До последней крови - Збигнев Сафьян

— Подожди, провожу тебя к Микулке.

— Сама найду дорогу. Оставь меня, Зигмунт. Может, позже, когда все забудется. Может, никогда. Сейчас хочу быть одна, во всяком случае, не с тобой…

Темная ночь, из окопов почти ничего не видно. Завтра будет бой, солдаты не спят, вслушиваются в тишину, которая сейчас наводит на них страх и одновременно вселяет надежду. Все волнуются перед боем, представляют себе наступление — местность, простреливаемую огнем. Ощущаешь ли боль, когда в тебя попадет пуля? Кажется, только потом ее почувствуешь. «Самое страшное, братцы, ранение в живот. Не жри перед боем. А если уж наелся, то так, чтобы потом себя не жалеть». Конечно, это историческая минута, а тебе выпала такая доля, и ты должен платить полной ценой за участие в этом историческом событии. Интересно, кто пойдет первым? Конечно, первый полк и первый батальон…

В окопах, у Радвана в роте, капрал Граля скручивал папиросу.

— Боишься? — спросил он сидящего рядом Козица.

— Чего?

— Когда человеку двадцать лет, он не думает о смерти. А я думаю о жене.

— Самое лучшее, — вставил Кжепицкий, — проспать до самого наступления.

— А я так верю, — отозвался Шпак, — что мы останемся живы. Чувствую это. Должна же быть какая-то справедливость на свете…

Кто-то рассмеялся.

— А богу помолился? — спросил Оконьский, на этот раз без злобы.

— Помолился, — ответил очень серьезно Шпак, — и очистил у ксендза свою душу от грехов…

Когда Вихерский зашел в укрытие, Радван как раз рассматривал фотографию Ани. Быстро спрятал ее в карман.

— Ты официально, как офицер штаба, — спросил Радван, — или по личным мотивам?

— Скорее по личным. — Вихерский сел и достал из кармана плоскую бутылку. — Знаешь, как это выглядит. Десять раз начальник оперативного отделения писал проект приказа…

— Берлинг хочет, чтобы боевое крещение удалось на славу…

— Да. Наступаем на узком участке Ленине, Сысоево. Насколько ориентируюсь, враг имеет здесь глубоко эшелонированную оборону… Правда, данные не точные.

— Точные данные, — Радван был немного саркастичен, — будут иметь историки. Они вам скажут, где вы напортачили. А оборону немцы имеют крепкую. Интересно, как танки пройдут через эту болотистую речку…

— Как-нибудь пройдут…

— «Как-нибудь, как-нибудь», — передразнил Радван. — В школе подхорунжих говорили по-другому.

— Командир все очень точно разъяснил… А разве можно предвидеть развитие боя?

— Однако, — сказал Фадван и посмотрел в сторону немецких окопов, — хорошо думать, что они там сидят и боятся. Знают, что мы пойдем в наступление, только не знают когда. Они уже не безнаказанны и не уверены в победе, как в тридцать девятом году. Понимаешь, в Сентябре они были для меня недосягаемы.

Сейчас чувствую, что могу им отомстить. Что я — не хуже их!

— Ты мог бы, конечно, — Вихерский легко улыбнулся, — провести беседу перед наступлением. Вздремни, у нас есть еще пара часов.

Бой для роты Радвана должен был, однако, начаться раньше, чем для других подразделений. Начало артиллерийской подготовки назначено на восемь часов двадцать минут, но около шести утра командир батальона майор Ляхович получил приказ провести разведку боем.

Позже те, кто останется в живых, и военные историки, которые никогда здесь не были, станут оценивать ход битвы, правильность приказов, обоснованность принимаемых решений, точность их выполнения. Двенадцатого октября ранним утром можно было только оценить трудности поставленных задач. Разведка боем предполагала начало действий после пятиминутного огневого налета с целью удержаться на занятом рубеже до начала общего наступления. Ляхович сказал: «Разгромят мне немцы батальон», возможно, добавил, что думает об этом приказе, и решил, какую роту послать… Инструктор отделения политико-воспитательной работы Павлик, которого недавно, не без причины, назвали «чурбаном», решил участвовать в наступлении, а Радван, когда начался пятиминутный огневой налет, поднял роту. Это значило, что он первым во мгле выскочил из окопа и крикнул: «Вперед!» Сердце стучало в груди, желудок подступал к горлу, но это не был страх. Неожиданно появился приступ острого кашля, который вдруг прекратился, влажный воздух наполнил легкие. Несколько десятков метров шли в полный рост, как на параде, затем вспыхнули ракеты, их накрыл ураганный огонь немецких минометов. Но, по крайней мере, теперь известно, какая здесь у них оборона! Вошли в болото, шли вброд через Мерею, не чувствовали холода, даже не слышали немецких пулеметов. Те, которые отдали приказ на разведку боем, все представляли теоретически, а солдаты шли не по карте, а брели в грязи в направлении немецких окопов. Падали в болото. Павлик бежал рядом с Радваном и сейчас восхищался им: поручник шел как на плацу.

