Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - Ричард МакГрегор

Шутливая ремарка Чжана насчет симпатичных девушек действительно не преувеличение. В 2005 году один уезд в провинции Аньхой объявил конкурс красоты. Победительницам предстояло возглавить агитбригады, которые ездили бы по стране и заманивали инвесторов для вложения в местную экономику. Когда весь Китай принялся стыдить чиновников за эту рекламную уловку, местный секретарь парткома заявил: «Красота — такой же деловой актив. Отчего бы им не воспользоваться?» По свидетельству Чжана, в населенных пунктах численностью 300 тыс. жителей может быть задействовано до 500 человек, чья единственная функция будет состоять в поисках и привлечении инвестиций.

В нынешнем столетии Китай стал свидетелем резкого увеличения числа протестов против местных проектов развития: явление, которое сильно беспокоит руководство страны. Впрочем, территориальные власти тоже порой устраивают санкционированные демонстрации, призывающие инвестировать в те или иные локальные проекты. К примеру, в 2009 г. два соседних городка в провинции Хунань начали соперничающие агитационные кампании — каждый требовал, чтобы высокоскоростная ж/д линия из Шанхая прошла именно через его территорию. Власти уезда Синьхуа в городском округе Лоуди основали «Движение за защиту железной дороги», в то время как чиновники соседнего Шаояна подбили многотысячную толпу выйти на улицы. В итоге оба города получили по кусочку этого проекта. Как только решение было принято, правительство приказало убрать фотоснимки санкционированных уличных шествий из Интернета, опасаясь, как бы другие регионы страны не подхватили этот «почин».

Тот факт, что местные власти играют центральную роль в отстаивании собственных экономических интересов, означает, что каждый населенный пункт ведет себя подобно автономному предприятию. Они всячески привлекают инвестиции, выкручивают руки банкам, чтобы те обеспечили финансирование, а зачастую сами держат акционерные доли в том или ином проекте. Другими словами, поступают, как обычные фирмы. В то же время широчайшие полномочия местных парткомов превращают каждый такой район в самостоятельное образование, чья юрисдикция охватывает суды и надзорные органы, контролирующие бизнес-деятельность. Вот и получается, что каждая территориальная юрисдикция есть самостоятельная компания, а у каждой компании имеется своя юрисдикция; отсюда и мощные стимулы к соперничеству.

Пекин умело пользуется локальным динамизмом для проверки новых идей, после чего распространяет успешные эксперименты на всю систему общенациональной политики. В начале 1980-х гг. рыночная экономика внедрялась только в особых экономических зонах типа Шэньчжэня, покамест прочая территория страны пребывала во власти центрального планирования. Не так давно политика в области здравоохранения, пенсионного обеспечения и земельной реформы тоже проходила апробацию сначала на местном уровне, и лишь затем распространялась в общенациональном масштабе.

Апогей темпов роста частного сектора и накопления богатства также пришелся на «золотой век» децентрализации в рамках коммунистического режима, а именно на период с 1980 по 1993 г. За эти пятнадцать лет ВВП Китая увеличился на 280 %; за одну лишь первую половину 1980-х гг. численность населения, живущего за чертой бедности, сократилась на 50 %; быстрыми темпами растет и уровень реального дохода. «Если бы каждая провинция КНР была отдельным государством, мы увидели бы, что из тридцати стран мира с самыми высокими темпами роста за этот период два десятка пришлись на территорию Китая», — утверждает доклад, подготовленный ведущими экономистами страны. Эта эпоха закончилась, как только центр в очередной раз запаниковал, что провинции выйдут из-под контроля. Политика подвержена известному циклу; как говорят китайские экономисты, «децентрализация ведет к хаосу; хаос ведет к централизации; централизация ведет к застою, а застой ведет к децентрализации». В начале 1990-х гг. поворотным пунктом текущего цикла стала тревога Пекина по поводу резкого падения налоговых поступлений на счета центра: чуть выше 20 %, то есть в два раза меньше, чем пятнадцать лет назад. Немедленное внедрение новой налоговой политики обеспечило гораздо более высокую долю поступлений в центральный бюджет.

Обратная сторона звездных темпов роста, обусловленных локальным динамизмом, состоит в том, что на свет появилась расточительная модель экономического развития за счет капиталовложений: явление, которое ныне является предметом беспокойства в глобальном масштабе. К примеру, Индия добилась 7–8 %-ного роста, инвестируя порядка одной четвертой своего валового внутреннего продукта. А вот в Китае, где ревнивые местные власти вынуждены всеми силами не отставать от соседних Ванов и Чжанов, инвестируется чуть ли не половина ВВП — и лишь ради того, чтобы выиграть парочку десятых долей процента у гигантского соседа. Пока Китай инвестирует больше, чем потребляет, его избыточная продукция будет изливаться за границу в поисках новых рынков сбыта. В свою очередь сохранятся и экономические дисбалансы, частным примером которых является «мыльный пузырь» жилищного строительства в Штатах.

