Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Игорь Шелест

— Придётся тебе слетать на точку по тому заданию… на «Аннушке»…

— Постой!.. Ты же знаешь, что мы с Хасаном собирались слетать на имитацию подцепки… Этот полет и в плановой таблице значится…

— Так ведь и я — за, а начальство велит: «Подцепка подождёт, пусть Стремнин слетает на точку».

Сергей помрачнел. Как только в институте начались работы по подготовке двух самолётов к испытаниям предложенной им системы, Василь Ножницын, выдвинувшийся командиром отряда, стал чинить пакости: то опоздание в журнал запишет, зная, что Сергей с раннего утра занят в цехе с рабочими; то, как сейчас, вдруг перебросит с одного задания на другое.

Он даже перестал заботиться, чтоб это выглядело благопристойно.

— Ладно, Хасанчик, — вздохнул Сергей, — пойду перенесу заявку. Может, завтра слетаем… если с подачи своего же игрока не влетит в ворота шальной мяч! — И, не взглянув на Ножницына, вышел. Киса, однако, проводил его почти счастливым взглядом.

Когда на лестнице стихли шаги, Петухов сказал:

— Ай да молоток, Серёжка Стремнин! Ай да умница!.. Ха! Представляю, как неуютно чувствует себя наш «бог» Островойтов… Ведь это он тогда зарубил стремнинскую систему!..

Заметил ли Петухов, как у Ножницына при этих словах глаза недобро замутились, но он продолжал совершенно лучезарно:

— А ты, Василь, как относишься к разработанной Сергеем системе?.. Не правда ли, ловко придумано!.. А каких парней он подобрал себе в рабочую группу — энтузиасты, чудо! Чуешь, Василь, работают как звери!.. Каждый день заглядываю к ним в ангар и поражаюсь: все-то у них ладно получается. Правда, и Серёжка Стремнин с ними с утра до ночи — только что когда на полет оторвётся. И вот результат: забегаю сегодня, а сцепочная платформа уже монтируется под носителем, да и на малом самолёте идёт отладка контактного узла и сигнализации. Так что, надо думать, на днях пойдут на пробную подцепку… Не знаю, как ты, а я бы в порядке облёта слетал с удовольствием… Но ты, я гляжу, чего-то потускнел совсем?..

— Николай Николаевич, — Ножницын взглянул выразительно, — вам, любезнейший, не кажется, что столовая не место для служебных разговоров?

— Виноват, виноват, каюсь! — картинно огорчился Петухов и тут же, посмотрев на Хасана и Серафима, спросил себя удивлённо: — А, впрочем, может, и ничего?.. Ведь, кроме нас, тут никого и нет…

С этого момента за столом воцарилось молчание. Отаров и Хасан покончили с чаем и, оставив мелочь на столе, двинулись к лестнице и, уже топая по гулким бетонным ступеням, прокричали на кухню:

— Спасибо!.. Настенька, спасибо!

* * *

Выполнив ничем не примечательный полет по испытаниям радиоаппаратуры, полет, который с тем же результатом мог сделать любой свободный лётчик, Сергей, не торопясь, переодевался. Мысли его вернулись к происшедшему за обедом, когда Ножницын с таким злорадством в глазах объявил об отмене их полёта с Хасаном на имитацию подцепки. «Зачем это ему понадобилось?.. Почуял, видно, что некоторым лицам в институте очень не по нутру, что работа в нашей группе спорится!»

И тут Сергею вспомнился давний случай, когда Василь Ножницын буквально ошеломил своим коварством. Тогда-то и подумалось, что образ Яго ничуть не гипертрофирован Шекспиром. Более того, такой тип все ещё встречается и в наше время. Разумеется, без шпаги, в современном обличье, столь же внешне интересен, обаятельно-улыбчив и утончённо медоточив, чем особенно и опасен для натур доверчивых и простодушных.

* * *

Они испытывали на соседнем аэродроме экспериментальный четырехдвигательный самолёт — Сергей в качестве первого лётчика — командира корабля, а Василь тогда ещё летал с ним вторым пилотом. И вот как-то под вечер в дождливую погоду с низкой косматой облачностью и при очень сильном ветре от начлета вдруг поступило распоряжение перегнать машину на основной аэродром.

С большим трудом тогда удалось Сергею приземлить машину при боковом ветре в 18 метров в секунду. Руля к ангару, он ощущал на спине взмокшую рубашку. Когда же они затем направились доложить о прилёте, Василь все зудел возмущённо: «Нет, ты это так не оставляй!.. Неслыханно, чёрт знает что!.. Я просто не пойму, как тебе удалось притереть машину и не снести шасси… Бьюсь об заклад, так рисковать машиной и экипажем нет никакой необходимости!.. Да ведь посадка при таком ураганном боковом ветре запрещена всеми инструкциями по производству полётов!.. Ты ему так и скажи!..»

Когда же они явились на ясны очи к начлету и Сергей, докладывая, позволил себе заметить, что посадка оказалась довольно рискованной и ему нелегко было с ней справиться, начлет помрачнел и стал ходить по кабинету, а потом вдруг спросил: «А ты, Василь, что скажешь?..»

