Навои - Айбек

— Господь не послал нам сына. Будьте же теперь здесь хозяевами. Зажигайте после нас светильник — нашим душам будет радостно, — упрашивала она.

Для сильного, трудолюбивого Арсланкула в боль-том городе нашлась работа. Кроме того, Дильдор, считавшаяся хорошей швеей, обшивала богатые семьи. Поэтому муж и жена — работавшее, как два вола в одной упряжке, не знали нужды. Видя, как согласно они живут, соседи говорили: «Даже Хазрет-Али с Биби-Фатимой так не уважали один другого».

У них родились дочка и сын. Несколько дней тому назад сынишка начал уже ходить. Вчера вечером Дильдор в честь этого события собрала соседских женщин и устроила угощение. Согласно обычаю, старуха поджарила пшеницу. Хотя лопнувшие в котле зерна обжигали руки, женщины набирали полные горсти и сыпали мальчику на голову. Между пухлыми ножками ребенка катали специально испеченные маленькие, как донышко пиалы, лепешки. Девушки, собравшиеся у соседа-ткача, перебрались через стену и наполнили дом криками, шумом и смехом. Дильдор была счастлива.

А сегодня Арсланкул в свою очередь, пригласил гостей — Султанмурада и Зейн-ад-дина.

Старуха наскоро заплела Дильдор волосы, и молодая женщина, накормив ребенка, подошла к мужу.

— Нарежьте побольше луку: я буду делать манты, — сказала она и направилась на кухню. Тщательно осмотрев и отобрав мясо, сало, плоды и сласти, Дильдор снова вышла во двор. Арсланкул, вытирая руками слезившиеся от запаха лука глаза, взглянул на жену. Увидев по лицу Дильдор, что она довольна, Арсланкул с улыбкой сказал:

— Что, не мало, душа моя?

— Нет, как раз столько, сколько хотела, — ответила жена.

— Э, если бы я даже отдал за них душу, и то быль бы мало! — с чувством проговорил Арсланкул. — Да что тебе говорить, — ты и сама все знаешь!

— Пусть наш сын будет такой же ученый, каш Султанмурад, — с чувством сказала Дильдор.

— Сокровище ума, — сказал Арсланкул. — Однажды из какой-то страны, из какой бишь… да, из Руна, пришел один большой ученый, не помню, как звали, — что-то вроде Челеби. Все ученые, которые дают уроки в гератских медресе, стали на одну сторону, а тот ученый — на другую и начали спорить. Челеби то начинал говорить про звезды, то про мудреца Афлатуна,[100] который бог знает когда умер, то читал подряд стихи из корана, а то задавал задачи о том, как мерить землю Ну-ка, ответьте на все это! На одни вопросы наши давали полный ответ, на другие — половину, а при каком-то трудном вопросе все заохали, — стоят, скребут в затылке, подталкивают друг друга: «Ты, мол, отвечай». Одним словом, опешили.

— Султанмурад тоже опешил? — взволнованно спросила Дильдор.

— Ах, душа моя, на самом интересном месте перебиваешь. Нет. Султанмурад уж не знаю почему, пришел после всех. Он ведь скромный человек. Пришел и сел напротив ученого — Арсланкул положил нож и поднялся. Все сидят молчком, уставились в землю. Тут Султанмурад напрямик задал один — два трудных-претрудных вопроса. Это задело Челеби за живое, и он сам тоже задал два вопроса, горячие, как огонь. Слово за слово, и поднялся такой спор, что борьба Пехлевана Мухаммеда с Малан-Пехлеваном в сравнении с этим — сущий пустяк.

— Кто же в конце концов победил? — нетерпеливо спросила Дильдор.

— В конце концов Челеби убежал в свою нору, словно мышь от кошки, — сказал Арсланкул и сделал такой забавный жест, что Дильдор невольно расхохоталась.

Старуха, раскатывавшая на айване тесто, укоризненно крикнула:

— Что случилось? Почему ты не рубишь мясо, дочка?

После утренней молитвы пришел Султанмурад. Арсланкул встретил его у ворот. Дильдор, возившаяся во дворе, слегка наклонила голову и, произнеся «салам», смущенно опустила глаза. Она заметила, что ученый опять, как и в прошлый раз, при виде ее переменился в лице. Первую встречу, когда Султанмурада привел в ее комнату Туганбек, Дильдор припоминала лишь смутно; во второй раз, при ее освобождении из тюрьмы в нем при виде ее произошла какая-то перемена. Теперь точь-в-точь то же самое. В голове Дильдор мгновенно вспыхнула мысль:» «Неужели его сердце привязалось ко мне?»

Султанмурад произнес дрожащим голосом: — Здравствуйте, сестра, живите долго, — и прошел дом вслед за Арсланкулом.

На его счастье, Арсланкул, не входя в комнату, остановился у двери и, проговорив: «Пожалуйте, господин, пожалуйте», тотчас же куда-то скрылся.

