В ожидании счастья - Виктория Холт

Поэтому даже когда я по-настоящему хотела быть доброй, я способствовала созданию огромной силы, которая в конечном счете обращалась против меня, опутывала меня и влекла к катастрофе.

Письма от матушки продолжали приходить часто. Она писала об одном: должен быть дофин! Она слышала от Мерси, что я по-прежнему ложусь спать поздно. Разве это приведет к появлению дофина? Король ложится рано и встает рано. Я ложусь поздно и встаю поздно. До нее также доходят слухи, что в Трианоне, где я часто бываю, я сплю одна. Матушка не одобряла такого образа жизни. Каждый месяц она ждала вестей о моей беременности, но таких счастливых сообщений не приходило.

Казалось, я никогда не смогу дать удовлетворительного ответа. Между тем матушка в своих письмах продолжала настаивать: должен быть дофин!

К великой радости, я почувствовала, что беременна опять. И на этот раз я решила никому не говорить об этом, кроме короля и нескольких своих друзей. Невозможно было удержаться, чтобы не шепнуть об этом Габриелле, не сказать принцессе де Ламбаль, моей любимой Елизавете и мадам Кампан. Я заставила их поклясться, что они будут держать это в тайне до тех пор, пока я не буду абсолютно в этом уверена.

Потом случилось ужасное. Во время поездки в карете я неожиданно почувствовала холодный ветер. Не раздумывая, я быстро вскочила на ноги, чтобы закрыть окно. Моих сил оказалось недостаточно, я перенапряглась и в результате через несколько дней у меня произошел выкидыш.

Я была убита горем и горько плакала. Король плакал вместе со мной.

— Однако мы не должны приходить в отчаяние, — сказал он, утешив меня, а я порадовалась тому, что не сказала никому о моем состоянии за исключением тех, кому могла доверять. Я представляла себе, что по этому поводу могли бы сказать тетушки или мои невестки. Они обвинили бы меня, говорили бы о моей любви к удовольствиям, моем пренебрежении к долгу — все, что могло бы опорочить меня.

Потом я подхватила корь, и поскольку король не болел ею, уехала в Трианон, чтобы побыть одной. За мной последовали только те, кто уже переболел корью, или те, кто пересилил страх заразиться — Артуа и его жена, графиня Прованская, принцесса де Ламбаль и Елизавета. Никто не считал, что мы должны оставаться без мужской компании, и туда прибыли герцоги де Гине и де Куиньи вместе с графом де Эстергази и бароном де Безанваль. Эти четверо мужчин постоянно находились в моей спальне и делали все возможное, чтобы развлечь меня. Это, естественно, породило многочисленные толки и слухи. Мужчин называли моими медицинскими сестрами, говорили даже, что никакой кори не было и что это была простая отговорка. Спрашивали, кого из светских дам король выбрал бы ухаживать за ним, если бы заболел.

На этот раз Мерси сказал, что он не видит никакого вреда в том, что мои друзья присутствуют в Трианоне, чтобы развлекать меня и помогать мне быстрей поправиться. Король также не находил в этом ничего плохого, поскольку все знали, что короли и королевы могли принимать посетителей в своих спальнях. Такова была традиция.

Поправившись, я оставалась в Трианоне. Последовали протесты из Вены, а Мерси сказал мне, что с разрешения моей матушки он хочет напомнить мне, что к большому двору должны иметь доступ многие люди. В противном случае появятся подозрения и зависть, возникнут неприятности. — Я слушала его зевая и думая о пьесе, которую я скоро поставлю в своем театре. Я сыграю в ней главную роль. Конечно, все согласятся, что она больше всего мне подходит. Но все же в результате этой беседы я, написала матушке письмо и заверила, что больше времени буду проводить в Версале.

Однако двор в Версале не посещали многие люди, которые были обижены на меня. Например, я редко видела герцога де Шартра. Он удалился в Пале Руайяль и там принимал своих друзей. Мне неизвестно, что они обсуждали и даже не пришло в голову поинтересоваться. Поэтому казалось бессмысленным держать двор в Версале. Почему мне не проводить больше времени в Малом Трианоне, где жизнь гораздо более веселая и где я окружена друзьями по своему выбору?

Удар обрушился на меня неожиданно. Я даже не знала, что она болела.

Аббат Вермон пришел в мои апартаменты и сказал, что должен поговорить со мной наедине. Глаза его были безумны, губы дрожали.

— Что случилось? — спросила я.

— Ваше Величество должно быть готово к великому несчастью, — ответил он.

Я встала, не отрывая от него пристального взгляда. Увидев в его руках письмо, я поняла.

— Императрица…

Он кивнул головой.

