Адамант Хенны - Ник Перумов

Они подошли к стене, и тхеремец замычал, мотая головой, — Фолко недвусмысленно тянул его наверх, — но один-единственный укол кинжалом в левое межреберье заставил пленника покориться.

Со стороны казалось: разомлевший в духоте шатра воин вышел подышать ночной прохладой. Стража на стенах с ленцой покосилась в сторону начальника. Посты не проверяет — ну и ладно…

Ничто так не прячет, как открытость. На виду у всех часовых пленник взошел на гребень стены и остановился, опираясь о колья. То, что в тени грузной фигуры прятался ловкий и юркий хоббит, не заметил никто.

Левой рукой Фолко накинул на бревна обмотанный тряпкой крюк. Веревка скользнула вниз с легким шорохом. Теперь предстояло самое трудное.

Снизу донесся чуть слышный тройной скрип. Гномы и Рагнур на месте.

Фолко оставалось только ждать.

Ожидание продлилось недолго. Над одним из шатров внезапно взвились языки пламени. Вечно голодный огонь скользнул по богатым, расшитым занавесам, щедро рассыпая снопы искр. Караульные вскочили на ноги; кто-то ударил тревогу.

Именно этого и ждал хоббит. Часовые на дозорных башнях все, как один, смотрели только в сторону быстро разгоравшегося пожара; в следующий миг обезумевший от ужаса тхеремец, обдирая ладони, скользнул по веревке вниз со стены — прямо в объятия Маленького Гнома.

— Бежим! — Фолко не отставал от пленника. — Сейчас они там сообразят, что к чему…

Однако там, за стенами, все думали о пожаре, об одном лишь пожаре.

Резкое движение тхеремца, когда тот перелезал через ограду, краем глаза заметил один из часовых; но ему показалось, что это движение воин сделал, бросаясь вниз по лестнице, — и потому не поднял тревогу… Но об этом Фолко уже никогда не узнает.

— Ну и молодцы же вы, хоббиты! — восхищенно покачал головой Малыш, когда они все оказались в безопасном отдалении. — Я бы до такого не додумался… Как это ты?

— Ничего особенного, — отмахнулся Фолко. — Масляная лампа, веревка и огарок свечи.

Пожар тем временем разгорался. В лагере поднялась нешуточная тревога.

Кто-то даже затрубил в боевой рог.

— Ладно, пусть себе суетятся, — махнул рукой Торин. — У нас есть заботы поважнее…

Рагнур, не теряя времени, взялся задело. Пленник, пораженный до глубины души той легкостью, с которой его выкрали из самого сердца тхеремского войска, покорился своей участи и отвечал без утайки — тем более что захватившая его мрачная шайка отнюдь не походила на тех врагов, что наступали сейчас с юго-востока… Фолко и его друзья узнали много интересного. Великий Тхерем воевал, оказывается, со странным племенем перьеруких, невесть откуда навалившимся на юго-восточные рубежи. Война шла из рук вон плохо — тхеремцы отступали, поскольку враг сражался с небывалым ожесточением, без раздумий жертвуя собой, если того требовало сражение.

Здесь пролегал последний рубеж…

— Почему последний? — невольно удивился Фолко. В самом деле — к северу от благодатной степи тянулись жаркие и влажные леса, непроходимые чащобы и болота; там один человек с луком мог остановить целое войско.

— Великий правитель и благородные сословия искали ответа возле Черной Скалы, и ответ Сил был четок и недвусмыслен, — разъяснил Рагнур. — Врага должно остановить здесь.

— Ну и глупые же эти их Силы! — непочтительно фыркнул Малыш.

— Может, и не в них дело, — заметил кхандец. — Может, в Хриссааде кто-то хочет кого-то подсидеть… оказаться поближе к трону… у них такое в порядке вещей.

— Спроси его: зачем здесь столько рабов? — обратился к Рагнуру Фолко. — И спроси еще — понимает ли он, что сражение на этой позиции они непременно проиграют?

— За нас великие Силы, — последовал ответ. — Враги наши назавтра умоются кровью!

— Что за ерунда! — Торин пожал могучими плечами.

— Это не ерунда… — задумчиво произнес Фолко. — Думается мне, тут не обошлось без того, что мы ищем…

— Ты уверен?.. — начал было Малыш.

— Именно. Попахивает явным безумием… Ставить войско на заведомо невыгодную позицию… мы бы выбрали совсем иную… А почему? Да потому, что кому-то наверху, похоже, стукнуло в голову, что отступать перед врагом, мол, позорно и надо теперь стоять насмерть…

— Нам от этого не легче, — пробурчал Маленький Гном.

Фолко кивнул:

— Да, правдивые вести мы можем сыскать, похоже, только у перьеруких…

— У их набольших, — уточнил Торин.

Кхандец покачал головой:

— Тамошних мест я не знаю. Я и тут-то могу вести только по наитию…

— Э, нам не впервой! — Малыш беззаботно махнул рукой. — Столько лиг вот так, наугад, исхожено… Так что пойдем до конца.

— Одна беда — Южных Наречий не знаем, — заметил Торин.

— Так и я — только по-харадски болтаю. — Рагнур развел руками.

— Вингетора бы сюда, — пробормотал Фолко. — Он-то их речь изучил…

— Без него справимся, — отрезал Торин.

— А Эовин? Что с Эовин? — напомнил кхандцу Фолко.

Однако тут друзей ждала неудача. Собственно, на успех рассчитывать было трудно — только в том случае, если девушка угодила в руки охранников. Едва ли они бы так легко расстались с золотоволосой уроженкой Рохана…

Но все усилия оказались тщетными. Пленник — а он оказался ажно тхеремским тысячником — ничего не знал об Эовин. Хотя — сквозь зубы — и выдавил, что она могла укрыться среди рабов…

— Значит, будем искать среди рабов, — подытожил Торин. — Фолко! Не мог бы ты…

— Разумеется, если только один непоседливый гном не будет дергать меня все время, — усмехнулся хоббит.

Дивное Древобородово питье сгинуло бесследно, и Фолко приходилось рассчитывать только на себя — да еще, быть может, на помощь перстня Форве.

Нелегко заставить истаять все до единой мысли; яростный свет, казалось, жжет глаза даже сквозь плотно сомкнутые веки.

Перед мысленным взором медленно шевелилась какая-то толпа. Казалось, люди стоят в ней так плотно, что, опустив руку, они уже не в силах поднять ее вновь.

«Эовин!»

Огненный мотылек вырвался из-под руки, взмывая над лагерем, где кончали заливать водой обгоревшие остатки нескольких шатров.

«Эовин!»

Каждый взмах радужных крыльев отзывался жестокой болью во всем теле.

Эта толпа… столько душ, столько мыслей… Как отыскать в этом скоплении чистую помыслами Эовин?

Однако что это? Мотылек словно наткнулся на невидимую стену… тотчас сменившуюся жестоким, тянущим к себе — но и гибельным огнем. Не знающая жалости — как и новорожденный младенец — Сила, бесформенная, беспамятная, полуслепая…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});