Султанмурад снял свою большую чалму, вытер лоб, покрытый холодным потом, и глубоко вздохнул. Усилием воли он пытался сдержать биение своего сердца.

Да и как было ему не волноваться! За эти годы красота Дильдор стала еще совершенней. Она пополнела, ее лицо и весь облик стали спокойнее, зрелее.

Сидя один в комнате, где жила любимая им женщина, Султанмурад рассматривал ряды полок, уставленные хозяйственной утварью. Самые обыкновенные вещи казались ему здесь чудесными.

Впервые полюбив, Султанмурад решил на всю жизнь сохранить верность своей несчастной любви. Однако настояния Зейн-ад-дина и соображения о том, что мелочи быта не должны мешать его занятиям, заставили юношу отказаться от этого намерения. Благодаря своему положению и репутации Султанмурад смог бы жениться на красивой девушке из богатой гератской семьи или взять в жены дочь какого-нибудь почтенного ученого. Вместо этого Султанмурад два года тому назад вступил в брак с простой девушкой, круглой сиротой; Но „образ Дильдор продолжал жить в его сердце.

Арсланкул, радостный и взволнованный, разостлал дастархан, разложил на нем лепешки, которые Дильдор напекла еще затемно, перед рассветом. Разломав лепешки, он выразил сожаление, что Зейн-ад-дин запаздывает. Султанмурад, который уже вполне овладел собой, успокоил его:

— Вы же знаете, что Зейн-ад-дину на каждом шагу попадаются знакомые. Наверное, стоит где-нибудь разговаривает.

При каждой встрече знаменитый ученый и простой деревенский парень находили общий язык и вели интересные беседы о самых обыкновенных вещах.

— Гостя надлежит угощать не одной вкусной пищей, но и интересными разговорами, — улыбаясь, сказал Султанмурад.

— Врата пищи и врата слова — они. Начинайте вы, господин.

Заговорили о происшествиях последних дней. Вспоминали бой на дубинках между Муфридом Калан-даром из Ирака и Халилем, простым гератским бродягой; награды, которые им пожаловал султан; говорили о том, как Мухаммед Сайд Пехлеван готовит своего семнадцатилетнего племянника к состязанию со знаменитым приезжим борцом; изумлялись удивительной стеклянной бутыли, покрытой всевозможными рисунками, которую изготовили гератские ремесленники.

А вскоре пришел Зейн-ад-дин. Ожидая услышать увлекательные рассказы о «большом свете», Султанмурад с Арсланкулом навострили уши. Зейн-ад-дин с осведомленностью профессионала принялся рассказывать о новых книгах, переписанных знаменитым Султаном-Али, прозванным «Кыль-Калам»—«Перо-волосок». По словам Зейн-ад-дина, это были бесподобные образцы каллиграфического искусства.

Наконец Зейн-ад-дин умолк. Султанмурад украдкой взглянул на своего друга, покручивавшего тонкими, унизанными сверкающими перстнями пальцами кончики черных, блестящих, словно намазанных маслом, усов и почувствовал, что его тревожит какая-то забота.

— Конечно, Султан-Али в каллиграфии и Бехзад в живописи — богом благословенные таланты нашего времени, — сказал он, поднимая брови и как бы разговаривая сам с собой. — Не удивительно, что они создают бессмертные произведения искусства. Однако и твое перо время от времени проявляет такую волшебную силу, что я теряюсь и спрашиваю себя — человек ли движет этим пером?

Зейн-ад-дин пристально посмотрел на Султанмурада:

— Ты хочешь меня утешить?

— Совсем нет. Я просто высказываю свое мнение Если тебе нужны подтверждения и доказательства, позови художников всей страны, — решительно ответил Султанмурад.

Зейн-ад-дин засмеялся:

Простак ты и наивный человек к тому же. Когда дело касается тебя лично, твоя беспечность переходит все границы. Говоря по правде, мое огорчение вызвано именно этим.

Султанмурад пожал плечами.

— Это не беспечность, мой друг. Я считаю, что мне не подобает соперничать со всякими выродками.

Подумай минутку, рассуди: кто такой Шихаб-ад-дин? Любой из моих студентов может прочесть ему лекцию. Если он завидует моим успехам, — не моя вина.

— Но ведь они бросают тебе в лицо ужасные обвинения, — горячо сказал Зейн-ад-дин.

Султанмурад махнул рукой—«будь что будет!»—я промолчал. Зейн-ад-дин заговорил о том, что Султанмурада обвиняют в распространении вредных мыслей, Шихаб-ад-дин собрав вокруг себя таких же, как он, полуграмотных недоучек, всюду сеет клевету. Ее ля Султанмурад сегодня или завтра не преградит путь своим врагам, он может попасть в беду.

Султанмурада вдруг прорвало. Небылицы, распре страняемые его врагами, жалили его сердце, каш змеи.