Витпанк - Клод Лалюмьер

Он сначала яростно вскинулся, потом засмеялся и сказал: «Нет, ночная темнота мне не помеха».

Он много говорил о преступниках, от которых удавалось легко добиться чистосердечного признания. С его связями в полицейском участке он мог очень помочь такому преступнику. Вот, скажем если преступник, совершивший эти недавние убийства, сейчас признается ему, то он сможет значительно облегчить его участь.

И с другой стороны, если этот теперешний преступник будет пытаться извернуться и захочет избежать длинной руки правосудия, то он может создать ему большие неприятности. Он выследит убийцу и нанесет удар в тот момент, когда тот будет меньше всего этого ожидать.

Он не попросил меня показать ему зарисовки, и это было удачно, потому что я не был ими удовлетворен. Когда он ушел, я порвал их все на мелкие кусочки.

Этой ночью я собираюсь спать в студии — чтобы, если что, защитить свои картины. Я почему-то беспокоюсь о них.

День 19. Сегодня нарисовал «Последнего невиновного» — множество больших голубых глаз, глядящих во всех направлениях. В нижнем правом углу картины расположен один-единственный желтый квадратик — он представляет окно. В нем можно разглядеть художника, который рисует усыпанный цветами мирный пейзаж. Может быть, я изменю название и назову это «Внутри моего черепа».

День 20. Этим утром я пришел в чувство и принял лекарство. Я понял, что, видимо, совершил кое-какие нехорошие вещи. Я решил, что подожду мистера Паунда, и когда он придет, сделаю ему чистосердечное признание. Он сможет облегчить мою участь. Он ведь мой друг. Я ждал весь день, но он так и не появился.

Около шести часов я позвонил в центральный полицейский участок. Мистер Паунд говорил, что у него до сих пор остались друзья в полиции; я подумал, что могу порасспрашивать их, и они подскажут мне, как его найти. Ушла целая вечность на то, чтобы связаться с отделом убийств. Я ждал и проклинал себя за то, что не взял у него его номер. Наконец меня соединили с детективом Бликом. Я спросил, не знает ли он мистера Паунда.

— Мистера Кларенса Паунда? — спросил он.

— Я не знаю точно его имени. Он полицейский в отставке. Он говорил, что у него еще остались друзья в полиции.

— Позвольте мне предположить: он говорил вам, что хотел стать сыщиком, но некие политические силы не позволили ему добиться успеха, верно? А еще говорил, что он — виджилянт, вершащий правосудие над преступниками, которым удалось избежать справедливого наказания?

— Э-э… ну да, — сказал я.

— Мне очень неприятно говорить вам это, сэр, но Кларенс Паунд — бывший почтовый работник, уволившийся из-за серьезного психического расстройства. Раз в несколько месяцев он на некоторое время перестает принимать лекарства, и тогда начинает воображать себя каким-то суперполицейским. Если он будет причинять вам беспокойство, дайте мне знать; мы заберем его и доставим к его лечащему врачу.

— Нет-нет, он совершенно не причинил мне никакого беспокойства. Большое спасибо.

Я повесил трубку как раз, когда он спрашивал: «А кто вы…»

Итак, мистер Паунд — всего-навсего шизик. Я должен быть готов к встрече с ним.

День 21. Я спал в своей студии, когда он вломился в нее. Я проснулся и увидел, что он смотрит на мои картины. В одной руке у него был пистолет, а в другой — фонарик.

— Они пустые, — сказал он. — Все эти холсты просто замазаны белой краской!

— Нет, — сказал я. — Просто это очень тонкая живопись. Их нужно рассматривать очень внимательно.

— Они пустые! Ты просто шизик!

— Ничего подобного; это ты — шизик! Ты — бывший почтовый работник, а никакой не полицейский! Ты никогда и не был полицейским!

— Это ложь! — он направил на меня пистолет.

— Это правда. Ты не полицейский.

Внезапно он сел — у него словно бы подкосились ноги. Долгое время он не говорил ничего. Я уже собрался подойти и отобрать у него пистолет.

Затем он начал говорить тихим, безразличным голосом. Он объяснил мне, кто он такой на самом деле, и мне все стало ясно.

Его зовут мистер Карлос Паунд, он владелец очень известной художественной галереи в Нью-Йорке. Сегодня мы соберем все мои картины и погрузим в его микроавтобус. Он отвезет меня в Нью-Йорк, где организует для меня персональную выставку.

Ручаюсь, мы устроим настоящий фурор.

