Репетиция конца света - Елена Арсеньева

– Еще раз обзовешь меня так – удушу. Понял, Леха? Удушу, как твоего Рубцова любовница удушила! – пригрозила женщина.

– А ты мне не любовница! – гордо отозвался Леха. – Не люб... не подруга, не любовница... ты мне собутыльница! Люська! Как там дальше у Рубцова?

– Откуда мне знать? – огрызнулась Люська.

– Принеси книжку. Синенькая такая, маленькая. Ты же знаешь, я пока слова не вспомню, не успокоюсь.

Изгибаясь, словно знак вопроса,Дергаясь спиной и головой,Пьяное подобие матросаДвигалось по ломаной кривой! —мысленно подсказала Алена.

– Принеси книжку, Люська! – заблажил Леха, который явно не обладал способностью к телепатии.

– Ну, как ваши нижегородцы говорят, сдонжил [4] ты меня, чисто сдонжил! – с ненавистью пробормотала Люська. – Где эта твоя книжка?

– В той комнате, – пробормотал неугомонный любитель Рубцова.

– У квартиранта, что ли?

– Ну.

– Не-е, – лениво протянула Люська. – В комнату квартиранта я не пойду.

– Почему?

– Во-первых, он поставил замок. А ключа у меня нет. Во-вторых, сказал, если я туда залезу, он мне мало что вывеску начистит, так еще и наведет на меня ментов. А мне это зачем?

– Да брось, это он треплется, – с пьяной бравадой заявил Леха. – Не тронет он тебя. А тронет – я его...

– Заяц во хмелю, – брезгливо сказала Люська. – Охота была с этим мужиком скандалить из-за какого-то твоего Рубцова? Я с таким квартирантом живу, как у Христа за пазухой, никто ко мне не цепляется, никакой прописки-выписки не требует.

– Как это ты с ним живешь? – внезапно взревел Леха. – Ты ж говорила, между вами ничего...

– А тебе-то что? – перебила Люська. – Только что орал: не любовница, а собутыльница.

– Люська! – Голос Лехи набряк пьяной яростью.

– Да уймись, – равнодушно бросила Люська. – Ни с кем я не живу, нужны вы мне, кобели. Квартирант хороший, платит вовремя, ведет себя тихо, баб не водит, да и самого его практически нет никогда. Зачем я буду с ним ссориться и лезть в его комнату, когда ему этого не хочется?

«Может, твой квартирант баб к себе и не водит, – тоскливо подумала Алена. – Однако определенно носит их к себе. Меня он наверняка принес – я ж без сознания была. И в каком же состоянии, интересно знать, находилась эта Люська, что не видела ничего и не слышала? Не подозревает о делишках этого фальшивого милиционера?»

Фальшивого? Не факт. Уже столько написано и сказано о симбиозе правоохранительных органов с преступным миром, что это тоже превратилось в штамп. Однако факт есть факт: Алену приволок сюда и связал человек в милицейской форме.

Зачем?!

Судя по его словам, услышанным с балкона, мол, ускользнула от него эта сука, которую он рад бы прикончить, – судя по этим словам, он следил за Аленой.

Надо же! И он тоже! А еще ее выслеживал парень в черной косухе. Удивительно – сколько преследователей моталось по следам Алены в этот вечер, а она и не знала, и не видела!

Впрочем, она и по жизни такая – невнимательная. Никогда ничего не замечает, пока не столкнется с событием нос к носу.

Интересно знать, прежний преследователь Алены и этот мент – они подельники? Работают в связке? Организовали преступное сообщество, именуемое бандой?

Нет, вряд ли. Потому что, когда парень в косухе качал права в борделе, убеждая Катерину, что Алена находится там (и он, между прочим, не ошибался!), мент убеждал под балконом какого-то мужика в длинном пальто, что потерял «эту суку».

Боже ты мой! Да ведь там еще был мужик в длинном пальто, который и руководил действиями мента! То есть обладатель «жигуля» и электрошокера – всего лишь исполнитель чьих-то категоричных и жестоких приказов. Исполняя их, он захватил Алену, притащил в комнату, которую снимает у какой-то зачуханной алкоголички, привязал тут ее к дивану, убежденный, что хозяйка не пожелает ссориться с выгодным квартирантом и носа не сунет в его «покои», даже за такой безделицей, как томик Рубцова.

И, словно в насмешку, позабытые запьянцовским Лехой строчки ернического рубцовского стихотворения всплыли в ее памяти:

Спотыкаясь даже на цветочках,Боже! Тоже пьяная! В дугу!Чья-то равнобедренная дочкаДвигалась, как радиус в кругу.

Мысль о спасении, о бегстве двигалась, как радиус в кругу, в голове Алены, снова и снова возвращаясь к исходной точке: все ужасное, необъяснимое, мучительное началось в ее жизни с тех пор, как ее бросил Михаил. Конкретно с того дня. Будь он проклят за то, что обрек ее на страдания физические и моральные! Только из-за него она стала тем, чем стала: гулящей бабой, загнанным зверем, беспомощной жертвой...

Чьей жертвой? Чьей, черт побери?! Ответа на этот вопрос по-прежнему не было. И на множество других – тоже: что происходит? Почему? За что?!

И что ее ждет впереди?

***

«Я хотел, чтобы наш ребенок рос хорошим, добрым, умным. Я все делал, чтобы сохранить семью. Мне одному трудно было тянуть все это. Ты просто игралась со мной. А при первой же возможности изменила. Теперь это у тебя вошло в привычку. Подло это. Ну ладно, если бы просто переспала, а то ведь у тебя характер – раз и отрубила. Что в нем, если он такой хороший, почему его твоя сестра так боялась? Ты этот вопрос себе задавала: она ведь никого никогда не боялась, почему боялась его? Как бы и тебе страшно не стало. А разве со мной тебе было страшно когда-нибудь? Я тебя бил? Никогда. Я только все время твердил – не ври мне, пожалуйста. А ты все врала, завиралась, потом сама запутывалась. А я чувствовал, мучился, я все время чувствовал! Ты можешь говорить мне разные гадости, мол, я убийца, но разве ты не знала, кто я, когда замуж за меня шла? И посмотри теперь на себя, ты сама кто? Я же говорил, что не смогу жить без тебя. Тошно мне, пусть я попаду в ад, а где мне еще место? Ты измотала меня. Ну, теперь ты сможешь начать все сначала, только подумай: сможешь ли ты жить с этим человеком? Не знаешь ведь, что у него за спиной! Хочешь счастья, но зачем ты его отняла у нас? Помнишь, как мы мечтали дожить вместе до старости и умереть в один день? Может, мне надо было сначала тебя убить, только я не могу. Мне плохо, я не могу сказать, как мне плохо!..»

Володя утер слезы и тупо подумал, что не просто водит ручкой по бумаге, нанизывая уже бессмысленные слова, а как бы молит о помощи. Но никто не придет и не поможет, никто не отговорит его от того, что он задумал сделать. А он все цепляется за жизнь, которая теперь воплощена в этих размашистых синих строчках. Но сколько слов ни напишешь, все равно не выразишь ими того, что разрывает сердце. Боль притупить можно только водкой. А прекратить – смертью.

Ну ладно, надо же как-то закончить эту мазню.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});