Охота на ясновидца - Анатолий Королев

Елагинский остров, я оказался в самой пустынной и заброшенной части парка. А выйдя в район, указанный стрелкой часов Сандрины Перро, обнаружил всего лишь заросший сорной травой да низким кустарником мысок, обведенный бетонным берегом, в который плескалась невская вода. Правда, здесь наконец появились чайки. Небольшая стайка птиц крикливо носилась над моей головой. Я огляделся не без уныния: удручающее фиаско! Дом с желтыми шторами на втором этаже… ржавая машина со снятыми колесами во дворе… все мимо! Я уже собирался позвонить Учителю, как что-то — желтым — блеснуло в траве недалеко от моих ног. Бог мой, я поднял с земли обрывок то ли афиши, то ли плаката, пожухлый от влаги, выцветший обрывок бумаги, на котором и увидел свой домик — чистенький, в два этажа, нарисованный, с веселенькими желтыми шторками… Это был плакат страхования жилья! А вот и машина! Тут же в траве валялась ржавая детская машинка — без колес! — забытая сто лет назад рассеянным карапузом. Облупленная красная краска. Пластмассовый шофер за крохотным рулем… Я еще пошарил глазами и увидел целлулоидную куклу-негритянку. Вот она моя террористка! У куклы не было левой ноги и правой руки.

Чайки с насмешливым воплем пронеслись над головой.

Я набрал номер связи и вызвал 3Г3, после чего сообщил Учителю о своей неудаче.

— На каком расстоянии раскидана эта чепуха?

— Примерно, на площади в пятьдесят сантиметров.

— Поздравляю! Обнаружить столь малую точку мало кому удается. А теперь, Герман, соблюдай предельную осторожность, — голос Эхо стал строг и сух, — выйди к набережной и посмотри налево…

Я прошел сквозь сорные заросли к бетонной полоске берега, посмотрел налево и прирос к месту — в ста метрах от меня, на воде, двумя канатами к стенке, был причален дебаркадер. Голубой домик с плоской крышей на металлической барже о трех окнах. Среднее окно задернуто яичного цвета занавеской. Пустая палуба. На жедезном борту намалевана белой краской цифра 313! Код Эхо и номер дебаркадера совпадали… о чем я тут же сообщил наставнику.

Дьявол! Он — сущий дьявол! А я — ученик дьявола.

— Не размахивай радиотелефоном, — окрикнул Эхо, — наверняка тебя уже заметили. Постой спокойно. Выкури сигаретку для отвода глаз и возвращайся к машине. Держись скучно. Их наблюдение идет через бинокль. Поздравляю, Герман. Ты почти угадал. Ошибка в сто метров — не считается. Понял, почему в резонансе возникло слово «качает»? Качает не дом, а дебаркадер на воде. На ужин заказываю бутылку шампанского брют.

— Мне самому вызвать милицию?

— Милицию? — удивился голос маэстро. — Зачем? Это не наше дело. Мы ищем истину, а не улики. Это интеллектуальное упражнение на тему резонанса и совпадений и только. Ты убедился, что звук является особого рода копией ситуации, вещи, человека. Ты видишь, что мир состоит из повторов, из совпадений, из репликаций. Заметил, что шафранный цвет занавесок идентичен цвету ремешка часов Сандрины Перро? А цифры на барже не только повторяют мой код — это была моя шутка, — а похожи на те, которые изображены на циферблате ее часов? Какая прелесть, не правда?

Я потерял дар речи:

— Но они же ее никогда не найдут!

— Конечно, — не найдут. Там же одни идиоты.

— Послушайте, генерал, ведь девочку вот-вот убьют. Дело идет к вечеру. Обмен сорван, и они намерены отомстить несчастным родителям! Вы думаете, слова о посылке отрезанной головы только шутка?

— Я так не думаю. Правда, они передумали. Пошлют только отрезанные ушки девочки. С головой много возни.

— И вам наплевать на ее жизнь?!

— Пойми, дурачок, — голос Эхо стал тревожным и ласковым, — мы не можем злоупотреблять своим даром и исправлять несовершенство вселенной. Это ее судь-

ба, а не твоя. Вспомни судьбу бедняги Хейро? Он лез в чужие судьбы и, потеряв дар, двадцать лет прожил в нищете. Чужая судьба священна. Своя — тем более. То, что я лезу в свою судьбу — очень опасно. На это нужны серьезные основания. Мое основание в том, что я считаю свою будущую смерть преждевременной. Вот почему мой враг вне законов бытия. Это очень тонкая материя, Герман. Ты мой ученик. Мое оружие. И я не могу рисковать тобой из-за какой-то писюхи. Немедленно возвращайся к машине! Это приказ! Ясно?

— Ясно. Слушаюсь. Иду к машине.

— Умница. Бегом марш!

