Голос Вессема. Радиомолчание - Теа Сандет

вдохе.

Я метнулась к ней.

— Что там?

Она смотрела сквозь меня. Ясно было, что случилось что-то плохое, и мне нужно было знать масштаб катастрофы.

— Что с ними?

Там двое ребят из моей группы, я должна была узнать, что случилось!

Капрал Ильд сориентировался мгновенно.

— Баух! — крикнул он, и тут же откуда ни возьмись рядом с нами оказался куратор Эрики, а заодно и Карим. — В медблок ее.

Куратор поднял Эрику, и я с удивлением обнаружила, что мы держимся за руки. Пришлось разжать пальцы, но Эрика еще секунду или две цеплялась за меня, и я слышала, как тяжело она дышит. Наконец Баух унес ее, и я мысленно пожелала, чтобы у нее все было хорошо.

— Ты, — капрал Ильд посмотрел на меня, и я поняла, что он забыл, как меня зовут.

— Рядовая Корто, — напомнила я.

— Ага, — кивнул он и повернулся к Кариму. — Подключай ее. Посмотрим, что там.

Я с готовностью подставила руку, Карим тут же прижал к коже инъектор. Через секунду мир стал зеленым, я испытала привычный секундный страх — сейчас захлебнусь, — а потом принялась искать группу из трех человек. Но нашла только двоих.

— Жукаускаса нет, — сказала я через силу. — Волчеку больно, ноги, он… теряет кровь. Не может… двигаться. Талеш… в темноте.

— Что значит — в темноте? Его завалило?

— Нет, — я с трудом открыла глаза. Мир рассыпался на три разных картинки, все вокруг было слишком ярким, резким, и я поскорее снова зажмурилась. — Он ничего не видит. У него кровь на лице. Его глаза…

— Так, — кивнул Ильд. — Корто, где конкретно они находятся?

Я покачала головой. Капрал Ильд понял меня без слов.

— Бесполезное дерьмо, — пробормотал он едва слышно. — Никберг, поднимай дрон. Сейчас найдем их.

Я слышала, как сержант Хольт вызывает кого-то по рации.

— Все слишком далеко, — сказала я. — Не успеть. Я… их выведу.

— Каким образом, — судя по голосу, капрал Ильд едва сдерживался, — ты их выведешь? Один ослеп, второму перебило ноги!

— Да, — кивнула я. — В смысле, так точно. Но вместе, на двоих, они видят и могут ходить. У меня получится. Я выведу их к началу ущелья, отправьте мобильный медблок им навстречу.

У меня получится, повторила я еще раз для самой себя и с головой нырнула в чужую боль и чужой страх, в липкий металлический запах.

Они ждали меня, они были рады, что я с ними, и попыталась передать им немного своей уверенности, так же, как тогда, во время подъема на скалу. Я вас выведу, все будет хорошо, не бойтесь, сказала я мысленно. Я вода, я могу быть теплой, могу дарить ощущение невесомости, все эти рваные клочья, ледяной ветер — я могу это успокоить. Я уже делала это с Петером, я сделаю это снова, а потом мы пойдем.

Им стало легче просто от того, что я была рядом, даже до того, как я — так же, как с Петером — замедлила окружавшее меня жуткое хаотичное движение.

Глазами Волчека я нашла Талеша — он был метрах в пяти — и велела ему встать. Я переставляла чужие ноги вслепую, ориентируясь на мутную, дерганую картинку. Но Карим не зря заставлял меня тренироваться каждую свободную минуту, повторять одно и то же упражнение, от которого у меня болела голова — руками одного человека рисовать круги, руками другого — квадраты. Сейчас я могла — с трудом, но все же — скоординировать их действия.

Волчек уже наложил жгут сам, ярко-зеленая эластичная лента перехватывала его бедро, но я знала, что этого не хватит. И очень надеялась, что я вспомню, чему меня учили, не ошибусь и не испорчу все окончательно.

Я заставила его сесть, чтобы улучшить себе обзор. Нашла в распотрошенной аптечке зеленый запаянный пакет. Глубоко вдохнула. Давай, Рета. Ты же совсем недавно сдавала это Хольту, он на тебя орал, вспоминай, что именно.

Когда я принялась руками Талеша запихивать в рану гемостатик, Волчек взвыл, задохнувшись от боли, запрокинул голову, и я резким движением снова усадила его в прежнюю позу. Не вздумай отворачиваться, парень, это твои ноги, смотри на них внимательно. Других глаз у нас тут нет.

От того, что видел Волчек, меня затошнило — густая липкая жижа, черно-красные куски вывернутой плоти, но пришлось стиснуть зубы и смотреть, как руки Талеша заканчивают с тампонадой и накладывают давящую повязку. Это больно, противно, страшно, но это нужно сделать, иначе нам не дойти. Достав еще один зеленый пакет, я занялась его рукой. Кожу с нее будто наждачкой содрали, откуда-то толчками выплескивалась кровь, я полезла за новым перевязочным материалом.

Посыпались шприц-ампулы, но я все равно не помнила, что надо колоть в таких случаях, и оставила их валяться.

На повязке расплылось красное пятно. Я, замерев, считала секунды, и наконец облегченно выдохнула. Не слишком быстро. Я наверняка облажалась по всем фронтам, но, как бы там ни было, мы почти остановили кровотечение. Теперь можно идти.

Я протянула руки Талеша, подхватила Волчека, взяла поудобнее — так, чтобы видеть дорогу. Сделала первый шаг. Потом второй. Пошатнулась, на миг теряя равновесие. Третий шаг. Вот так. Все получается. Теперь надо двигаться немного быстрее.

Я так старалась, что мои собственные ноги начали дергаться, повторяя чужие движения.

Помощь уже идет, сказала я мысленно. Мы дойдем, и там уже не будет больно. Вам сделают новые глаза и ноги, все будет хорошо, я здесь, я рядом, нужно только идти, не останавливаться. Вы моя команда, я вас не брошу.

Ботинки Талеша скользили на влажных камнях. Глаза жгло огнем, от них по всей голове разливалась тупая боль, и лицо чесалось от стекающих по нему горячих капель.

Почти каждый вдох заканчивался приступом кашля от висящей в воздухе пыли. Жажда раздирала горло, можно было остановиться и попить из ручья, но Талеш запретил себе даже думать об этом. Лишняя задержка. Он только слизывал кровь, которая попадала на губы.

Иногда Волчек поднимал голову — она целую тонну весила — и натыкался взглядом на изуродованное лицо Талеша. А потом переводил взгляд на дорогу, на желтые цветы, на разноцветный мох, на воду, перекатывающуюся на гладких камнях, на что угодно, только бы не посмотреть случайно на свои ноги. Он часто дышал, широко открыв рот, и уговаривал себя потерпеть еще вот до того камня, а потом, так и быть, можно будет заплакать.

Беспилотник шумел где-то в стороне, на самом пределе слышимости. Не знаю, где нас искали, но точно не там, где надо.

Мне было