Современная финская повесть - Сюльви Кекконен

Он взглянул на тропинку и прислушался. Пора бы ему приехать. Но машины не слышно. Это Топи должен приехать. Позвонил на днях и предложил вместе попариться. Соскучился, говорит, по старому озеру. Можно бы, мол, и раков половить, если придется.

Он, конечно, все понял. В правлении дело рассматривается на следующей неделе. Топи приедет его уговаривать.

В окнах дома появился свет. Кристина зажгла свечи. Эса помогает ей накрывать на стол. Эса уважает Топи больше всех его друзей. Может быть, потому, что еще пару лет назад Топи носил генеральские нашивки.

На пригорке вспыхнул свет и осветил сосняк. Послышался шум мотора. Топи едет. Пусть едет, он посидит тут и подождет, пока баня нагреется. Пусть Кристина пошепчется с Топи. Для нее эта история была сюрпризом. Она все еще не может опомниться от потрясения. Даже про заседания свои забыла. Машина въехала во двор. Мотор замолк. Хлопнула дверца. Открылась дверь дома. Послышались голоса. Хриплый командирский пропитой голос Топи. И растерянный — Кристины. Кристина отводит душу. Конечно, отводит. Такое, мол, несчастье случилось. А она даже и не предчувствовала. И Пентти тоже. Не говоря уж об Эсе. Но Эса сразу сказал, как только услышал, что он так и предполагал. Ведь Хейкки даже упал в воду, когда они острожили. Пентти только посмеивается. Говорит, Хейкки имеет право поступить как хочет. А Кайса и Оскари считают, что Хейкки прав. Мы с Эсой ничего понять не можем, кроме того, что случилось несчастье. Кажется, мог бы Хейкки потерпеть. Ведь осталось всего несколько лет, и он получил бы полную пенсию. Правление устроило бы в его честь праздник.

— Ой-ой, Топи, скажи ты мне, что мне делать. И посоветуй Хейкки, чтобы он остался на работе, ведь он ее так любит... — Он так и слышит голос Кристины и представляет себе ее беспомощное лицо.

— Эхе-хе, Кристина. О чем ты говоришь? Да разве мы не уговаривали его? Твой старик хочет уйти и оставить нас в беде. Меня, правление и всю контору. Я ведь приехал сюда просить, чтобы старик остался и не уходил, вот как дело-то обстоит... Где же этот Хейкки кукует, что его не видно? — Ему кажется, он слышит, как Топи говорит.

— В баню пошел. Эса, сбегай, позови отца, — хлопочет Кристина.

Он встал, подтянул свои рыболовные штаны и пошел по тропинке.

Топи сидел в качалке и курил. Кристина разливала кофе. Эса пристроился на скамейке у двери.

— Пойдем ловить раков? — спрашивал Эса, когда он переступил порог.

— Посмотрим, — сказал Топи и заметил его.

— Здравствуй, вот он где, истопник-то.

— Здравствуй. Добро пожаловать.

— У тебя наживка есть?

— Нет, я не думал...

— Надо же за раками сходить. Где нам теперь наживку взять?

— В садке, наверно, есть рыбешки. Проедем вдоль берега на лодке, осветим фонарем дно и выловим раков сачком.

— Черта с два, раков ловить — не острожить.

— Так заодно и поострожим.

— У тебя нет кошки?

— Одна есть, если еще не ушла. Она обычно уходит на хутор, когда мы уезжаем в город. Наверно, уже ушла.

— Я бы взял ее как приманку для раков.

— Садись пить кофе, остынет. Потом пойдете в баню. Я за это время сготовлю ужин.

Выпив кофе, они отправились в баню.

Лежа ступни к ступням, они потели. По внутренностям разливалось тепло: в предбаннике Топи вытащил из сумки бутылку и плеснул из нее на дно ковша прозрачной влаги.

— Глотни-ка, — сказал Топи.

Он глотнул. Водка.

— Маннергейм всегда говорил, что доктор велел принимать перед баней, — пояснил Топи и опрокинул в рот все, что оставалось в ковше. Потом заткнул горлышко плохонькой пробкой и поставил бутылку в сумку.

— Ты рассказывал, — сказал он.

Вот и весь разговор в предбаннике. А теперь они лежат на полке. Прислушиваются к своим ощущениям.

— Кто слишком разгорячился, тому и глаз вон, — сказал наконец Топи.

— Как так?

— Такое всегда бывало и, наверно, всегда будет. Некоторые ничего не замечают и, захлебываясь, поют, как хорошо жить свободным и свободно мыслить; другие замечают все, даже слишком замечают, и заявляют, что не хотят больше пачкать руки. И тем, и другим — глаз вон, — сказал Топи.

— Не о том речь.

— О том... Плесни-ка на каменку и не ворчи, давай париться.

Они сели и поддали пару.