Если бы мы ставили оценку Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао за умение держать слово и сбалансировать модель экономического развития Китая, то за первые пять лет они получили бы кол — и все по той же причине. Едва заняв высшие руководящие должности, они попытались проштамповать политику своей собственной печатью. Вместо прежних программ под девизом «развитие любой ценой», они предложили более щадящий рецепт в надежде, что Китай станет более зеленым, симпатичным, умиротворенным и не столь зависящим от дешевого экспорта и дымовых труб тяжелой промышленности. В какой-то степени их риторику можно назвать политическим маркетингом. Китайские политики — подобно своим коллегам во всем мире — стремятся дистанцироваться от предшественников. К 2007 г., когда они вышли на подиум Здания народных собраний, чтобы провозгласить начало второго срока своего правления, за их плечами осталась половина десятилетия рекордных темпов экономического роста. Темпы выпуска энергозатратной продукции, такой как сталь, цемент и алюминий, не только не замедлились, но в ряде случаев утроились, а положительное внешнеторговое сальдо вообще увеличилось в восемь раз. Протесты и недовольство населения достигли рекордных отметок (о чем свидетельствуют даже скупые официальные данные); страну охватило неравенство, невиданное за все годы коммунистического правления.

Ху и Вэнь обнаружили, что, как ни парадоксально, радикальная рецентрализация налоговой политики не только не укрепляет диктат Пекина в провинциях, а напротив, стимулирует независимые экономические устремления за пределами столицы. Местные органы власти, потерявшие возможность напрямую финансировать налогами порученные им программы (особенно в области просвещения и здравоохранения), были вынуждены с особым рвением заняться бизнесом. Как выразился обозреватель Лян Цзин, новый налоговый регламент «заставил добропорядочных барышень превратиться в потаскух». Для возмещения бюджетного дефицита местные власти «насели на крестьян, принялись нещадно эксплуатировать заводских рабочих и разрушать экологию, в то время как центр закрывал на это глаза и беспокоился лишь о ВВП и налоговых поступлениях, не обращая внимания на процесс». От некоторых программ, внедренных на территориальном уровне, волосы встают дыбом. Скажем, в мае 2009 г. власти Гунъаньского уезда провинции Хубэй приказали своим бюджетникам выкуривать (не в одиночку, правда, а в сумме) как минимум по 23 тыс. пачек сигарет в год — чтобы, видите ли, «защитить налоговые поступления и права потребителей». Предполагалось, что, чем больше госслужащие дымят, тем больше налогов соберут местные органы самоуправления. После волны общественных протестов программу свернули.

В большинстве случаев местные власти пополняют бюджет деньгами из риелторской сферы, продавая (зачастую по завышенным ценам) земельные участки. «Реформа налоговой системы означает, что у местных органов вообще нет иных источников поступлений, вот они и взялись торговать землей», — говорит эксперт Юй Цзянжун, собирающий статистику крестьянских жалоб. Его данные показывают, что бюджет Хэбэйской провинциальной администрации на 30 % состоит из выручки от продажи земли — а ведь это ограниченный ресурс. В целом по Китаю порядка 60 % всех протестов так или иначе связаны с фактами распродажи земли местными органами власти.

Неудивительно, что политика центра по балансировке экономики имеет ограниченный успех. При описании трудностей, стоящих перед Ху и Вэнем, часто прибегают к метафоре о супертанкере — он, дескать, тоже очень медленно разворачивается. В действительности китайская экономика напоминает скорее не одинокого левиафана, а целую армаду небольших торговых судов, упрямо идущих под полными парами, невзирая на потенциальные последствия для флотилии в целом. Если Китай продолжит инвестировать намного больше, чем потребляет, его экономика рано или поздно зашатается под бременем внутренних дисбалансов, что скажется на всем мире. В случае с местными органами власти, уже сейчас наблюдается дефицит продаваемой земли. Китайским вождям и не нужно прислушиваться к мнению западных экономистов или предостережениям Всемирного Банка: дескать, настоящая экономическая модель уже выдохлась, пусть даже в ближайшие годы Китаю и удастся выжать дополнительный рост. Разработчики политики и без того видят экономические проблемы страны. Слепое пятно системы обусловлено в первую очередь политическими причинами.