Под одним солнцем - Виктор Невинский

— Мэрс, — снова позвал я, — вы говорите, что дежурили возле меня довольно много. Ведь я бредил, наверное, все это время, что я говорил в бреду? Что-нибудь ужасное?

Мэрс оторвался от своего дела и повернулся ко мне. Лампа причудливо освещала на его лице одни выпуклости. Он строго посмотрел на меня темными впадинами глаз и выразительно постучал по столу:

— Молчите же, Антор, вам нужен покой.

— Покой, — словно эхо повторил я. — А что если мне совсем не хочется покоя? Вы можете понять это ощущение, Мэрс? Знаете, какие у меня были последние галлюцинации? Нет?

— Не знаю, конечно, откуда мне знать.

— Я видел вас, Кора, вы призывали к борьбе, а Кор… Дело совсем не в Коре. Помните наш разговор по дороге к «Эльпрису»?

— Да? — Мэрс подошел ближе ко мне. — Помню, разумеется.

— Я много думал о нем.

Мэрс разгладил морщины на лице руками. Был он уже немолод, это чувствовалось по его походке, неторопливой и тяжелой. Мэрс пододвинул стул и сел рядом со мной, нелепо растопырив колени и опершись о них руками так, что локти вывернулись вперед и нацелились в стену своими остриями. Заметив мой недоуменный взгляд, он изменил позу.

— Простите, Антор, привычка. Так что же вы думали?

— Разное. Кроме того, о нашем разговоре мне напомнил Кор.

— Кор! Как же он узнал? Вы рассказали?

— В общем, конечно, я.

По лицу Мэрса пробежала тень. Он отвернулся и глухо проговорил:

— М-да, а вы мне показались порядочным человеком.

Мэрс поднялся со стула и направился к двери, явно не желая больше со мной разговаривать.

— Стойте, Мэрс! Вы меня не так поняли! Это вышло случайно. Кор прочитал мой дневник.

— Какой дневник?

— Дневник или нет, я не знаю, как это назвать, одним словом, записи, которые я веду здесь.

— Вы ведете записи? Давно?

— С момента гибели Зирна. На меня в свое время его смерть произвела столь гнетущее впечатление, что я вынужден был искать какой-то способ рассеяться. И лучшего ничего не придумал.

Последовала непродолжительная пауза. Тишину нарушил Мэрс:

— И что же сказал Кор?

— Кор предостерегал меня от встреч с вами.

— И только?

— Нет. Он считал вашу деятельность безумным и опасным для людей делом, поскольку устои современного общества, на его взгляд, несокрушимы. Что вы скажете по этому поводу, Мэрс?

Он неожиданно улыбнулся и плотнее завернул меня в одеяло.

— Успокойтесь, Антор. Это слишком серьезный разговор, чтобы вести его сейчас, когда вы только-только начинаете жить снова.

Я привстал на локте.

— Да, я начинаю жить снова. И разве вам хочется, чтобы я ее начинал с пустяков?

— Хорошо, — сказал Мэрс, снова укладывая меня в постель, — давайте побеседуем, в конце концов я не думаю, чтобы наш разговор повредил вам. Но предварительно мне хотелось бы дать вам один совет.

Я удивленно посмотрел на Мэрса:

— Да? Какой же?

— Мне кажется, для вас будет лучше, если вы прекратите вести ваши записи. Я не знаю, что вы там писали, но я знаю современную жизнь. Вы зрелый человек, Антор, а зрелые люди в дневниках не много места уделяют ничего не значащим пустякам. Так или иначе они записывают свои мысли, и вот это опасно. Бумага может попасть в чужие руки, и тогда… Уничтожьте дневник! Слышите?

Я медленно закрыл глаза и расположился удобнее:

— Говорите, Мэрс, я слушаю вас.

* * *

Пожалуй, Мэрс прав. Лучше эти записи уничтожить. Но я настолько сжился с ними, что просто не поднимается рука. Я лишь стал осторожнее, надежнее их прячу, хотя, по правде говоря, здесь их прятать не от кого. Нас на корабле только трое: я, Мэрс и биолог. Двое Других все еще лежат в анабиозных камерах, и мы решили не беспокоить их до прибытия корабля с Церекса. Мэрс об этих листах знает, а биолог никогда не отличался любопытством такого сорта, которое оказалось свойственно Кору. Решил пока писать, до получения сигналов с другого корабля. В конце концов, уничтожить никогда не поздно.

Последнее время чувствую себя совсем хорошо. Препараты Дасара сломили болезнь, а заботливый уход Мэрса вернул мне силы. Больше всего угнетает полное отсутствие занятий. Делать решительно нечего. Все заботы замыкаются в кругу тех бытовых мелочей, которые всегда сопутствуют человеку.

Первые дни после того, как встал на ноги, я бесцельно бродил по кораблю из конца в конец и начал было читать найденную в лаборатории Дасара книгу. Имени автора на титульном листе не значилось, а содержание и язык ее мне показались на редкость примитивными. Биолог, увидев ее у меня в руках, рассмеялся.

— Э-э, дорогой Антор, — сказал он, — вы бы лучше уж читали таблицу случайных чисел.

— Не понимаю, — ответил я.

— Еще бы! Это так называемое художественное произведение на деле представляет собой отчет об экспериментальной работе. Опус, который вы держите в руках, есть не что иное как продукт творчества электронной машины. Да, да, Антор. Один из моих друзей ставил в свое время опыт и подарил мне на память ее лучшее произведение. Ну, и как вам оно?

Я в нескольких энергичных выражениях высказал свое мнение.

— Согласен, — кивнул головой биолог и скрылся у себя в кабине.

Дасар вообще был не очень склонен вести со мной беседы, вечно он был занят какой-то писаниной, или сидел над микроскопом, изучая образцы, привезенные с Арбинады. Душу, в основном, я отводил с Мэрсом, и в его лице неожиданно обнаружил бесценную сокровищницу знаний. Расставаясь с ним, я каждый раз уходил буквально пораженный необычайной широтой его эрудиции. Мне еще не приходилось встречать человека так прекрасно осведомленного в самых разнообразных вопросах. Однажды я невольно поймал себя на мысли, что тщетно изыскиваю тему, в которой он оказался бы менее сведущ, чем я, но попытки эти были безрезультатны. Мэрс всегда так подробно отвечал на мои вопросы, будто специально готовился к ним на протяжении нескольких дней. Его невозможно было застать врасплох. А ведь он уже восемь долгих лет живет на Хрисе, где ему неоткуда черпать новые знания. Впрочем, в данном случае я неправ, я упустил из виду его товарищей, все они, насколько мне известно, люди высокообразованные, способные дать очень много друг другу.

Мне нравится манера, в которой Мэрс. ведет беседу. У него, как говорится, хорошо поставленный голос, и если он и любуется им, то это лишь чуть-чуть заметно. Руки его почти всегда чем-то заняты, и говорит он непринужденно, без всякого нажима, словно между прочим, с одинаковой легкостью о вещах простых и необычайно сложных. Перед такими людьми, как он, можно преклоняться!

Мы редко собираемся вместе. В основном это случается в салоне за едой. Я не знаю, почему и как мы выбрали это помещение. Оно неуютно, слишком велико для нас троих, нам хватило бы любой кабины, но уж так повелось. Здесь, правда, простор и голоса звучат звонко, главным образом голоса Мэрса и Дасара, которые любят в эти минуты поспорить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});