Восемь миллионов способов умереть - Лоуренс Блок

Я откинул барабан, вытряхнул патроны. Прицелился из незаряженного револьвера в корзину для мусора и нажал на курок еще раз. По пустому патроннику сухо щелкнул боек — «клик». Неожиданно резкий и громкий звук.

Я прицелился в зеркало над туалетным столиком. «Клик»!

Ну и что я доказал? Барабан-то все равно пуст. Я знал, что он пуст. Я мог бы пойти с этой игрушкой в тренировочный зал, зарядить и стрелять по мишеням, но так ничего бы этим и не доказал.

Меня всерьез беспокоило это. Что я, оказывается, не могу выстрелить из револьвера. И одновременно радовало, потому что иначе я бы разрядил весь барабан в машину с теми оболтусами, возможно, убил бы сразу нескольких, и что бы тогда со мной было? Как бы тогда я себя чувствовал? Несмотря на усталость, я продолжил этот самоанализ. Итак, я был рад, что не пристрелил никого, напуган, что не могу выстрелить даже в целях самообороны, и это факт, последствия которого непредсказуемы. А мысль продолжала работать, бегать по замкнутому кругу, догоняя свой собственный хвост.

Я снял халат, лег в постель, но даже расслабиться, не говоря уже о том, чтобы уснуть, никак не удавалось. Снова встал, оделся и с помощью пилки для ногтей разобрал револьвер, решив его почистить. Затем передумал, сложил все детали в один карман, в другой сунул четыре патрона и те два ножа, что отобрал у грабителя.

Было уже утро. Небо голубое и ясное. По Пятьдесят восьмой я дошел до Девятой авеню и бросил оба ножа в канализационный люк. Затем перешел на другую сторону улицы, добрался до следующего люка и остановился перед ним, засунув руки в карманы и сжимая в одной из них четыре патрона, а в другой — детали разобранного револьвера.

Какого дьявола носить при себе оружие, если я неспособен из него выстрелить?

Зачем такому человеку револьвер?..

На обратном пути в гостиницу заскочил в лавку. Какой-то покупатель приобрел сразу две упаковки пива «Олд Инглиш 200», по шесть банок в каждой. Я купил четыре шоколадных батончика, один съел тут же на улице, а остальные — уже в номере. Потом вынул детали револьвера из кармана и собрал его. Вставил четыре патрона в барабан и убрал оружие в ящик туалетного стола.

Затем улегся, говоря себе, что буду лежать здесь до упора, независимо от того, удастся уснуть или нет, и, улыбаясь этой своей мысли, почувствовал, как проваливаюсь в небытие.

Глава 28

Меня разбудил телефон. Я боролся со сном, пытаясь выбраться из его глубин, как ныряльщик, который рвется наверх из воды, чтобы глотнуть воздуха. Сел в постели, сонно моргая и с трудом переводя дыхание. Телефон продолжал звонить, и я никак не мог сообразить, откуда исходит этот противный звук. Затем наконец включился и снял трубку.

Это был Чанс.

— Только что прочитал сообщение, — сказал он. — Что вы думаете по этому поводу? Тот же парень, что пришил Ким?

— Одну минуту, — ответил я.

— Вы спали?

— Теперь уже проснулся.

— Тогда вы, наверное, не поняли, о чем это я. Еще одно убийство, на сей раз в Куинсе. Какую-то проститутку-транссексуала изрезали на ленточки.

— Знаю.

— Откуда вы можете знать, если спали?

— Я там был. Вчера ночью.

— Были в Куинсе?

Похоже, это произвело на него впечатление.

— Да, на Куинс-бульвар, — сказал я. — С парой копов. Почерк тот же.

— Вы уверены?

— Результатов экспертизы я не дождался. И тем не менее уверен.

Какое-то время он переваривал услышанное.

— Тогда, выходит, Ким просто не повезло, — заметил он наконец. — Оказалась не в том месте и не в то время.

— Возможно.

— Всего лишь возможно?

Я взял часы с тумбочки. Почти полдень.

— Кое-какие детали не сходятся, — сказал я. — По крайней мере мне так кажется. А вчера один коп сказал, что я слишком упрям. Что в какое-то несчастное дело я вцепился обеими руками и тяну резину.

— Ну и что?

— Возможно, он прав. Но кое-какие моменты точно не сходятся. Куда, например, делось кольцо Ким?

— Какое кольцо?

— У нее было кольцо с зеленым камнем.

— Кольцо... — задумчиво протянул он. — И что, у Ким действительно было такое кольцо? Кажется, припоминаю...

— Что с ним случилось?

— А вы в шкатулке смотрели?

— Там было только одно кольцо. Простое, без камня. То, что называют школьным.

— Да, правильно. Теперь вспомнил. Знаю, о чем вы говорите. Большой зеленый камень... Типа тех, что дарят на день рождения. Ведь у каждого человека свой камень.

— Откуда оно у нее?

