Ледяной лес - Чиын Ха

– Это что, Тристан? Там, у него на руках?

Не помня себя от ужаса, я закричал:

– Нет, это не он, не Тристан!

Откуда я мог знать? По полусгнившим останкам нельзя было понять, кто стал еще одной жертвой. Но Баэль поверил, иначе бы просто не нашел в себе сил встать.

С трудом поднявшись на ноги, он снова окинул взглядом площадь. Здесь, где Монд скорбел о своей возлюбленной, царил хаос, тысячи ног топтали призрак прекрасной легенды. Люди были сродни убийце: глаза горели голодным огнем, полыхали безумием и жестокостью. Жители Эдена радовались смерти невинного, прося лишь одного:

– Музыки!

– Музыки!

– Музыки!

– Коя… – сквозь крики донесся до меня голос Баэля.

Я не ответил. От мысли, что я могу стать частью толпы, вторить ее воплям, у меня подкосились ноги. Люди, к которым и без того Баэль не питал теплых чувств, упрашивали его презирать и ненавидеть их как можно сильнее. Кроме Антонио, никто не мог их остановить.

Некоторые показывали на меня пальцем, словно спрашивая: «А когда его очередь?» Меня охватили гнев и отвращение, но сначала – страх.

– Маэстро!

– Реквием!

– В память погибшего Мориса Либерто.

Так вот кого убили на этот раз – молодого скрипача, прозванного «вторым Баэлем». Безумный поклонник Антонио снова начал мстить.

Наверное, прозвучит чудовищно, но я почувствовал облегчение. Тристан был жив.

– Не буду! – вдруг громко воскликнул Баэль.

Но толпа не успокоилась, восхищенные крики сменились завываниями и громкими рыданиями. Сотни рук тянулись к маэстро. Что-то не так. Что-то случилось. Мир перевернулся, а я даже не заметил.

Баэль свесился вниз с террасы и закричал изо всех сил:

– Не буду играть!

Я схватил его, испугавшись, что Антонио упадет. К счастью, ему не пришлось повторять. Как только крик растворился в воздухе, толпа замолчала. Мне стало не по себе от внезапной тишины.

– Он не будет играть?

– Не возьмет в руки скрипку?

– Из-за твоей музыки погиб человек…

Хватит. Замолчите.

Безумие достигло апогея: одни вопили, другие выкрикивали угрозы, третьи умоляли, падая на колени. Кто-то причитал, кто-то завывал, кто-то рыдал. В нас полетели камни, некоторые угодили в окна кафе: послышался звон стекла. Людская лавина устремилась к входу, самые быстрые пытались забраться к нам на второй этаж. Работники «Мареранс» забаррикадировали двери, но разве возможно остановить обезумевшую толпу?

– Баэль! – кричал я.

Он покачал головой, еще сильнее сжимая в руке футляр со скрипкой.

– Не вздумай играть! Это лишь раззадорит их!

– Но тогда они убьют тебя!

Внезапно толпа замерла, все лица повернулись в одну сторону. Люди расступились, образовав длинный и узкий коридор, по которому шел скрюченный старик. Тот самый, который совсем недавно их возглавлял. На испещренном морщинами лице отпечатались прожитые годы. Старик посмотрел на истлевшее тело и произнес:

– Он все равно был никчемным. Ни капли таланта, лишь непомерная гордыня. Своей смертью он хотя бы сделал что-то полезное и принес себя в жертву истинной музыке.

Я вдруг понял, кто этот человек, и меня обуял страх.

– Маэстро, прошу вас, сыграйте реквием по моему сыну.

Да, перед нами стоял отец Мориса Либерто.

Баэль так сильно сжимал перила, что его рука побелела. Мы оба молчали. Он взирал на притихшую толпу, и вдруг по его щекам покатились слезы.

– Отец… – тихо прошептал он на выдохе.

Старик, прижимающий к себе искалеченное тело, напомнил Баэлю его приемного отца. Я схватил Антонио за руку, понимая, что тоже вот-вот расплачусь.

– Нет, Баэль, не вздумай!

Но он, отбросив мою руку, открыл футляр.

– Перестань!

Несколько минут назад я сам предложил сыграть, но теперь должен был его остановить. Дело не в безумцах и даже не в погибшем. Если Баэль и дальше будет выступать для толпы, то именно его жизнь оборвется.

Все в Баэле кричало о том, что играть он не хочет. Но маэстро, переборов себя, поднял смычок – не ради злобных глупцов, а ради отца, потерявшего сына.