И тут Сергея будто кто хватил палкой по голове — так ошарашил его ответ Ножницыяа: «Я бы не сказал, что посадка была уж очень трудной… — проговорил он лучезарно, — ну, покренило немножко, а так, в общем, пустяки!»

Несколько секунд Сергей стоял, уставясь на Кису, потом, когда язык вновь подчинился ему, проговорил:

— Василь!.. Ты ли это?.. Или тебя подменили, пока мы взбирались по лестнице?..

Тот со своей милой улыбкой на лице проворковал:

— Конечно же, я самый!.. Не сомневайся.

* * *

Ещё Сергею вспомнился случай с Евграфом Веселовым. После работы они выезжали на своих автомобилях с территории аэродрома. Первым за ворота проехал Ножницын. За ним подкатил Веселов, но вахтёр, проверяя пропуск, вдруг попросил его открыть багажник. Несколько обескураженный, Евграф немедленно подчинился, после чего вахтёр, убедившись, что в багажнике ничего предосудительного нет, открыл ворота. Но Евграф, задетый в лучших своих чувствах, все же спросил вахтёра, почему именно у него он захотел проверить содержимое багажника, когда обычно в отношении лётчиков-испытателей это не практикуется?

И тут вахтёр, слегка помявшись, ответил:

— Знаете, тот товарищ, что проехал перед вами, посоветовал мне проверить у вас багажник.

На другой день утром Веселов в лётной комнате при всех подошёл к Ножницыну:

— Василь, за такие штуки в прошлом веке били публично перчаткой по лицу!

Но каково же было удивление, когда Ножницын, расхохотавшись совершенно обворожительно, с подкупающей непосредственностью стал рассказывать лётчикам, что Веселов вздумал обижаться на пустяковый розыгрыш, но он, Ножницын, затеяв его, твёрдо знал, что у Евграфа в багажнике ничего нет. И, не давая никому опомниться, как это делает дошлый студент перед усталым экзаменатором, все говорил и говорил, сам потешаясь над своей шуткой, уверяя, что среди лётчиков бывают и не такие розыгрыши… И тут выдал историю, как Бубнова на заводе разыграли, насыпав в пепельницу в его машине окурков, измазанных губной помадой. Бубнову пришлось перед женой на коленях ползать, доказывая, что это «подшутили» друзья…

Это, разумеется, отвлекло лётчиков от первоначальной «шутки» и пробудило в памяти другие, не менее потешные моменты, и каждый заторопился поделиться ими, и все теперь то и дело взрывались смехом, да и Евграф как-то незаметно для себя развеселился. И тут Киса выкарабкался словно бы почти чистеньким…

* * *

Переодевшись и заполнив полётный лист, где записал коротко, не испытывая никаких эмоций: «задание выполнено, замечаний нет», Стремнин направился в лабораторию к Майкову.

Здесь надобно сказать, что ещё со времени отклонения научно-техническим советом проекта Стремнина его идея подцепки самолёта к самолёту в воздухе нашла в Майкове убеждённого сторонника, и теперь, назначенный в группу Сергея ведущим инженером, Майков включился в дело со всей своей энергией и организованностью.

Прежде всего, досконально изучив чертежи и технологию, он смог подменять Сергея в руководстве рабочей бригадой, когда тому приходилось заниматься полётами. И эта помощь Майкова оказалась особенно существенной, поскольку в бригаде Сергея работали такие первоклассные мастера, как Федя Арапченков, Николай Уключин и Ваня Сидоркин, для которых малейший простой из-за возможных неувязок в чертежах был совершенно нетерпим. Попутно, заботясь о надёжности и безопасности лётных испытаний, Майков занялся моделированием на пилотажном стенде «Икс» манёвров для подцепки, а затем смог провести тренировку лётчиков — Стремнина, Хасана, Тамарина и Отарова, — добиваясь чёткости пилотирования в моменты сближения, контакта, подцепки и расцепки. Понятно, приобретённые на электронном стенде навыки не были абсолютно идентичны тому, что предстояло лётчикам при настоящей подцепке в воздухе, но полезность таких тренировок не вызывала ни у кого сомнения. В этой работе Майкову многое помог сделать его большой друг Генрих Берг, причём исключительно из-за сочувствия делу, так сказать, «за счёт своих внутренних резервов» времени.

Вот и сейчас, пока Стремнин по пути к Майкову заглянул в мастерские узнать, как там идут дела и нет ли «утыков», Майков и Берг у стола с ворохом миллиметровок отбирали наиболее характерные графики для технического отчёта. И тут у них возник разговор о Стремнине. Берг согласился, что завидная целеустремлённость Сергея в работе — и от любви к летанию, и от сознания долга, самодисциплины, и, конечно же, от его творческого горения — качества, по убеждению Берга, «редкостного не только среди нашей инженерной братии, — как он выразился, — но даже в квадриге служителей муз».