Фантастические повести и рассказы - Сергей Казменко

Но я, конечно, не стал этого делать. Я просто сказал — таким же ровным, спокойным голосом, каким говорил он:

— Слушайте, Вейермейстер, я страшно устал. И у меня очень мало времени. Если вы не хотите мне ничего больше говорить, так и скажите, и на этом мы расстанемся — пока. Потому что рано или поздно нам наверняка снова придется говорить с вами.

Некоторое время он смотрел на меня каким-то отрешенным взглядом, и я даже стал сомневаться в том, что он слышал, что я сказал. Но потом он все же ответил:

— Да, инспектор, пожалуй, я действительно не хочу вам больше ничего говорить.

— Дело ваше, — я встал, сделал несколько шагов по направлению к выходу, потом остановился и посмотрел на него, Но в таком случае ваше поведение выглядит весьма странно. Если не сказать подозрительно. Вы что, хотите, чтобы мы начали здесь расследование?

И вот тут он меня действительно поразил. Он посмотрел мне прямо в глаза и все тем же тихим, лишенным интонаций голосом сказал:

— Да.

Я напрасно спешил. Графа все равно уже не было на базе. Он улетел на Туруу тем же транспортом, что и Лоарма, и был теперь вне досягаемости. Конечно, с ним в любой момент можно было бы связаться, но делать этого я не стал. Все переговоры можно перехватить, все переговоры фиксируются информационной системой. Рисковать я не решился слишком велика была ставка. Это там, дома, на Земле можно было забыть об опасности, грозящей неведомо откуда, и свободно пользоваться каналами связи. Даже для деловых переговоров. Хотя Зигмунд всегда говорил о самом важном только лично, только в своем малом кабинете при отключенных каналах связи. Все мы иногда посмеивались над ним за это, никто не считал, что такая перестраховка там, дома, имеет смысл. Но одного, по крайней мере, он этим добился: он не позволял нам забыть о серьезности угрозы. И усомниться в ее существовании.

Немного подумав, я плюнул на все дела, пошел в ближайшее кафе и хорошенько поел. Сразу же потянуло в сон, но я бросил в чай таблетку вентредина — уже четвертую за последние двое суток — и на несколько часов проблема сна отступила. В конце концов, на вентредине можно было бы продержаться все шесть отпущенных мне суток, если бы в том возникла необходимость. Правда, потом весь этот недосып пришлось бы компенсировать, но путь до Земли неблизкий, можно и отоспаться.

Пообедав, я взял тайпер и тут же, за столом написал небольшой отчет. Потом достал из потайного кармана первую из кодировочных пластин, полученную от Зигмунда, закодировал его и бросил пластину в утилизатор. Теперь содержимое отчета было недоступно даже мне самому, и я со спокойным сердцем подключился к общему информационному каналу и ввел его в память системы для отправки с очередной почтой. Даже если со мной что-то случится, тот, кто придет следом, начнет работу не на пустом месте.

А потом я отправился в энергетический блок.

На этот раз я обошел заблокированный проход по верхнему ярусу. Это было раза в два дольше, чем идти по нижнему ярусу, но тут, по крайней мере, чувствовалось, что база обитаема. Из прохода, ведущего к бассейну, слышался чей-то смех, громкие крики, плеск воды, а на каменном полу отпечатались мокрые следы босых ног, дальше какие-то хмурые парни в цветастых майках сопровождали тележку с баллонами реагентов для вакуум-сфер, и мне пришлось прижаться к стене, пропуская их, потом снова открылся неизменный Сад, без которого нынче не обходится ни одна приличная база, и мне даже на какое-то время захотелось свернуть туда и полежать на травке, ни о чем не думая. Ну а потом я повстречался с киской.

Я свернул в проход, ведущий к транспортным тоннелям, сделал десяток шагов и застыл на месте. Потому что в конце прохода, изготовившись к прыжку, застыла в неподвижности гигантская рыжая кошка. Времени сообразить, в чем дело, у меня не было — она прыгнула, лишь только я остановился. Я автоматически пригнулся, отскочил в сторону и развернувшись не очень, правда, ловко, ударил правой ногой в основание шеи. Нога, конечно, прошла сквозь пустоту, я кувыркнулся по инерции в воздухе и свалился на пол. Коридор был, разумеется, совершенно пуст. Я услышал позади чей-то смех и быстро обернулся.

Смех тут же оборвался.

— Ой, простите. Я… я думала, это Карел.

Я встал, отряхнулся, потер ушибленное колено. Черт знает что, развлекается молодежь, делать им нечего! И вдруг, неожиданно для себя, улыбнулся оробевшей девчонке. Развлекаются — значит живут, как и все нормальные люди. Значит, им нечего скрывать и нечего бояться. И я вдруг подумал о том, что я сам давно уже не способен вот так развлекаться, разыграть кого-то, подшутить. Не с тех пор, как случилось это, на Джильберте. Нет, раньше, гораздо раньше с тех самых пор, наверное, как Зигмунд познакомил меня с третьей категорией данных о Нашествии.

