Открытый счет - Анатолий Медников

И вдруг Окунев толкнул под локоть Сергея.

— Немцы! — тихо сказал он.

— Где, не вижу!

— Вот там, у самого берега, где развилка дорог, видишь, копошатся человек тридцать!

— Да, да, есть! — почти обрадованно воскликнул Сергей, удивившись, как это он раньше не заметил группу немецких солдат, которые сгрудились на опушке леса, не то занимая оборону, не то готовясь к прорыву через наши заслоны. И в ту же минуту Сергей увидел бронетранспортёр, катившийся прямо к тому месту, где стояли офицеры. — У меня идея, товарищ майор.

— Насчёт того иде… я? — пошутил Окунев.

— Нет, серьёзно, надо бы шугануть немцев.

— А как ты их шуганёшь?

— Ошеломить внезапностью. Товарищ майор, смотрите, бронетранспортёр-то фрицевский, трофейный. Мы влезаем в него и…

Сергей не договорил. Окунев всё понял и махнул рукой: мол, давай! И только на какое-то мгновение по лицу его, как тучка, прошла тень сомнения, прошла и исчезла, и та внутренняя борьба, на которую в бою отводятся секунды, — борьба между рискованным предложением Сергея и осторожностью опыта — разрешилась в пользу риска.

Сергей остановил бронетранспортёр. В нём сидели солдаты из прибывшего батальона подкрепления.

— Ложитесь все на дно кузова и молчите, вы на десять минут немцы, — скомандовал им Окунев.

Сам он спрятался в кузове. А Сергей сел рядом с шофёром. И пока бронетранспортёр бешено мотало и трясло на ямах и рытвинах парка, Сергей, уцепившись руками за железные пруты на щитке машины, мыслями об отце и Бурцеве подогревал в себе ярость воодушевления.

Бурцев! Бурцев! Уж наверно не думал ты, что лейтенант, сынок комдива, тот самый, к которому ты относился с ласковым снисхождением, будет чаще других мысленно и вслух вспоминать твоё имя.

Заменить тебя трудно, Бурцев, ибо личность неповторима. Но можно бить врага по-бурцевски, с твоей хваткой и яростью, с твоим гневом, с твоей силой ненависти к фашизму, которую ты завещал взводу. И Сергей старался это делать.

Бронетранспортёр внезапно выскочил к озеру из парка. Немцы, ничего не подозревая, сбежались к "своей машине". Сергей нашёл в себе силы выждать несколько минут, чтобы их собралось побольше на открытом месте, где негде укрыться от автоматного огня.

"Ну давай!" — скомандовал он себе. Поднявшись во весь рост, Сергей закричал вдруг по-русски:

— Сдавайтесь!

Его сначала не поняли, и передние даже качнулись поближе, чтобы услышать, что кричит этот человек, вылезший из бронетранспортёра. Потом разглядели форму и теперь уже резко попятились назад, потому что через несколько секунд вслед за Сергеем над бортами машины поднялись ещё восемь разведчиков с автоматами.

Оно продолжалось мгновение — это состояние взаимного изумления: у одних от шока страха, у других от своей храбрости. Решили эти секунды непрочной тишины, этой жуткой паузы и в ней маленькие, но могущие оказаться роковыми случайности: чей-то выкрик, испуг, непроизвольный выстрел, может быть, даже выражение лица Сергея, повторившего громко по-немецки свой призыв к сдаче.

А толпа немцев продолжала молча пятиться назад.

На какую-то секунду Сергей зажмурил глаза: шинели сливались в одну колышущуюся массу, лица слеплялись в бесформенную уродливую маску…

Может быть, кто-то уже целится в него, кто-то спускает курок и сейчас грянет выстрел. Он открытая и неподвижная мишень…

Что же произойдёт сейчас: бой или сдача в плен? Сергей собрал всю свою волю и вложил её в новый повелительный возглас:

— Сдавайтесь!

В толпе немцев что-то произошло, Сергей это почувствовал. Какой-то психологический перелом — мгновенный, но необратимый, превращающий солдат, которые ещё за секунду до этого могли яростно сражаться, в безвольных пленных.

— Вперёд! — крикнул Окунев.

Одни солдаты вслед за ним, спрыгнув из кузова бронетранспортёра на землю, начали преследование не сдавшихся немцев, в то время как другие отбирали оружие у поднявших руки вверх и складывали его в несколько кучек.

"Вот если бы отец мог увидеть меня, когда я стоял на бронетранспортёре!" — подумал Сергей и тут же выругал себя за телячий восторг, за то чувство ликования, которому он не хотел поддаваться, но оно помимо воли сейчас пьянило его.

— Молодцы мы, молодцы, ребята! — крикнул он солдату, считавшему немецкие автоматы, и, не получив ответа и эмоциональной разрядки, крикнул то же другому.