— Она умерла, — сказала я безучастно, ибо знала, что это правда. Я ощутила ужасное одиночество, какого никогда прежде не испытывала.

Он опять кивнул головой.

Я не могла говорить и оцепенела. Я чувствовала себя ребенком, который потерялся и уже не надеется когда-либо ощутить себя в полной безопасности.

— Этого не может быть, — прошептала я. Однако он заверил меня, что несчастье действительно произошло.

— Я хочу побыть одна, — сказала я потерянно.

Кивнув головой, он ушел. Я села на постель и стала вспоминать ее в Вене. Я увидела матушку перед зеркалом, когда служанки делали ей прическу; смогла почувствовать резкий холодный венский ветер; представила ее склоняющейся над моей постелью, когда я притворялась, что сплю. Мне слышался ее голос: «Ты должна поступить так… ты должна делать то… такая легкомысленная и сумасбродная… ты несешься к своей гибели. Я опасаюсь за тебя».

— О, храни меня, мамочка, — шептала я, — ведь без тебя мне так одиноко.

Пришел король и плакал со мной. Перед тем, как войти, он обождал с четверть часа. Я услышала его голос в приемной, где ожидал аббат, уважительно отнесшийся к моей просьбе побыть одной.

— Благодарю вас, монсеньер аббат, за только что оказанную мне услугу, — сказал муж. И тогда я узнала, что это он послал аббата передать мне страшную новость. Потом он вошел в комнату и обнял меня.

— Моя дорогая, — сказал он, — это очень печальная весть для всех нас, а особенно для тебя.

— Я не могу поверить в это, — сказала я. — Только недавно она писала мне письма.

— Да, тебе будет не хватать ее писем.

— Да, теперь все уже будет по-другому, — кивнула я.

А когда он сел рядом со мной на постели и взял меня за руку, мне показалось, что я, как всегда, слышу ее предупреждающий голос: я не должна печалиться — у меня есть муж, есть дочь, и я не должна забывать, что Франции нужен наследник престола.

Распорядившись объявить при дворе траур, я сама облачилась в траурную одежду и закрылась в своих апартаментах. Я никого не принимала, за исключением членов королевской семьи, герцогини де Полиньяк и принцессы де Ламбаль. Таким образом, в течение нескольких дней я находилась в отдалении от двора и все это время я постоянно думала о ней.

Когда у меня на приеме был Мерси, он рассказал мне, что слышал о ее кончине. Она очень серьезно болела с середины ноября, и доктора говорили, что она страдает от уплотнения в легких. 29 ноября она сказала прислуге, которая подошла к ее постели: «Это мой последний день на земле, и мои мысли с детьми, которых я оставляю после себя». Всех нас она перечислила по именам, как обычно, простирая руки к небу. А когда очередь дошла до меня, она не переставала шептать: «Мария Антуанетта, королева Франции»— и разрыдалась; плакала долго и горестно.

В течение всего дня она была спокойна и только в восемь часов вечера стала задыхаться. Иосиф, находившийся с ней рядом, прошептал: «Вы очень больны».

— Все кончено, я умираю, Иосиф, — ответила она и подала знак врачам. — Теперь я ухожу, — сказала она. — Молюсь, чтобы вы зажгли поминальную свечку и закрыли мне глаза. — Взглянула на Иосифа, который взял ее за руки, и так умерла.

Глава 15. Мечта сбылась: сын!

Сегодня утром я видела нашего маленького дофина. Он прекрасно выглядит и красив, как ангел. Бурный восторг народа продолжается. На улицах только скрипки, пение и танцы. По-моему, это трогательно, я не знаю более благожелательной нации, чем наша.

Мадам де Бомбаль в письме к мадам Елизавете

Еще раз я оказалась в постели роженицы. Шел октябрь. Миновал почти год со дня смерти матушки. Мне очень не хватало ее писем, которые регулярно приходили в течение десяти лет. Как часто за прошедший год мне хотелось получить их! Как бы мне было приятно сообщить ей, что я забеременела еще раз.

Я мечтала о сыне, но у меня не хватало духу, чтобы думать только об этом. Я не могла любить будущего ребенка больше, чем любила свою маленькую дочку. В своих молитвах я просила: «Боже, пошли мне сына, но если Ты соблаговолишь послать мне дочь, то и за нее буду Тебе бесконечно благодарна».

На этот раз роды проходили в совершенно другой обстановке. Король сказал, что посторонние допущены не будут, чтобы не подвергать меня опасности, как в прошлый раз. Поэтому присутствовали только члены королевской семьи и шесть моих фрейлин, включая принцессу де Ламбаль, которая также была членом этой семьи, вместе с акушером и врачами.