— Скорее всего из дешевой лавки. Или из автомата, ну, знаете, бывают такие, где продают разные мелочи. Кажется, она говорила, что купила его сама. Это просто дешевка, приятель. Кусок зеленого стекла.

«Пусть зелень стекла сверкает у нее на пальцах...»

— Так это не изумруд?

— Смеетесь, что ли? Знаете, сколько сейчас стоят изумруды?

— Нет.

— Они дороже бриллиантов. А что, это очень важная деталь — кольцо?

— Может, и нет.

— Что собираетесь делать дальше?

— Пока не знаю, — ответил я. — Если Ким действительно убил какой-то маньяк и она стала случайной жертвой, думаю, полиция справится с этим делом не хуже меня. Но ведь существует некто, кто хочет, чтобы я прекратил расследование. Есть портье из отеля, которого так припугнули, что он бежал из города. И еще это пропавшее кольцо...

— Но вы же сами сказали, что, возможно, оно никакого значения не имеет.

— Возможно.

— Кстати, в записке Санни есть что-то насчет этого кольца. Будто бы от него позеленел чей-то палец. Может, это дешевое медное кольцо? И у Ким палец действительно позеленел, и поэтому она его выбросила?

— Вы думаете, Санни это имела в виду?

— Тогда что же?

— Пока еще не знаю, — я вздохнул. — Но думаю, что между Ким Даккинен и этой Куки Блю была какая-то связь, — сказал я. — Вот эту версию я и хотел сейчас раскрутить. И если из этого что-нибудь получится, если мне наконец-то повезет, я найду человека, который их убил.

— Вам видней. Придете завтра на отпевание Санни?

— Приду.

— Там и увидимся. Может, потом поболтаем.

— Хорошо.

— Да... — протянул он. — Ким и Санни... Но что может быть между ними общего?

— Разве Ким не промышляла какое-то время на улице? Причем именно в том районе, на Лонг-Айленде?

— Когда это было!

— А ее тогдашнего сутенера звали Даффи, если не ошибаюсь. А у Куки был сутенер?

— Возможно. Некоторые «трансы» работают с сутенерами. Но большинство, насколько мне известно, предпочитают обходиться без них. Попробую поспрошать.

— Попробуйте.

— Мы с Даффи сто лет не виделись. Кажется, кто-то говорил, что он умер. Но я выясню. Хотя, честно говоря, трудно представить, чтобы такая девушка, как Ким, имела что-то общее с маленькой еврейской принцессой из Айленда.

«Еврейская Принцесса и Молочная Королева», — подумал я. И вспомнил Донну.

— А может, они были сестры, — сказал я.

— Сестры?

— Сестры по душе.

* * *

Мне хотелось есть, но, перейдя улицу, я первым делом купил газету. И сразу же понял, что она вряд ли станет подходящим гарниром к бекону с яичницей. «Вторая жертва Потрошителя из отеля» — гласил заголовок. А ниже крупным шрифтом было набрано: «Проститутка-транссексуал зверски зарезана в Куинсе».

Я свернул газету и сунул ее под мышку. Я и сам еще не знал, что буду делать дальше: завтракать или читать газету, — но ноги решили за меня и выбрали третий вариант. Я уже отшагал два квартала, когда до меня дошло, что я направляюсь к перекрестку на Западной Шестьдесят третьей и что попаду туда как раз к началу собрания.

Да какого, собственно, черта? Ведь кофе там ничуть не хуже, чем в других местах.

* * *

Выйдя оттуда через час, я позавтракал в греческом кафе, которое находилось прямо за углом, на Бродвее. За едой дочитал газету. Но сейчас это сообщение меня почему-то ничуть не волновало.

Почти ничего нового я там не обнаружил. Они писали, что погибшая жила в Ист-Виллидже, — а мне почему-то казалось, что жила она на другой стороне реки, в Куинсе. Гарфейн упоминал Флорал-парк, тот, что находится в округе Нассау; оказалось, там она выросла. Родители ее, как утверждала «Пост», погибли несколько лет назад в авиакатастрофе. У Марка, он же Сара, она же Куки, остался один-единственный родственник, брат, Адриан Блауштейн, оптовый торговец драгоценными камнями, проживавший в Фо-рест-Хилл и имевший офисы на Западной Сорок седьмой. Он куда-то уехал из страны, и известить его о смерти брата пока не удалось. Или сестры? Интересно, как он относится к родственнику, изменившему пол? Как этот респектабельный джентльмен расценивает поведение брата, превратившегося в сестру и занимавшегося непристойностями в чужих автомобилях? И значит ли что-нибудь для Адриана Блауштейна смерть Куки Блю?

А что она значит для меня?

«Смерть любого человека меня унижает, потому что я есть часть всего человечества». Смерть любого мужчины, любой женщины, любого существа, даже этого транссексуала. Неужели она меня унижает? И неужели я так тесно связан со всем остальным человечеством?..