Лесли Уот

Упорная девка

День Независимости — 4 июля — Фейерверки начинаются

Я ждала в коридоре, чтобы первой подойти к двери, когда раздастся звонок, но мама все же опередила меня. Она держала моллюска-шпиона осторожно, двумя пальцами, словно ручные цимбалы; на нем мигал зеленый огонек, свидетельствуя о готовности. Раковина моллюска была из серого текстурированного алюминия, это выглядело одновременно комически и пугающе; но вообще-то у нас в доме всегда так — никогда не знаешь, смеяться тебе или плакать.

— Ох, мама! — сказала я.

— Джинни, мы же должны узнать! — ответила она.

И открыла дверь.

Джейсон сделал шаг вперед. Он вскрикнул, когда моллюск-шпион раскрылся и выпустил ногу, ухватив щепоть его кожи, чтобы измерить температуру, кровяное давление и психологический профиль. На веснушках Джейсона проступил пот (никогда бы не подумала, что веснушки могут потеть), и хотя его макушка почти касалась притолоки, он так съежился, что моя мама по сравнению с ним показалась выше ростом.

Он метнул на меня взгляд, словно бы прикидывая, стою ли я того, чтобы иметь дело с ней. Я предупреждала, что его ждет много интересного — но могу поклясться, что теперь он уже начинал сомневаться, правильно ли поступил.

Мама взглянула на дисплей и прищурилась. Нога тем временем медленно убралась обратно, моллюск со щелчком захлопнулся и послышалось тихое жужжание. Она и без того знала, о чем думает Джейсон, для этого ей не требовался моллюск-шпион. Ему было семнадцать, как и мне, и он думал о том, о чем думают все семнадцатилетние, и о том, что будет потом. Маме было сорок, и она думала о том, что будет после. О своем «после» и обо всех проблемах, которые из-за этого на нее свалятся.

Она нажала кнопку на моих брюках, включив «электропастуха», и сказала:

— Хорошо. Я думаю, вы с Джоном можете пойти погулять.

— С Джейсоном, — поправила я.

— Ну, все равно, — сказала мама.

Брюки-пастухи сидели на мне, словно рукавица сталевара, густо нашпигованные проволокой и настроенные на максимальное поражение. В них я казалась себе огромной и неуклюжей, словно майкелиновский Шинный Человечек[65], разве только что я была девочкой. Эти брюки сделали их изобретательницу, то есть мою маму, сказочно богатой. Миллионы экземпляров использовались по всему земному шару, и до сих пор было зафиксировано только пять смертельных случаев — от сердечного приступа. Все доходы мама пустила на разработку «Упорной Девки» и кучи других продвинутых технологий слежения и контроля, большинство из которых она проверяла на мне.

Был жаркий, душный вечер, и я практически варилась в своих штанах. Я чувствовала запах собственного тела даже через сладкое благоухание дезодоранта и детской присыпки. Маме было наплевать, что меня смущает, когда я потею. Бог мой, она была совершенно сумасшедшая! Ничего удивительного, что ЦРУ отклонило ее заявку.

Я не могла дождаться, когда мы выйдем из дома.

— Ну, пока, — сказала я, хватая свою сумочку и надеясь, что матушка не обыскивала ее.

— Был рад познакомиться, миссис Вуото, — сказал Джейсон.

— Мисс, — поправила мама.

— Неважно, — сказал Джейсон, и я потащила его наружу, где стоял его фургончик.

Сиденья пахли немного неприятно — какой-то смесью пота и тормозной жидкости. Я опустила стекло со своей стороны. Поток воздуха, пройдя через освежитель воздуха в виде бумажного деревца, висевший у Джейсона на окне, омыл сиденья запахом зеленой листвы. Мы отъехали от моего дома.

— Ты взял билеты? — спросила я.

Дженсон запустил руку в карман своей рубашки и помахал в воздухе двумя корешками.

Нашим алиби был поход в кино, где показывали подряд все серии «Звездных войн». Это давало нам достаточно времени, чтобы поболтаться по окрестностям, поесть и после этого даже действительно посмотреть несколько эпизодов, если нам этого захочется. Джейсон миновал склады лесоматериалов, выехал за черту города и свернул на шоссе, ведущее к Маккензи. Дорогу обступили могучие деревья, и в их плотной тени стало достаточно прохладно, чтобы я перестала потеть. Джейсон проехал Либургскую дамбу, въехал на узкий мост, за ним повернул налево и притормозил на гравийной дороге, ведущей к реке. Здесь он припарковал машину. Когда мотор заглох, я услышала гудение мух и москитов и подняла стекло, чтобы не пускать их внутрь. Я снова начала потеть.