Хранительница Грез - Пэррис Бондс

— Простишь ли ты меня, Брендон? — голос был таким тихим, что юноша не был уверен в том, правильно ли он расслышал. — Я умоляю тебя. Я была не права, я сделаю все, что ты захочешь. Я устрою тебя в армию на эту бурскую войну, если ты этого и в самом деле желаешь.

Эта плачущая женщина, так униженно умолявшая его, была ли она в самом деле его матерью? Неожиданно новая сторона ее натуры и смягчившееся лицо остудили гнев Брендона. Его плечи поникли.

— Я уже ничего не хочу. Мне все равно. Брендон не спал уже больше двух дней. Он хотел поскорее забыть Шевонну.

— Я так устал…

— Я тоже. — Энни отерла слезы тыльной стороной ладони. — Я так устала держать все вместе. Работать. Заботиться о каждом и обо всем. Я просто хочу отдохнуть. Я хочу домой, во Время Грез.

Домой. Может быть, они оба сумеют найти покой там, во Времени Грез. Брендон ужасался при мысли о том, что Шевонна никогда не будет принадлежать ему. Жестокая ирония судьбы. Теперь, когда они любят друг друга. Может быть, расстояние поможет заглушить его боль. Заглушить его боль, но никогда не убить любовь к Шевонне Варвик.

Книга третья

Вскочил на ноги разбойник

«Вам никогда не взять меня живым!»

Вскричал он

И его вопль разнесся далеко над водой.

Вы могли бы его расслышать, если бы

Проходили мимо.

«Кто же выйдет на вальс Матильду

Со мной?»

Глава 21

1902

Шевонна уставилась в «Сидней Диспатч». Передовая статья на первой полосе газеты рассказывала о ничем неоправданном жестоком поведении британских солдат в Южной Африке.

Следующая статья утверждала, что «НСУ Трэйдерс» положила начало социальным реформам, установив для своих служащих минимальный размер заработной платы и гарантируя тем самым нижний предел, ниже которого зарплата опуститься не может.

Третья публикация заявляла, что «Новый Телеграфный Акт 1901 года гарантирует, что ни один контракт на почтовые перевозки в интересах Австралийского Союза не будет заключен, если при этом не будут использоваться только белые рабочие».

«НСУ Трэйдерс» и ее флот наверняка присоединятся к этому Акту. С ограничением иммиграции, депортацией, дискриминационными, как эта, мерами белая Австралия будет возрождена.

Конечно, отца это рассердит до невозможности, но Шевонна устала успокаивать его. Их вражда с матерью Брендона внушала девушке невыразимое отвращение. Именно эта вражда сделала их с Брендоном любовь такой трудной, почти невозможной.

Она отложила газету в сторону и снова взяла читанное перечитанное, обильно политое слезами его письмо. Краткое, ужасное письмо о любви и прощании навсегда. И хотя с момента получения письма прошел уже год, Шевонна с прежним трепетом всматривалась в строчки, написанные рукой возлюбленного: она выучила их наизусть.

«Дорогая Шевонна.

Это письмо очень больно писать. Несмотря на то, что я люблю тебя больше, чем любил или буду любить в своей жизни, наша любовь может погибнуть из-за войны между нашими семьями. После долгих мучительных размышлений я решил, что лучше прекратить наши отношения сейчас, чем смотреть, как медленно умирает наша любовь среди самодовольства и равнодушия.

Брендон».

Теперь все живое в ее сердце умерло. То, что билось в ее груди, было простым физиологическим органом.

Оба, она и Брендон, знали о вражде своих родителей. Самым простым и логичным выводом из поступка Брендона следовало, что она ему надоела. Шевонна чувствовала себя ужасно одинокой и несчастной. Вражда родителей оправдывала Брендона. Из письма она увидела, каким он был на самом деле. Слабым. Шевонна не знала, где он сейчас, и ей это было безразлично.

Она больше не чувствовала боли, но также знала, что ей никогда не испытать и прежней радости. Раз она жива, то должна наконец сделать свой выбор. В любом случае, жизнь продолжается.

В дверь постучали, и Шевонна положила сложенную газету поверх письма Брендона.

— Шевонна? Это я.

Сердечная улыбка девушки, по здравому рассуждению ее матери, отнюдь не свидетельствовала о хорошем аппетите. Вчера Луиза сказала ей:

— Шевонна, еще немного — и ты будешь весить не больше птички. Дорогая, попробуй, пожалуйста, чеширский пудинг.

За прошедший после получения письма от Брендона год девушка потеряла в весе почти стоун. Глаза стали пустыми и глубоко провалились в глазницы. Она знала, что выглядит не лучше ходячего кадавра (Кадавр — мифологический герой, известный страшной худобой.), но это ее ничуть не заботило.

— Входи, мама.

Луиза вошла, закрыла за собой дверь и встала, сложив руки на животе. — Ты уверена в том, что хочешь сделать?

— Да. — Она начала складывать следующую юбку. Шевонна записалась волонтером — сестрой милосердия и собиралась в Южную Африку на Англо-бурскую войну.

Дверные петли заскрипели, когда вновь раскрылась дверь. Шевонна обернулась и уронила жакет, который собиралась положить в чемодан. На пороге стоял отец. Смущение и ярость безошибочно угадывались на его лице.

— Я не могу позволить тебе совершить подобную глупость, — сказал он.

— Вы не сможете меня удержать, — прошептала Шевонна, обращаясь к родителям. — Вы не сможете вечно держать меня взаперти. Я все равно найду способ уйти, так или иначе.

— О Господи, Шевонна! — всплеснула руками мать. — Посмотри на себя, ты же совсем зачахла.

Дэн отстранил Луизу и подошел к дочери, беря ее тонкое, хрупкое, совершенно иссохшее тело в руки и прижимая к груди.

— Что с тобой происходит? Что тебя так глубоко ранило, что ты хочешь быть убитой?

Она повернулась к нему с трагическим выражением лица.

— Да! Да! Да! Я хочу этого!

— Я запрещаю тебе уходить!

Дочь впервые в жизни не повиновалась Дэну и оставила отцовские слова без внимания.

— Ты хочешь умереть из-за этого бастарда Трэмейна? Он значит для тебя больше, чем семья?

— Семья, семья! Это все из-за этих чертовых семей так получилось! Будьте вы прокляты! Я ненавижу нашу семью, я ненавижу вас вместе с вашей враждой!

Дэн оттолкнул дочь от себя. Лицо его стало жестким и неумолимым.

— Тогда уходи и не возвращайся больше!

Согласно легендам, единственный туземный народ, населявший Трансвааль, был частью народа великого королевства Ашанти. Ведомые своей королевой, они пришли на берега Крокодиловой реки — Лимпопо.

Когда королева спросила у своих жрецов, как ей перейти реку вброд, те ответили, что все устроится само собой, если королева принесет жертву. Тогда она принесла в жертву собственного сына и вскричала: «Баоли! Дитя мертво!» Ее потомки перешли реку и расселились по саванне бассейна Лимпопо.