Я спрятал радиотрубку в карман. Но решил делать по-своему. Быть в двух шагах от маленькой пленницы и ничего не сделать для ее спасения! Такое не укладывалось в моей голове… Пока Эхо поднимет тревогу, пройдет десять, а то и все пятнадцать минут. Я влезу в ситуацию и заставлю свою охрану пустить в ход оружие. Два офицера охраны из Вольфшанце стоят целой банды головорезов!

Кстати, Эхо разрешил мне носить газовый пистолет, и он был со мной в заднем кармане брюк. Все же — оружие.

Прогулочной походкой повесы я прошелся в сторону дебаркадера. Затем нагловато остановился напротив и облокотился на хилую железную оградку, которая преграждала путь. Меня наверняка заметили. Посмотрел на часы. Думаю, что охрана уже бежит в мою сторону… Затем открыто перемахнул через ограждение и спрыгнул на палубу с высоты полутора метров. Край баржи вплотную подходил к берегу. Ббум! — отдалось под ногами. Железный корпус баржи дрогнул от моего прыжка. Мертвый проснется. Но на палубе по-прежнему царила тишина. Я оглянулся на берег. Охраны пока не видать. Может быть, дебаркадер пуст?

Внутрь голубого домика вела дверь, на которой красовался висячий замок. Тяжелый амбарный замок в крупных петлях. Тогда я решил добраться до окон по карнизу, который шел над бортом дебаркадера. Черт! Чуть не угодил ногой в мертвую чайку… Ступив ногой на карниз, я убедился, что он достаточно широк, чтобы можно было пройти по доске и заглянуть в окна.

Шаг, второй…

Далеко внизу, в щели между бетонной стеной причала и стальным бортом баржи мерцала невская вода. Борт то наползал на стену, то отходил. Осторожней, Герман! — упасть вниз смертельно опасно: щель проглотит, а челюсти раздавят башку пловца о бетон.

Третий шаг, четвертый. Я заглянул в первое окно. Оно было ничем не закрыто. Какая неприятная комната! Хотя на первый взгляд ничего особенного. Типичная комната капитана… походная кровать, небольшая деревянная полка, уставленная книгами, преимущественно техническими, кресло рядом с кроватью, простой плетеный стол у стены, где видна закрытая дверь, да большой железный несгораемый шкаф — вот то, что бросилось мне в глаза.

Скучная картина.

Но стоило мне заглянуть в окно с желтыми шторками, как я чуть не сорвался с карниза. Шторки посередине были раздернуты и я узрел ужас во всех подробностях — на кресле-качалке, раскинув руки и ноги — босые ноги с розовыми ногтями! — сидела убитая женщина — в комбинезоне! — уронив голову в черном чулке из капрона! — на кровавую грудь. Ее расстреляли в упор, и кровь продолжала еще вяло сочиться потоками мертвого клея на солнечный пол. Значит, стреляли недавно…

Матрас для похищенной девочки был пуст, тут же на полу валялось красное одеяльце! Как я все угадал! Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. Там, на пороге, мертвело еще одно тело. На этот раз огромной черной собаки в красном ошейнике! Дог был так же расстрелян в упор и зиял кошмарными дырками в животе.

Шатаясь, я стоял на карнизе, скрученный приступом рвоты, цепляясь руками за щели в деревянной стене.

Прошло минут пять прежде, чем я смог двинуться дальше.

Охраны по-прежнему не было видно.

Но то, что я увидел в последнем окне вообще не укладывалось в голове.

Я увидел просто обставленную комнатку с низким потолком и с широким камином, одним из тех, которые встречаются в старинных домах. В одном углу стоял комод; другой угол занимала узкая кровать, покрытая белым одеялом. Поверх одеяла лежала раскрытая книжка. Слева от окна находился туалетный стол. Так вот, в центре комнаты в большом старомодном кресле, обитом цветным материалом, сидела лицом ко мне какая-то безобразная старушенция с вислыми щеками в крупных бородавках, с отвисшей нижней губой, в круглых очках на ноздреватом носу, в старорежимном чепце и клевала носом. На коленях она держала голое веретено. Да! Под потолком над ее головой висела клетка, полная волнистых попугайчиков. Можно было представить как они шумят, но я ничего не слышал, словно сам стал старухой. Бабуля не замечала, что сзади, на пороге двери, открытой в соседнюю комнату, видна голова убитой собаки. Еще одна дверь вела на палубу, и она была нараспашку. Я прошел до конца карниза, спрыгнул на палубу и возник на пороге. Старуха продолжала дремать.

— Эй, бабушка… — осторожно позвал я, соблюдая опаску.

Древность даже сладко всхрапнула.

— Бабуля, — я тронул ее за плечо.

И тут старая тварь очнулась. По вислым щекам прошла судорога пробуждения, ветхие веки открылись, на меня уставились бесцветные глаза, рот ощерился, показывая ряд молодых белоснежных зубов, годных красотке, но никак не столь безобразной старости.