«Кто-нибудь, остановите этот ужас… Мотховен, хотя бы ты», – взмолился я про себя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Смычок коснулся струн, но скрипка не издала ни звука. Рука Баэля замерла. На лбу выступил пот. Люди зароптали. Старик, по-прежнему прижимая к себе мертвое тело, пристально смотрел на Антонио. Баэль давился рыданиями, и его рука, сжимающая смычок, начала дрожать.

– Никому не двигаться. – Напряженную тишину вдруг разорвал властный голос.

Спасены!

– Сопротивление бесполезно. Мы вооружены.

Площадь окружили гвардейцы, у каждого в руке был зажат меч, отражающий солнечные лучи. Это казалось невероятным: в Эдене солдаты редко применяли оружие против граждан. Изумление сменилось радостью, когда я заметил Крейзера. Даже во сне я не мог представить, что когда-то проникнусь симпатией к капитану гвардии.

Ополоумевшие люди стали разбегаться кто куда. Часть бросилась в кафе, окончательно выломав двери и растаптывая каждого, кто попадался на пути. Воздух огласили стоны боли. Кто-то не оставлял попыток забраться к нам на террасу.

Я заставил Баэля убрать скрипку в футляр и, схватив его за руку, приготовился бежать. К счастью, барон Ризе вывел нас к неприметной двери.

– Этот ход ведет в переулок с другой стороны от площади. Прошу вас, уходите скорее!

Не успел хозяин дотронуться до двери, как она внезапно распахнулась. Я не на шутку перепугался, решив, что кто-то из толпы нашел черный ход. Но, увидев до боли знакомое лицо, воскликнул с облегчением:

– Тристан!

Его лицо было непроницаемым, но глаза по-прежнему ярко сияли.

– Скорее, нам нужно бежать, – тихо сказал он.

Я тут же бросился за ним, но Баэль не тронулся с места. Остановившись, я удивленно посмотрел на него.

– Баэль?

Он хотел что-то сказать, но его прервали крики, раздавшиеся снизу. На лестнице грохотали шаги.

– Вот он!

Несколько человек, отколовшихся от толпы, приближались к нам. Медлить было нельзя. Мы бросились вперед по тайному ходу. Сзади послышались звуки борьбы: барон перекрыл безумцам путь. Я внутренне благодарил Ризе и одновременно чувствовал вину за то, что пришлось его бросить. Но назад дороги не было – теперь только вперед.

Как и говорил Ризе, ход привел нас в переулок. К счастью, здесь было тихо, только издалека доносились крики.

– Идите за мной, – приказал Тристан.

Обменявшись взглядами с Баэлем, я последовал за Тристаном. Мне хотелось о многом его спросить: где он пропадал, откуда узнал, что мы в беде. Но он шел так быстро, ведя нас бесконечным лабиринтом закоулков, что я решил отложить расспросы на потом. Скоро стало понятно, что он направляется в какое-то определенное место.

– Тристан, куда мы идем?

Друг не ответил. Я на ходу оглянулся. Каменное лицо Баэля не выражало эмоций. Он шагал, прижимая к себе футляр со скрипкой. Я хотел позвать Тристана, но тот, опередив меня, заговорил первым:

– Ты помнишь?

С трудом догнав его, я спросил:

– Что именно?

– Самую первую жертву – невесту Коллопса. – В голосе Тристана послышались металлические нотки.

Я уставился на него с недоумением.

– Почему ты вдруг заговорил о ней?

– В тот день с ней была подруга, которая вернулась живой.

В голове вспыхнули обрывки давнего разговора с Крейзером.

«…ту самую подругу, с которой погибшая ушла на прогулку. Удивительно, но девушка даже не поняла, что с момента смерти Елены прошло уже несколько дней. Странно, да? Несколько дней – как один миг… Подруга уверена, что они отправились на прогулку именно сегодня. Но вот вопрос: где она была столько времени? Добиралась до Эдена? Невозможно. Но она твердо стоит на своем».

– И? – Я все еще не понимал, куда он клонит.

– Я начал подозревать, – ответил Тристан, не сбавляя шага и не поворачивая головы, – что вы от меня что-то скрываете.

Внутри меня все похолодело. Я перевел взгляд на Баэля: на его скулах заиграли желваки. Схватив Антонио за плечо, я остановился. Тристан прошел еще немного и замер на месте. Вокруг нас сгустилась тишина и словно образовался вакуум – не было слышно ничего: ни людей, ни пения птиц, ни топота копыт.