Когда в 1846 году вышел его сборник повестей на французском языке, Виссарион Белинский отмечал небывалый успех этой книги во Франции. «…Самый интересный для иностранцев русский поэт есть Гоголь», — писал он.

Сен-Бев откликнулся на сборник повестей Николая Васильевича обстоятельной и восторженной рецензией. Так же высоко оценил творение Гоголя и другой знаменитый французский писатель — Проспер Мериме.

Страница из пьесы Н. В. Гоголя «Ревизор»

Надо отметить, что Мериме любил русскую литературу и пропагандировал ее. Он изучил русский язык и перевел на французский «Пиковую даму» и другие произведения Александра Пушкина, рассказы Ивана Тургенева, «Ревизор» и отрывки из «Мертвых душ» Гоголя. Мериме также написал статьи о жизни и творчестве этих писателей.

Как отмечалось во французской прессе о Гоголе: «Он был недолго в Париже, зато его творения на века остались во Франции».

«Зло в чужую жизнь»

Пожалуй, можно понять непокорных русских литераторов Александра Герцена и Николая Огарева. Они мечтали о революционных преобразованиях во всем мире. Критиковали, находили недостатки всюду, где бывали и где их принимали, отстаивали свои революционные взгляды и в России, и за рубежом.

Герцена даже выслали из Парижа, и недовольный русский эмигрант, покинув столицу, со своим семейством перебрался в Ниццу, а затем — в Швейцарию.

В 1859 году Николай Огарев писал Александру Герцену: «Каждый человек знает только свои страдания и уверен, что окружающие заставляют его страдать невинно; каждый является в собственных глазах мучеником, а остальные мучителями. От этого так мудрено столковаться. Никто не хочет знать, сколько зла он вносит в чужую жизнь…».

Спустя год другой русский критик и литератор Николай Александрович Добролюбов, посетив французскую столицу, писал: «…в Париже пришлось мне найти милый провинциальный утолок, со всеми удобствами парижской жизни, но без ее шума и тщеславия.

Мы живем с Обручевым (Владимир Александрович, публицист. — Авт.) в одном из скромнейших меблированных домов Латинского квартала на полном пансионе, и потому беспрестанно сходимся с семейством хозяина, состоящим из жены его сына-студента и дочери 16 лет. У них множество родни и знакомых — все люди весьма скромного состояния — коми, модистки, армейские офицеры, гувернантки, студенты и т. п.

И какое бесцеремонное, доброе веселье разливается на всех, когда иной вечер все это общество соберется и примется петь, плясать, фокусничать, ни на кого не смотря, ничем не стесняясь, кто во что горазд!..»

Таким видел быт парижан небогатый русский литератор середины XIX века.

Науки здешние умны

Читаю много и хожуНа лекции. Но двух вещей,Как ни ищу, как ни гляжу,Усвоить не могу, ей-ей!Во-первых: не определить,Как нам к России применитьЧто здесь усвоено вполне?

Науки здешние умны;До пресыщения полны,Объелись множеством имен,Систем всех красок, всех времен.Но даже здесь, у них в дому,Назло стараньям и уму,Жизнь проявляет заурядСвой органический разладС наукой! Глупо заниматьНам, русским, злую благодатьТакого званья! Тут стезиОсобые!.. Они чуждыРоссии! Плотные рядыМещанства их, буржуази…

Так, с оттенком иронии, вспоминал о времени обучения в Сорбонне и в других европейских университетах русский поэт и прозаик, государственный деятель Константин Константинович Случевский.

После окончания кадетского корпуса и службы в лейб-гвардии Семеновском полку он поступил в Академию Генерального штаба. Но через год блистательный офицер внезапно подал в отставку и осенью 1860 года, в возрасте двадцати трех лет, отправился за границу.

Прощай надолго, Петербург!..

Мечта о Париже сбылась!..

Константин Константинович Случевский

В 1861 году будущий член Совета министра внутренних дел России, член Ученого комитета Министерства народного просвещения, гофмейстер двора Его Величества, стал студентом Парижского университета.

Лекции, диспуты, встречи с научными светилами Франции, раздумья, поглощение известных и запрещенных в России книг увлекли Случевского, но не оторвали от поэзии:

… Ну а второй-то вывод мой —Что хром и беден ум людской —В том убеждаюсь все сильнейНа лучших людях наших дней.Смотрите, например, Прудон,Уж он ли в спорах не силен,Он выше прочих головой,А признает жену — рабой!..

Ну а почтенный Жюль-Симон? —Он тоже, двигаясь вперед,Свободы хочет без препон,А между тем не признаетРазвода в браке! ЖирарденТолкует, вот уж много лет,На тот же лад, без перемен,Что, мол, в печати силы нет!А чем доказывает он?

Нет! Что-то есть в людском уме,Что должен он ходить во тьме,Слоняться век свой ни при чемМежду Кабошем и Христом!И сам я кое-что видал,Умом и сердцем испытал,И бьюсь как рыба я об лед,И жду: что будет, что придет?..

Константин Случевский в отличие от некоторых своих соотечественников — студентов Сорбонны, не ругал Париж, а лишь наблюдал и слегка подшучивал над жизнью и нравами французской столицы.

«Окинуть напоследок взглядом»

Однажды Константин встретил в Париже давнего приятеля своего отца.

Старик полковник еще юным корнетом бывал здесь в 1814 году. С тех пор ему не доводилось посещать французскую столицу.

— Вот и решил окинуть напоследок взглядом славный город, — объяснил полковник студенту.

Случевский вызвался на какое-то время сопровождать ветерана и знакомить его с новым Парижем — середины XIX столетия.

Конечно же старик рассказывал Константину о том, как входили во французскую столицу русские войска в 1814 году.

Впоследствии Случевский писал о давнем для него событии:

… В рядах картин изображен,Мундир гвардейцев тех временВ глаза бросается покроем.С оборок грузных киверовСултаны стержнями торчали,И плавно маковки качалиВдоль трех шереножных рядов;Срезая строй до половины,Белели толстые лосиныНад верхним краем сапогов;У офицеров в эполетыКистями бились этишкеты,Качались шарфы при боках,И узко стянутые тальиДавали тон кор-де-батальи,И на разводах, и в боях.Все щеголяли и франтили!Когда войска в Париж входили,Приказ особый отдан был:Чтоб беспардонная командаНестроевых, денщичья бандаИ прочий люд обозных сил —В Париж входили только ночью;Чтоб не видал Француз воочьюВсех этих чуек, зипунов,Бород нечесаных, усов,Чтоб не испортить впечатленьяЩеголеватого вступленья…

«Под страхом смерти не вернусь!..»

В тот год, когда Константин Случевский завершил обучение в Сорбонне, в Париж приехал из России молодой дворянин по имени Михаил. Выяснить его фамилию не удалось. Зато стало известно: учеба этого Михаила в Сорбонском университете завершилась в тот же день, что и началась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});