Избранные произведения - Осаму Дадзай

Ёдзо все еще смеется. Он сидит на кровати, болтает ногами и смеется осторожно, помня о марле на щеках. Но так ли уж было смешно то, что рассказал Косугэ? Привожу его рассказ как иллюстрацию того, что может их развеселить.

Во время нынешних каникул Косугэ отправился покататься на лыжах в курортное местечко в горах, известное своими горячими источниками. Это было в трех ри от его дома, поэтому заночевать пришлось в гостинице. Поздно ночью по дороге в туалет он столкнулся в коридоре с молодой женщиной, как и он, остановившейся в этой гостинице. Вот, собственно, и все. Но для Косугэ это целое событие! Он должен во что бы то ни стало произвести неизгладимое впечатление на эту проходящую мимо него женщину. Разумеется, у него нет никаких далеких намерений, но в тот миг, когда они сходятся в коридоре, он изо всех сил выставляет себя напоказ. Он вполне серьезно еще ждет чего-то от жизни. За короткий миг он успевает обдумать всевозможные подходы к этой случайно встреченной женщине и впасть в отчаяние. Подобные душещипательные мгновения дают им пищу для переживаний на целый день вперед. Вот почему они никогда не теряют бдительности. И даже пребывая в полном одиночестве, тщательно следят за своей внешностью. Даже отправляясь ночью в туалет, Косугэ облачился в свое модное синее пальто. Встреча с женщиной доставила ему истинное счастье. Он был счастлив потому, что догадался надеть пальто. Вздохнув с облегчением, он глянул в зеркало, висевшее в коридоре, и понял, что потерпел поражение. Из-под пальто торчали голые ноги в грязных подштанниках.

— Ужас! — рассказывал он, посмеиваясь. — Из-под завернутых подштанников торчат волосатые ноги! Заспанное лицо опухло…

Ёдзо, честно говоря, не находил тут ничего смешного. Кроме того, он подозревал, что Косугэ все это придумал. Тем не менее он звучно расхохотался. Ведь его друг, не в пример вчерашнему дню, изо всех сил старался быть раскованным, и в благодарность за его усилия Ёдзо заставлял себя хохотать как можно громче. Увидев, что Ёдзо смеется, засмеялись Хида и Мано.

Хида успокоился. Теперь с ним можно говорить о чем угодно, думал он. Или еще рано?

Косугэ, увлекшись, позабыл об осторожности.

— С женщиной мы всегда терпим поражение. Вот и Ёдзо испытал это на себе…

Ёдзо, продолжая смеяться, склонил голову.

— Наверно, ты прав, — сказал он.

— Конечно, конечно, ведь ты в конце концов остался жив!

— А ведь и правда, я потерпел неудачу…

У Хиды от радости заколотилось сердце. Смех сокрушил самую неприступную из стен. Ему вдруг захотелось крепко обнять своего младшего друга, ибо причиной столь удачного поворота было нахальство, столь присущее Косугэ.

— Неудача это или что другое, тут еще надо разобраться, — сказал он прерывистым голосом, подняв свои тонкие брови. — Но вот что мне непонятно, так это причина…

«Что-то я не то сказал», — испугался он. Но Косугэ поспешил на помощь.

— А мне так все ясно! — сказал он. — У нас с Хидой давеча вышел грандиозный спор. Я утверждал, что дело тут в идейном тупике, а Хида стал возражать, весьма заносчиво, мол, причина в другом.

— Наверно, ты в чем-то прав, — поспешно подхватил Хида, — но это не главное. Я думаю, наш друг влюбился по уши, вот что! Какой смысл умирать с женщиной, которую не любишь!

Стараясь отвлечь Ёдзо, он произнес слова поспешно, не выбирая, но, несмотря на его опасения, они прозвучали совершенно невинно. «Браво!» — подумал он, расслабляясь.

Ёдзо опустил длинные ресницы.

Спесь. Праздность. Угодливость. Двуличие. Растление. Усталость. Озлобленность. Влечение к убийству. Корыстолюбие. Тщедушие. Ложь. Зараза. Сердце у него бешено колотилось. «Сказать или промолчать?» — раздумывал он.

— Честно говоря, я и сам не знаю, что меня толкнуло, — пробормотал он, стараясь выглядеть как можно более удрученным. — Никакой особой причины вроде бы и не было.

— Ясно, ясно! — закивал Косугэ, не дожидаясь, когда Ёдзо кончит говорить. — Так тоже бывает… Глядите, сестра-то ушла! Догадалась-таки!..