Но вдруг Сергей заметил, что группа немцев не сложила оружие, а, отбежав подальше, заняла оборону около небольшого, дачного типа домика в глубине парка.

— Петушков, ты видишь, где немцы засели? Давай подтягивай туда людей, — крикнул Сергей и, показывая пример подбежавшим солдатам, сначала во весь рост, потом согнувшись и, наконец, по-пластунски, ползком начал подбираться к дому, напомнившему Сергею тот лесничий домик, который они за Одером штурмовали вместе с Бурцевым.

Немцы заметили их и открыли огонь. Теперь Сергей слышал, как тонко посвистывают пули меж деревьев, срезая, как бритвой, ветки и листья, и они, кружась в воздухе, медленно опускались на траву. Иногда ветки падали на спину Сергея, и он ощущал то слабое дуновение воздуха, запахшего горячим металлом, которое создаёт невидимый, но плотный огневой заслон пулемётных и автоматных очередей.

Пока ты слышишь свист пули, это значит, что она ещё не попала в тебя, та, что ранит или убивает, приходит бесшумно.

"Неужели я могу погибнуть в эти последние часы войны, нет, даже минуты?" — подумал Сергей со всей той силой и молодой энергией, которая клокотала в нём, отвергая эту возможность.

Когда Сергей подполз достаточно близко, чтобы можно было бросить гранату, он заметил в окне домика дуло ручного пулемёта. Пулемётчик взбивал фонтанчики пыли на просёлке, и Сергею казалось, что он слышит, как пули с лёгким чмоком всасываются в мякоть земли.

"Окно надо закидать гранатами", — сказал себе Сергей. Он оглянулся, чтобы приказать солдатам окружить домик.

— Петушков, приготовь гранаты, — крикнул Сергей, приподнялся над землёй, и тут что-то остро и горячо кольнуло его в голову. Он не подумал в первое мгновение, что это пуля, может быть ударился о какой-то сучок? Но когда инстинктивно Сергей провёл рукой по голове, то ощутил тёплую, липкую кровь на ладони и понял, что ранен.

Он даже не успел испугаться, так всё произошло неожиданно. И не было времени, чтобы раздумывать, — надо было бросать гранату, и в руке жила прежняя сила, а в душе уверенность, что с ним ничего дурного не произойдёт в этот последний час.

То ли граната Сергея попала в окно, то ли брошенная Петушковым, но пулемётчик умолк. Немцы, оставив домик, побежали в глубину парка, их преследовали наши солдаты, а Сергей, почувствовав лёгкое головокружение, сел на траву. К нему подбежал Петушков с раскрытым индивидуальным пакетом, чтобы перевязать голову. Наверно, ему показалось страшным лицо Сергея с кровавой коркой, уже запёкшейся на лбу и щеках, сам Сергей не видел этого, но только чувствовал, что кожу стянуло, словно плотной резиновой маской, которую невозможно сбросить. И ещё на губы стекали густеющие капли, и кровь на вкус оказалась солёненькой.

— Меня видите, товарищ лейтенант? — запыхавшись, спросил Петушков и сел рядом с Сергеем на траву.

— Вижу, а что?

— Ну, вы раненый, а черепок работает?

— Работает. Вот ведь говорю с тобой.

— Ну тогда, наверно, только кожу срезало. Я перевяжу. Надо, товарищ лейтенант, в санбат.

— Нет, я останусь пока. Останусь, силы есть.

— Это зря, лучше пойдёмте, тут близко, — уговаривал Петушков.

— Ты перевязал и отстань, понял? Я ещё на ногах, значит, на ногах и останусь.

— А товарищ майор тяжело ранен. Он вас зовёт… — сказал тогда Петушков.

Окунев сидел на земле, прислонившись спиной к стволу молоденькой сосны. Крупный пот стекал по его побледневшему лбу, и первое, что заметил Сергей, было не выражение страдания и боли, а тот растерянный и удивлённый взгляд, с каким майор Окунев разглядывал свои ноги в лёгких маскировочных штанах, запачканных пятнами грязи и… крови.

— По обеим ногам полоснул, гад, из-за дерева. Я его не заметил, — сказал Окунев, когда Сергей наклонился к нему, чтобы спросить, как майор себя чувствует, но не спросил, потому что это было сейчас бессмысленно.

— Санитара! — закричал Сергей, косясь на неподвижно лежавшие, словно бы отдельно от тела, ноги Окунева. — Но это ничего… ноги, — произнёс он, словно бы винясь перед майором Окуневым в чём-то, хотя виниться ему было не в чем.

— На ногах ходят, мне ноги нужны. Ты кричи, кричи медицину, там сидел один с сумкой в транспортёре, я видел, — сказал Окунев.

Сергей снова во весь голос позвал санитара, который с большой сумкой на боку уже бежал к ним.