— Не завидую вашему Карелу, если вы часто с ним такое проделываете. А впрочем… — я внимательно посмотрел на нее, — …немного завидую.

Она покраснела, опустила глаза.

— Он сам виноват. Вчера стащил из лаборатории мышку и пустил ее к нам на стол. Бедняжка так испугалась.

— А я было подумал, что испугались вы.

— Вот еще! — возмущенно фыркнула она, потом, осторожно выглянув из-за угла, сказала шепотом: — Ой, он идет.

— Ладно, не буду мешать.

Я улыбнулся ей на прощанье и пошел дальше, представляя себе, каково сейчас будет этому Карелу. И только дойдя до транспортного тоннеля я перестал улыбаться. Потому что понял вдруг, что случившееся только что совершенно невозможно, что это ненормально, не вообразимо с точки зрения здравого смысла и обычного, не извращенного человеческого поведения. Я, инспектор Академии, прибывший сюда с тайным заданием, могу и должен вести себя подобным образом. Но не обычные сотрудники базы. Когда умирает человек, а еще трое лежат в реаниматоре с сомнительными шансами, нормальным людям становится не до невинных шалостей, не до купания в бассейне и не до пробежек босиком по коридорам. Не так уж много здесь народа, чтобы подобное событие могло пройти бесследно. Если только… Если только оно действительно произошло.

Я застыл на месте, пораженный этой мыслью.

Так, будто внутри меня внезапно сработал какой-то переключатель.

Так, будто я внезапно все понял.

Но нет, я ничего еще не понимал. Просто факты, мне уже известные, выстроились вдруг таким образом, что где-то впереди замаячил намек на возможное решение. Стоп, не надо спешить, осадил я себя, это еще только намек, не более того, все это надо проверять и проверять. Но если я прав, хоть в чем-то прав — значит, меня каким-то образом рассекретили. Рассекретили, несмотря на то, что я стер всю информацию из своих мнемоблоков сразу же по прибытии на Кабенг. Рассекретили, несмотря на блок в моей памяти, установленный еще в Академии, несмотря на то даже, что об этом блоке я вспомнил впервые с момента его установки. Впервые, хотя имел право вспомнить о нем и, в случае необходимости, снять его лишь через трое суток после прибытия на базу. Мы бьемся над безопасностью, мы стремимся, чтобы поведение наших агентов как можно меньше отличалось от поведения обычных, ничего не знающих и ничего не ведающих людей, чтобы нас как можно труднее было выделить и как-то нейтрализовать и именно ради этого лишаем себя значительной доли памяти о том, с чем приходится бороться, но все это оказывается напрасным, если меня уже сегодня сумели рассекретить. Как, когда, где, каким образом?

Я стоял, прислонившись к стене у входа в транспортный тоннель, и не знал, что же делать дальше. Неужели это ловушка? — думал я. И я, как автомат, сам шел в эту ловушку. Меня просто-напросто подвели к мышеловке, не оставив никакого другого пути. И что тогда ждет меня там, дальше, в транспортном тоннеле? Или на энергоблоке? Что такого может ожидать меня здесь, на базе, рядом с людьми и знакомыми земными механизмами? Глупость какая-то, подумал я, ты просто паникуешь, Лешка. Глупость. А сколько в нашем архиве зарегистрировано необъяснимых исчезновений? Кажется, восемнадцать. Или даже больше. Вот так же, в знакомом, привычном окружении, среди людей, кто-то исчезал бесследно и необъяснимо. А Панкерт — тоже глупость? То, что он погиб на Джильберте — и вот, объявился здесь, на Кабенге, а потом прибыл на Землю, оставил доклад в Академии — и исчез. Призрак, с которым здесь, на Кабенге, все так или иначе были знакомы, А Катя? Я даже вздрогнул, поняв, о чем же я думаю. Но не думать не мог — я уже искал информацию о ней в своих мнемоблоках. Конечно, ничего существенного не было. Не было даже индекса связи за последние пять лет. Да и что я хотел обнаружить где и когда она тоже могла превратиться в призрака вслед за Панкертом? Смешно. Так смешно, что мороз по коже пробирает. Да не может она быть призраком, не может, я же видел ее, говорил с ней, убеждал я себя, но какой-то голос внутри меня отвечал, что Панкерта точно так же видели, с ним не то, что говорили, с ним вместе жили и работали. И тем не менее прибытие его на Землю не зарегистрировано. И появление его доклада поэтому может означать все, что угодно. В том числе и то, что нас, тех, кто знал все возможное о Нашествии, тех, кто занимался исключительно Нашествием, каким-то образом рассекретили и решили нейтрализовать.