В первых окопах немцы не выдержали. В сером рассвете видели их силуэты в горшкообразных касках, поднимающиеся с земли и отступающие в направлении возвышенностей. Солдаты прыгали в окопы врага. Здесь бежавший за поручником Радваном Шпак первый раз увидел живого немца, который, видимо, не успел выскочить вместе со своими; сейчас он выстрелил из пистолета и не попал, пытался еще раз выстрелить, но Шпак вонзил штык в его тело; крестьянин из Новогрудка увидел вытаращенные глаза, раскрытый рот врага и понял, что убил. Убивали легко и так же легко погибали. Бадовский, солдат из второго взвода, был убит осколком в висок и лежал без движения на дне окопа.

— Останемся здесь, — решил Радван.

Заняли немецкие траншеи и уже через несколько минут увидели в тумане контратакующих автоматчиков врага. Открыли также огонь немецкие минометы. Заметили приближающуюся цепь вражеских солдат. Противник появился со стороны речки. Немцы хотели отсечь роту от польских позиций.

Радван увидел возле себя Мажиньского. Бывший инструктор центра подготовки пехоты держался напряженно, но сохранял спокойствие.

— Нас окружают, — сказал он.

Радван посмотрел на часы. Еще пятнадцать минут осталось до начала артиллерийской подготовки.

— Выдержим.

— Не всегда следует рассчитывать на пунктуальность на войне, — пробурчал Мажиньский.

Через минуту Радван увидел его возле пулемета.

— Как на учениях, — инструктировал Мажиньский. — Подпусти поближе, не спеши, теперь. Надолго ли хватит патронов? Как будто они на острове, внутри немецкой обороны, которая сейчас сомкнулась вокруг них. Наконец восемь двадцать… Но тишина продолжается, польская артиллерия молчит.

Начало артиллерийской подготовки, в связи с большим туманом, было передвинуто на час позже. Что думает о подразделениях первого батальона генерал Берлинг? Что думает Ляхович, напряженно всматриваясь в туман и прислушиваясь к трескотне пулеметов?

Радван наблюдал за медленно приближающейся цепью врага. Значит, так это все закончится? Почему не начинают? Посмотрел вокруг, глянул на лица своих солдат и кивнул Кжепицкому. Вырвал листок из блокнота.

— Попробуешь добежать до батальона, отдашь командиру…

Кжепицкий выскочил из окопа и, пригнувшись, побежал через простреливаемое поле. Туман рассеивался, уже светало. Подумал, что его прекрасно видно, услышал свист снаряда, упал на землю и взглядом поискал кустик, бугорочек, чтобы проскочить вперед. Поле казалось пустынным и голым; солдат еще немного подождал, затем сделал очередной рывок, но уже понял, что ранен, хотя боли пока не чувствовал. Он не мог подняться, полз и полз в направлении батальона, но каждое движение давалось ему все труднее, тело стало тяжелым, как будто его придавили бетонной плитой. Однако он успел еще услышать грохот наших артиллерийских снарядов и свист «катюш». Снаряды пахали землю, разрывали ее тоннами железа.

У пулеметчиков роты Радвана кончились патроны, когда, на счастье, отозвалась артиллерия.

— Успели, — вздохнул Радван.

А солдат Шпак смотрел в сторону немецких позиций, на которые теперь обрушили груды металла. Тучи черного дыма поднимались все выше и закрывали горизонт. Ему казалось, что в этом дыме взлетают вверх куски человеческих тел, окровавленные остатки рук и ног…

— Люди… — произнес Шпак.

— Что же ты, папаша, — проворчал окровавленный, в рваном мундире Оконьский, — не радуешься, что мы еще живы?..

За валом огня костюшковцы двинулись в наступление. Те, кто наблюдал в бинокли с командных пунктов, увидели солдат первого батальона, идущих к речке Мерее и через Мерею. Топали сапогами через болотистый луг, грязь брызгала в лица; дошли до роты, ведущей разведку боем. Радван с теми, что остались, присоединился к наступающим взводам. Ворвались во вторую линию немецких окопов, и тут же перед ними — поле, простреливаемое пулеметами, а в глубине деревня. Это Тригубово.

Битва состояла из мелких эпизодов, и в каждом из них гибли люди. Командиры докладывали обстановку несколькими стереотипными фразами: «Наступаем на Тригубово, занимаем Ползухи, противник упорно сопротивляется на правом фланге, прошу восстановить связь, поддержите танками».