Мы искали друг друга - Сергей Щипанов

Оставшись в очередной раз не у дел, Макс решил заняться сбытом залежалого тряпья. Тем более, деньги дома нужны были до зарезу. Нынче валяться на диване целыми днями — непозволительная роскошь. Уже через неделю после встречи с вымогателями, прошедшей в «теплой, дружественной обстановке», не залечив толком раны, Макс отправился на барахолку.

По просьбе Макса мама извлекла из шкафа огромную брезентовую сумку-баул. Совместными усилиями туда удалось запихнуть по небольшому рулончику марли и вельвета, да еще отрез материала на занавески.

— Жалко, хороший материал, — вздыхала мама, укладывая в сумку ткань для гардин.

— Поэтому он и лежит у тебя лет пять уже, — съехидничал Макс.

— Все руки не доходили повесить… Да, ладно, чего теперь говорить, продавай.

Неудивительно, что мама сравнительно легко рассталась с милой ее сердцу материей: у нее подобных отрезов по шкафам и чемоданам было рассовано — вагон и тележка. Запас, как известно, карман не давит.

— А как ты отмерять будешь? — спросила мама.

— Чего отмерять? Материал? Еще чего не хватало! Не буду я там стоять, отдам кому-нибудь оптом по дешевке.

Мама пожала плечами: делай, как знаешь. Но, все-же посоветовала:

— На всякий случай возьми сантиметр. И ножик. Давай покажу, как надо резать.

Она ухватила материю одной рукой, согнула и, придерживая снизу пальцем в натяг, сделала надрез, потом — вжик! Ничего сложного, оказывается.

Макс не собирался стоять на барахолке — стыдно. Был бы товар еще путевый, а то — тряпки. Но когда он стал прохаживаться вдоль рядов, предлагая торговцам взять все оптом, то не нашел отклика. Никто не заинтересовался товаром Макса. Только старушка одна предложила:

— Ты лучше сам продай. Вставай, вот, рядом.

Макс отнекивался: неудобно, мол. Бабулька усмехнулась:

— Чего неудобно-то. Вон — ребята, такие же, как ты, стоят, и ничего. Становись. Я помогу, если что.

«Боевая бабка, — подумал Макс одобрительно. — Встать, что ли… А, была-не была!».

Все когда-то бывает в первый раз.

Макс сильно смущался, поначалу, но скоро пообвыкся. Действительно, кого только здесь нет — старые и молодые, женщины, мужчины, дети. Чем он лучше, или хуже. Не то время теперь — морду воротить, корчить из себя аристократа, неспособного унизиться до занятия торговлей.

Дело шло ни шатко, ни валко. Спрашивали и брали, в основном, марлю. Но стоила она гроши. За два часа Макс наторговал — смешно сказать — на два кило картошки, максимум. Потом удалось спихнуть гардинную ткань: женщина взяла не торгуясь. Макс чуть повеселел. Приятно потяжелел карман, куда он клал деньги. Ему начинал нравиться процесс.

Макс быстро обучался искусству торговли. Стоило кому-то из потенциальных покупателей остановиться возле его товара, расплывался в улыбке и предлагал:

— Берите материал: вот марля, вельвет. Дешево отдам!

— Почем? — спрашивал заинтересовавшийся.

Макс завышал цену в полтора раза, памятуя о правиле: хочешь получить одногорбого верблюда — проси трехгорбого.

Опытный покупатель предлагал за товар вдвое ниже. Макс чуть-чуть уступал. Останавливались на цене, приемлемой для обоих. Макс вошел во вкус.

— Отличный материал. Берите, — начал он было, когда подошел очередной «клиент», но узнал подошедшего и осекся. То был Миша Коваль, бывший сослуживец.

Макс смутился, словно школьник, прогуливающий уроки, и случайно повстречавшийся с соседом дядей Вовой.

— О, здорово! — воскликнул Миша. — Я смотрю: ты, не ты. Торгуешь?

— Да, вот, — замялся Макс, — приходится.

— Понимаю. У нас тоже… Зарплату задерживают постоянно, да и платят — гроши. Думаю в «Памирсамоцветы» переходить — они на самоокупаемости… А ты где сейчас?

— Пока нигде.

— А-а, Понятно, — повторил Миша. — Уезжать не думаешь?

Без этого вопроса сейчас не обходилась ни одна встреча старых знакомых.

— Думаю. Только не знаю куда.

— Я тоже, — вздохнул Миша. — Был бы я евреем, или немцем — другое дело, а так… В России мы никому не нужны.

— А здесь? Здесь я кому нужен!?

Всю горечь и разочарование, накопившиеся у него за последние два года, вложил Макс в свой риторический вопрос. Миша только кивнул, соглашаясь.

— Ну, пока, Максим. Пойду…

Максу расхотелось торговать. «Сворачиваться надо», — решил он. Тут подвернулся перекупщик, взявший весь материал оптом — Макс за полцены отдал. И остался доволен.

Домой он вернулся с туго набитым деньгами карманом.

Дебют, в целом, оказался успешным. Только денег этих хватило всего-то дня на три.

Маховик инфляции набирал обороты, превращая денежные знаки в мусор.

4

В Душанбе, как в 19-м году в Одессе, власть менялась каждые две недели. Любая смена сопровождалась всплеском насилия и беспредела. «Юрчики» теснили «вовчиков», наступая на город с юга и запада. Они перекрыли железную дорогу, отрезав город от внешнего мира. Начались серьезные перебои с продуктами. В одночасье не стало в продаже хлеба. Цена лепешек, продаваемых с рук, взлетела до заоблачных высот. Это была еще не катастрофа, но уже явные признаки надвигающегося катаклизма.

Дома у Макса стало скучно, как на лекциях по марксистско-ленинской этике. Больной отец, мать, постоянно сетующая на свалившиеся тяготы, и полная безнадега: позади обломки относительно благополучного мирка, впереди унылая беспросветность. Какое-то время можно было продержаться, торгуя тряпьем, и влача нищенское существование. А дальше, тупик? Требовалось искать выход.

В новостях, по местному ТВ, Макс увидел знакомое лицо — своего «тезку»-вымогателя.

«… разыскивается Назаров Максуд, тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, подозреваемый в убийстве двух работников правоохранительных органов…». Понятно: тронули «своих», теперь милиция землю рыть будет, но убийцу найдет. И верно: через три дня в местной газете Макс прочитал, что «опасный преступник М. Назаров при задержании оказал вооруженное сопротивление работникам милиции, и был убит».

— Допрыгался, сволочь, — вслух прокомментировал Макс.

Некоторое время он смаковал это известие, упивался мыслью, что негодяя настигло возмездие; его воображение рисовало картину: ночной визитер падает на асфальт с прострелянной головой, и лужа крови вокруг. Видение было таким смачным и достоверным в мельчайших деталях, что Макс прокручивал его снова и снова, находя в том почти садистское удовольствие. Потом самому неудобно сделалось: желать заслуженной кары врагу — нормально, но ненавидеть мертвого… глупо, по меньшей мере, и недостойно. Свое он уже получил, теперь бог ему судья.