— Ты что, не понимаешь, в какое варево ты меня бросаешь, собираясь уйти из нашего заведения? На кого я тогда смогу положиться? Ни на кого. На твое место придет новый человек. Политика назначит туда такого, который ни черта не разберет. Человека, который будет только совещаться и болтать. Инженеры позаботятся о технической стороне дела. Этот старик не станет ни во что вмешиваться.

— У меня осталось слишком мало времени, я хочу прожить его так, как считаю нужным.

— Поддай пару и молчи. Прожить, как считаешь нужным. Дьявол тебя дери. Если бы я стал такое говорить в сорок первом, когда надо было углубиться в незнакомый лес с головным батальоном. Или в сорок четвертом, когда мы бежали по болотам к Сяйниё и Выборгу и надо было образумить спятивших прапорщиков и лейтенантов. «Я уже в таком возрасте, что хочу прожить жизнь так, как хочу». Какой в этом смысл? Подумай, что бы со мной стало, если бы я начал нести такую околесицу?

— Если бы все так говорили, было бы лучше.

— Это надо было начинать говорить до нашего рождения. И даже тогда уже было поздно.

— Поддадим пару?

— Давай. Посмотрим, что каменка скажет.

Они парились. Он поддавал пар.

Потом они опять посидели и подождали, когда пар разойдется по всей бане.

— Ты в самом деле уходишь?

— Я не ухожу. Я только настаиваю на своем решении.

— Это то же, что уйти. Тебя уволят.

— Пусть увольняют.

— Нет, ты сумасшедший.

— Сумасшедшим меня даже доктор не признал, хотя Няятялампи в моих интересах надеялся на это.

— Да, ты такой сумасшедший, что даже психиатры этого не замечают. В этом все дело. Если ты уйдешь, то с каким дьяволом я смогу там советоваться? Я все-таки представитель учреждения в правлении. Может, с той политической обезьяной, которая придет на твое место из какого-нибудь провинциального окружного бюро? Он, может, и знает, кто такой был Наполеон или Зигмунд Фрейд, Рузвельт или Грета Гарбо, но в инженерных проектах он понимает столько же, сколько свинья в серебряных ложках. Наше учреждение не нуждается, чтобы отделом заведовала такая скотина, которая мычит о достижениях и перспективах демократии, нам нужен специалист, чистый специалист, как ты. Такой, который пользуется арифмометром, а общественные дела обсуждает дома.

— Пойдем-ка окунемся в озере.

— Пойдем.

Выкупавшись, они отдыхали в предбаннике.

Топи налил влаги в ковш и протянул ковш ему. Он покачал головой. Послышался громкий глоток, потом покрякивание, и заткнутая бутылка отправилась в сумку. Он посмотрел на озеро.

— Старый Господин[23] купался до поздней осени. Я с ним никогда не был в бане, но адъютанты рассказывали. Им было холодно, но приходилось купаться, раз Старый Господин купался. А он не спешил, не боялся холодной воды. Да-да-а... Старик умел пожить. Не то что нынешние, уже в нашем возрасте чувствуют себя старыми и хилыми... Что-то зябко стало, пойдем париться?

Они пошли. И вот он снова сидит, а Топи лежит и продолжает свой монолог. Лица Топи не видно. Видны только короткие толстые ноги, пузатый живот, округлая, как бочка, сильная грудь, короткая толстая шея, широкая физиономия и над ней — поблескивающая лысина.

— Мы уже старые люди, Хейкки. Нам не стоит думать о том, о чем ты думаешь. Об этом можно было иной раз в молодости подумать. Тогда бы мы могли надеяться, что все сложится иначе, чем сложилось. Все это дерьмо. А теперь нам хватит сознания, что все миновало — для нас, во всяком случае... Да, финита. Нам надо только держаться в узде времени. И все. В этой стране люди стареют быстро... И тем, кто держится, надо оставаться в узде до конца... как Старый Господин...

— По-моему, ты делаешь неверный вывод. Не в этом задача, а в том, чтобы действовать до старости...

На полке поднялась рука, сделала взмах и снова опустилась на живот.

— ...неверные выводы, неверные решения, ошибки... да, да. Я ошибался всю жизнь, и не один прапорщик лишился жизни и своей команды потому, что я принял неверное решение... Это неизбежно... Этого нельзя было предотвратить уже тогда; независимо от того, кто их делает, решения чаще всего бывают неверными... Верным бывает только одно, но его чертовски трудно отыскать среди тысячи неверных... Поэтому чем меньше решений, тем лучше, а уж если они приняты, так приняты, и нечего ломать над ними голову всю жизнь... Это мое убеждение... Единственный и верный способ покинуть с меньшими затратами безумный мир... а к этому мы оба уже близимся. Постараемся же с достоинством испустить дух, умереть с честью. Это единственная проблема старости...