Возлюби ближнего своего - Эрих Ремарк

— Что… Что случилось? О, боже ты мой!

Потом она замолчала, и в темноте снова послышалось ее ровное дыхание.

— Это только я, Рут, — ответил Керн, укладываясь в кровать. — Я тебя напугал?

— Ах, это ты! — сказала она и снова опустилась на подушку.

Она опять быстро заснула, положив разгоряченное лицо на плечо Керна. «Они и тебя превратили в нервную развалину, — подумал тот с горечью. — Тогда, в Праге, ты только спросила: «Кто здесь?», а теперь ты уже дрожишь и боишься…»

— Раздевайся донага! — раздался внезапно из соседней комнаты сочный мужской голос. — Мне страшно нравится твой толстый зад.

Женщина засмеялась.

— В таком случае у меня есть что предложить тебе…

Керн прислушался. Теперь он понял, куда они попали. Это был отель, в который забегали на часок. Он осторожно посмотрел на Рут. Судя по всему, она ничего не слышала.

— Рут, — сказал он почти беззвучно. — Рут, моя любимая, маленькая и усталая козочка. Спи спокойно, спи и не просыпайся. То, что происходит сейчас в соседней комнате, не имеет к нам никакого отношения. Я люблю тебя, ты любишь меня, и мы одни…

— Черт бы тебя побрал! — Сквозь тонкую перегородку раздался звук шлепка. — Вот это класс, черт возьми! Как камень!

— Какая же ты все-таки свинья! — взвыла женщина. — Настоящая свинья!

— Угу… Ты что, думаешь, я — из картона?

— Нас здесь нет, — прошептал Керн. — Нас здесь с тобой нет, Рут. Сейчас мы находимся на лужайке, под солнцем, а вокруг нас цветут ромашки и полевой мак. Мы слышим крики кукушки, а над твоим лицом порхают пестрые бабочки…

— Повернись! И не выключай света… — раздался сдавленный мужской голос из соседней комнаты.

— А что ты собираешься делать?.. Ах, вот что?! — Женщина чуть не задохнулась от смеха.

— Мы живем в маленьком домике в деревне, — продолжал Керн. — Сейчас вечер, мы только что поели простокваши со свежим хлебом. Сумерки ласкают наши лица, вокруг тишина и покой, мы спокойны и знаем, что любим друг друга…

Из соседней комнаты послышались шум, треск и вскрики.

— Я уткнулся головой в твои колени, а руки твои перебирают мои волосы. Ты никого не боишься, у тебя есть паспорт, и все полицейские здороваются с нами. Вокруг — тишина, мы ждем ночи, мы спокойны и знаем, что любим друг друга…

В коридоре послышались шаги. В двери комнаты с противоположной стороны, где до сих пор было тихо, щелкнул ключ.

— Спасибо, — послышался голос портье. — Большое спасибо.

— А что ты мне подаришь, дорогой? — спросил через какое-то время женский скучающий голос.

— Много я тебе дать не смогу, — ответил мужчина. — Как ты смотришь на пятьдесят?

— Ты с ума сошел! Меньше чем за сто я не расстегну ни одной пуговицы!

— Но, крошка… — Голос перешел в гортанный шепот.

— У нас сейчас каникулы и мы отдыхаем на озере, — тихо и настойчиво продолжал Керн. — Ты только что выкупалась и заснула на горячем песке. Море отливает синевой, а на горизонте виднеется белый парус. Кричат чайки и слышится дыхание ветра…

В стену что-то стукнуло. Рут вздрогнула.

— Что это? — спросила она в полусне.

— Ничего, ничего, спи спокойно, Рут.

— Ты здесь, да?

— Я все время здесь… И я люблю тебя.

— Да, да, люби… — В следующее мгновение она снова уснула.

— Ты со мной, а я рядом с тобой, и вся эта грязь, вся эта грязь, по которой они гоняют нас, не сможет к нам прилипнуть, — прошептал Керн. — Мы — одни, мы молоды, и сон наш чист. Спи спокойно, Рут, моя любимая…

Керн вышел из комитета помощи беженцам. Другого ответа он и не ожидал там услышать. О том, чтобы получить вид на жительство, нечего было и думать. На материальную поддержку можно было надеяться только в крайнем случае. Работать вообще было запрещено, даже если у тебя и был вид на жительство. Тем не менее Керн не особенно огорчился. Такая картина — во всех странах, однако тысячи эмигрантов, которые по всем законам должны были умереть с голода, продолжали существовать.

Какое-то время Керн постоял в вестибюле. В помещении было очень много людей. Керн внимательно рассматривал их, всех по очереди. А потом подошел к мужчине, который сидел немного в сторонке и производил впечатление человека спокойного и рассудительного.