Как я уже говорил, они вступают в спор совсем не для того, чтобы обменяться мыслями, а с тем, чтобы подладиться как можно уютнее под сложившиеся обстоятельства. В их речах нет ни слова правды, но, если вслушаться, можно порой сделать нежданную находку. Иногда в их вычурных словопрениях сквозит на удивление подлинный звук. Именно оплошно брошенные слова чаще всего содержат зерно истины. И сейчас, когда Ёдзо пробормотал, что никакой особой причины не было, не выдал ли он, неожиданно для самого себя, истинную подоплеку происшедшего? Ведь в душе у них хаос и ничем не объяснимая страсть все принимать в штыки. А может быть, вернее было бы сказать — банальное самолюбие. Более того — самолюбие изощренное. Оно отзывается трепетом на легчайшее веяние. Не успеют они уверить себя, что им нанесли оскорбление, как их уже одолевает желание умереть. Так что не зря Ёдзо, спрошенный о том, что его толкнуло на самоубийство, пришел в замешательство. — Да все, что угодно!

Во второй половине дня в лечебницу «Сосновый бор» приехал старший брат Ёдзо. Это был тучный человек, в обличье своем не имеющий с Ёдзо ничего общего. Одет он был в хакама.

Когда он в сопровождении директора лечебницы подходил к палате Ёдзо, из-за дверей донесся беззаботный смех. В глазах у старшего брата мелькнуло недоумение.

— Здесь? — спросил он.

— Да. Он уже в полном здравии, — ответил директор, отворяя дверь.

Косугэ в испуге соскочил с постели Ёдзо. Ёдзо и Хида, расположившиеся на диване с картами в руках, поспешно встали. Мано, вязавшая у изголовья кровати, смутившись, убрала спицы.

— Друзья пришли навестить его, вот он и развеселился, — шепнул директор брату и подошел к Ёдзо.

— Ну что, все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответил Ёдзо, внезапно ощутив себя ужасно несчастным.

Глаза директора смеялись.

— Ведь вы живете здесь как в санатории, не правда ли?

Ёдзо впервые осознал, насколько уязвим человек, совершивший преступление. Он только улыбнулся в ответ.

Тем временем его брат чинно раскланялся с Мано и Хидой и поблагодарил за проявленное внимание, после чего обратился к Косугэ:

— Ты ночевал здесь?

— Да, — отвечал Косугэ, почесываясь, — соседняя палата пустует, вот мыс Хидой и заночевали там.

— Ладно, впредь будешь приходить ночевать ко мне в гостиницу. Я остановился в Эносиме. И вы, Хида-сан, пожалуйте!

— Спасибо, — сказал Хида застенчиво. Он все еще вертел в руках карты, не зная, куда их запрятать.

Брат, стараясь сохранять непринужденность, повернулся к Ёдзо.

— Ёдзо, у тебя все в порядке? — спросил он.

— Да, — кивнул Ёдзо с еще более сокрушенным видом. Брат, оживившись, сделался болтливым.

— Хида-сан, а что, если нам пригласить господина директора и всем вместе пойти отобедать? Я никогда раньше не бывал в Эносиме. Надеюсь, господин директор не откажется показать нам местные достопримечательности? Прямо сейчас и отправимся. Машина у меня есть. Погода прекрасная…

Меня мучает раскаяние. Стоило мне вывести на сцену двух людей старшего возраста, как все пришло в беспорядок. Задействовав четыре персонажа: Ёдзо, Косугэ, Хиду и, само собой разумеется, себя, я воссоздал, как мне того хотелось, весьма необычную ситуацию, но при появлении людей постарше она мгновенно увяла и поблекла. А ведь я, в сущности, хотел рассказать о перипетиях моего душевного состояния. Первые страницы должны были описывать состояние бурного смятения, которое, я надеялся, постепенно разрешится в состояние тишины и ясности. Проклиная свою бездарность, я, что бы то ни было, продолжал писать. И вот — полнейший провал.

Нет уж, позвольте! Это ложь! Сплошное притворство. Я сделал все умышленно. Пока я писал, мне стало стыдно того, что я называю перипетиями душевного состояния, и я умышленно приступил к разрушению. Так что достичь полнейшего провала — было моей заветной целью. Вульгарность. В данный момент меня терзает это словечко. Если оно обозначает назойливую склонность к бесцельному подавлению окружающих, то не сочтут ли и мое поведение вульгарным? Я не желаю проигрывать. Я изо всех сил пытался не выставлять свою душу на всеобщее обозрение. Но тщетно! О, неужели все писатели таковы? Даже исповедуясь, мы приукрашиваем свою речь. Неужели мне заказана человеческая жизнь? Но разве я смогу жить так, как все нормальные люди? Увы, даже сейчас, когда я это пишу, меня больше всего заботит стиль.

Буду откровенным. На самом деле мой коварный умысел заключался в том, чтобы между эпизодами, изложенными в этом рассказе, выставить лицо человека, которого я называю собой, и хотя бы отчасти выразить то, что невозможно передать словами. Весь рассказ был бы пропитан, незаметно для читателя, этим «я», придающим всему какое-то особое неуловимое своеобразие. Такого щеголеватого стиля еще не знала японская литература, похвалялся я. И вот — поражение… Да нет же, признание в своем поражении с самого начала входило в замысел рассказа. Я хотел, если удастся, сказать об этом чуть позже. Нет, даже эти слова, кажется, я подготовил заранее. О, больше не верьте мне! Не верьте ни одному слову!