Уйти красиво - Елена Яковлева

Воскобойников оторвал голову от столешницы, бросил на Позднякова отчаянный взгляд затравленного зверя и начал бормотать — сначала себе под нос, а потом все громче и громче:

— Господин правдолюбец захотел истины в последней инстанции — так получай, получай свою истину… Если хочешь знать, то это я тогда напустил на тебя Ларису, чтобы она задурила тебе голову. Она специально с тобой кокетничала, изображала горячую любовь, даже пообещала замуж за тебя выйти, а потом показала кукиш. Это был спектакль… Она вообще была неплохая актриса, ничего не скажешь, талантами ее Бог не обидел… Только не того человека он одарил своими талантами. У нее ведь все было за деньги, все на потребу… Комплекс Сальери… Да, писала она с моцартовской легкостью, но что писала? Большей частью самое дешевое чтиво. Вот Серебрянский выдохся, и поделом ему: люди без принципов не должны иметь талантов, они должны быть серыми, как мышки…

Воскобойников сжал кулаки и затрясся в приступе бессильной ярости:

— Как я ее ненавидел, как я ее ненавидел. Она отравляла мне жизнь с методичностью старой девы, но вовсе не тем, о чем вы говорили… Что такое Рунцевич — слизняк, не больше. Чтобы я мучился из-за того, что его раздавил? Да это абсурд! Она бы никогда не пошла на разоблачение, что бы ей это дало? Ну, допустим, меня бы даже посадили, большого срока бы все равно не дали и наверняка быстро освободили по амнистии. Зато она бы лишилась возможности изо дня в день капать мне на мозги. А знаете, как она это делала? Она говорила: «А, это ты, старый бездарный старикашка, ты еще не подох? Ну, что ты там написал или уже алфавит забыл?» Можете себе представить, каково мне было слышать такое? Когда она выпила мое снадобье, я был вне себя от счастья и ни минуты не жалею о том, что я сделал! И вы, вы, чем вы можете мне угрожать? Тюрьмой, смертью? Да я и без вас не сегодня-завтра отправлюсь к праотцам, и вы останетесь в полном одиночестве, господин правдолюбец. Я не доставлю вам удовольствия лицезреть Гелия Воскобойникова на скамье подсудимых, — слышите, не доставлю!

Во время этого монолога Воскобойников так размахивал кулаками, что опрокинул миску со смородиной, и рассыпанные ярко-красные ягоды заблестели в траве, как капельки крови. Поздняков подобрал под стол вытянутую вперед больную ногу, чтобы ненароком на них не наступить.

— Вам повезло, Гелий Андрианович, — сказал он. — В вашем случае правосудие и в самом деле, похоже, бессильно. Но я сделаю все, чтобы вернуть украденные вами книги их истинным авторам. Можете в этом не сомневаться.

Он встал и медленно пошел прочь. Здесь ему больше делать было нечего.

ГЛАВА 16

Ну все, теперь можно было расслабиться. Впрочем, если бы… Первое, что пришло Позднякову на ум, едва он протер глаза, — помятый бампер дубовской «Вольво». Вероятно, следовало как можно скорее дозвониться до Дубова и чистосердечно повиниться, но ужасно не хотелось. Мелькнула мысль: а не попробовать ли самому устранить следы злополучного «поцелуя»? Он перебрал в памяти знакомых автослесарей, но так ни на ком и не остановился. В конце концов Поздняков легкомысленно пренебрег многовековой народной мудростью и отложил решение этой проблемы на вечер, в глубине души рассчитывая, что к тому времени все как-нибудь само собой рассосется.

Ему показался странным тот факт, что Дубов до сих пор не звонил и не интересовался судьбой своей тачки. Может, и в самом деле окончательно изжил в себе собственника? В таком случае стоило ему позавидовать, так как он имел основание гордиться победой над собой, в отличие от Позднякова, который чувствовал себя последней свиньей.

— Ладно, — сказал он себе наконец, — муки совести временно откладываются.

Затем вскипятил чайник, позавтракал тем, что завалялось в холодильнике, а завалялось там, прямо скажем, немного, и стал одеваться. На этот раз он делал это тщательнее обычного: выкопал из залежей давно не востребованного белья белую рубашку, извлек из шкафа костюм, который надевал в исключительных случаях. Настояла на его покупке бывшая супруга, безуспешно пытавшаяся сделать из него человека, которого не стыдно было бы вывести в люди. Тщетные надежды!

Приобретя более-менее приличный, с общепринятой точки зрения, вид, он спустился вниз, сел в горемычную дубовскую «Вольво» и покатил в сторону Кольцевой. По пути притормозил у небольшого рынка и купил крупную породистую красную розу на длинной горделивой ножке. Положил ее на заднее сиденье и поехал дальше. На следующем светофоре, когда он скользнул взглядом по нетерпеливо томящемуся рядом светлому «Мерседесу», неожиданно увидел за его стеклом Виолетту в лиловом одеянии. Она целеустремленно смотрела вперед, крепко сжав тонкие губы. Виолетта медленно повернула голову и вздрогнула, увидев Позднякова. Наклонилась к сидящему за рулем мужчине, которого сыщик не успел рассмотреть. Едва вспыхнул зеленый свет, «Мерседес» сорвался с места и резко ушел вперед. Виолетта явно не горела желанием снова видеть Позднякова, да он особенно и не настаивал на общении. Сегодня он ехал на кладбище.

Цветы и венки на могиле Ларисы Кривцовой увяли и пожухли, ленты с традиционными надписями намокли после недавнего дождя, и теперь уже ничего нельзя было прочесть на них. Но портрет под стеклом, утонувший в увядших цветах, был чист, и с него на Позднякова смотрело безмятежное лицо с лукавством в глазах и улыбкой, затаившейся в уголках пухлого по-детски рта.

— Ну, привет, — сказал Поздняков и застыл напротив портрета с розой в руках. Подумал-подумал, что бы такое еще сказать, и добавил совсем уж невразумительное: — Я пришел.

Невразумительное — потому что, если она могла что-то чувствовать, то и так знала о его приходе, а если нет — то говорить вслух глупо. Стоит ли так далеко ехать, чтобы беседовать с самим собой.

Он долго всматривался в портрет, словно пытаясь понять, в какой форме вести дальнейший диалог. Наконец решился и изрек:

— Я разобрался, в чем мог, так что…

Он замолчал, ибо не знал, какой смысл вложить в туманное «так что». Так что спи спокойно? Будучи человеком, прошедшим традиционную школу комсомольского воспитания, он представлял из себя заурядную смесь атеиста с язычником и не очень хорошо представлял себе, как душа, подобная Ларисиной, могла найти покой даже за последним пределом. Слишком уж многого она хотела, чтобы довольствоваться вечным покоем. Ей мало было успеха и признания, мало безграничной власти над судьбами своих героев и счастливой возможности в любой момент излить скопившееся в душе, вложив его в уста какому-нибудь из персонажей. Все мало, мало, мало… Она пыталась превратить свою жизнь в миф, а потому невольно принималась управлять реальными людьми, почти как вымышленными. Теперь-то Поздняков знал, почему у них ничего не получилось, потому что она хотела от него вечной любви — вечной, несмотря ни на что. А так любят только издали. Это был очень смелый эксперимент. Кто сказал, что подобное вообще возможно под луной? Но она сознательно шла на риск.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});