— Извините, — сказал Керн. — Но мне хотелось бы у вас спросить кое о чем. Вы не можете мне сказать, где я бы мог ночевать нелегальным путем? Я только вчера приехал в Париж.

— У вас есть деньги? — спросил человек, нисколько не удивившись вопросу Керна.

— Немного.

— Вы можете платить за комнату шесть франков в день?

— Сейчас — да.

— В таком случае отправляйтесь в отель «Верден», что на улице Тюренн. Хозяйке скажете, что вас прислал я. Моя фамилия Классман. Доктор Классман, — добавил мужчина с угрюмой усмешкой.

— А «Верден» надежен в отношении полиции?

— Надежного нет ничего. Там заполняют формуляр, не проставляя даты; эти формуляры должны сдаваться в полицию. Если нагрянет полиция, надо сказать, что вы прибыли только сегодня, поскольку хозяйка должна сдавать формуляры на следующий день, понимаете? Самое главное — не попасться им прямо в лапы. А для этого там имеется чудесный подземный ход. Вы его увидите. «Верден» — это не отель, а нечто, будто бы предназначенное для эмигрантов и созданное полвека назад по мудрому предвидению бога. Вы уже прочли газету?

— Да.

— Тогда отдайте ее мне, и мы будем квиты.

— Пожалуйста. И большое спасибо за совет.

Керн зашел за Рут, которая ждала его в кафе на ближайшем углу. Перед ней на столе лежали план города и грамматика французского языка.

— Вот, — сказала она. — Пока ты бегал, я купила это в книжном магазине. Дешево. У букиниста. Я думаю, что только эти две вещи нам и нужны для того, чтобы завоевать Париж.

— Согласен! Сейчас мы их и используем. Давай посмотрим по карте, где находится улица Тюренн.

Отель «Верден» оказался старым, полуразрушившимся домом с выщербленной штукатуркой. За маленькой входной дверью находилось бюро, в котором сидела хозяйка — худощавая женщина, одетая в черное. Керн, запинаясь, изложил ей по-французски свою просьбу. Хозяйка смерила обоих сверху донизу своими блестящими черными птичьими глазками.

— С питанием или без питания? — спросила она.

— А сколько будет стоить с питанием?

— Двадцать франков с человека. Питание трехразовое. Завтрак — у себя в комнате, остальное — в столовой.

— Я думаю, что на первый день мы возьмем с питанием, — сказал Керн по-немецки, обращаясь к Рут. — Потом мы всегда сможем переиграть. Сейчас самое важное для нас — найти где-нибудь прибежище.

Рут кивнула.

— Пока с питанием, — сказал Керн хозяйке. — А разница в оплате будет, если мы возьмем одну комнату?

Та покачала головой.

— Остались смежные комнаты. У вас будут номера 141 и 142. — Она бросила на стол два ключа. — Платить за день вперед.

— Хорошо. — Керн заполнил формуляр, не проставив в нем даты. Затем заплатил, взял ключи с привешенными к ним деревянными бирками, на которых были выжжены номера комнат.

Комнаты находились рядом — маленькие узкие клетушки с окнами, выходящими во двор. В каждой из них стояло только по одной кровати. Комнаты в отеле «Гавана» казались настоящими хоромами по сравнению с этими.

Керн огляделся.

— Настоящие клоповники для эмигрантов, — наконец сказал он. — Печальные, но уютные. Но они на большее и не претендуют, не так ли?

— А я нахожу их великолепными, — ответила Рут. — У каждого из нас будет комната и кровать. Вспомни, как было в Праге! Там в каждой комнате жили по три-четыре человека.

— Да, ты права. Я совсем забыл об этом. Зато я вспомнил квартиру семьи Нойман в Цюрихе.

Рут рассмеялась.

— А я — о сарае, где мы спали, промокшие до нитки.

— Твои мысли умнее моих. Но ты, наверное, понимаешь, почему я об этом вспомнил?

— Да, — ответила Рут, — понимаю. Но это все не так, и ты оскорбляешь меня этим. Мы купим немного шелковистой бумаги и сделаем из нее прекрасные абажуры. Вот за этим столом мы будем заниматься французским языком и любоваться кусочком неба над крышами. Мы будем спать и встречать рассветы на этих кроватях, лучших в мире. Мы будем стоять у окна и любоваться этим грязным двором, полным романтики, так как двор этот — парижский двор!

— Хорошо, — согласился Керн. — Ну, а сейчас пойдем в столовую. Там нас накормят французским обедом. Он тоже наверняка лучший в мире.

Столовая отеля «Верден» размещалась в подвальном помещении, и постояльцы называли ее «катакомбой». Чтобы добраться до нее, нужно было пройти длинный и извилистый путь: по каким-то лестницам, переходам и странным, уже десятилетиями пустующим комнатам, в которых воздух был неподвижен, как вода в заросшем пруду.