Рассказы и повести - Владислав Крапивин

— Не он, — сказал Володька. И ушел домой. Вдруг почувствовал, что Гермеса не найдет.

— Ты странный человек, — сказал дядя Витя. — Как можно убиваться из-за ненужной бродячей собаки!

— Она была не бродячая, а моя, — ответил Володька и отвернулся.

— Можешь ты объяснить, зачем она? От любого домашнего животного должна быть польза.

Володька не мог объяснить. Пользы от Гермеса не было. Просто нравилось Володьке, как он тычется мокрым носом в ладони и как тепло дышит в ухо, когда они играют в пограничников и прячутся в кустах…

— Володя, — сказал дядя Витя с легким нажимом. — Я удивляюсь, честное слово. Каждый мальчик должен быть мальчиком, а не плаксивой девчонкой. А ты все время киснешь. Чем ты недоволен?

— Всем… доволен, — тихо сказал Володька, с раздражением глядя на георгины. Их пунцовые, как петушиные гребни, головы, плавно качались в открытом окне.

Дядя Витя продолжал:

— Другой любой мальчишка на твоем месте был бы в восторге. Все к твоим услугам. Хочешь велосипед? Пожалуйста. Фотоаппарат? Бери, учись, снимай. Кататься на лодке? Пойдем попросим у Андрея, он не откажет. Хочешь пострелять из ружья? Давай, спустимся в овраг, постреляем…

— У твоего ружья отдача, как у гаубицы, — хмуро сказал Володька и пошевелил плечом.

— Просто ты боишься… Тебе почти одиннадцать лет, а глаза на мокром месте. Как у пятилетнего… — Он усмехнулся и добавил, вспоминая давний разговор: — А еще собирался стать путешественником. Путешественники не роняют слезы. как горох.

— Я не путешественник, — со сдержанной обидой ответил Володька. Я ни разу не был ни в каком путешествии. — И, чувствуя, как защипало в глазах, он торопливо вышел из дома.

У калитки ему попалась на глаза свежая сосновая щепка, широкая, как гладиаторский меч. Володька машинально поднял ее. Он пошел вдоль палисадника, щелкая по ноге липким от смолы сосновым клинком. Георгины над изгородью горели, как красные светофоры. Один, самый высокий, заносчиво поднял голову на прямом, словно спица, стебле. Володька не замедлил шага. Только рука его сделала молниеносный поворот, и деревянный меч, описав золотистый полукруг, чиркнул по стеблю.

Георгин не сразу понял, что случилось. Секунды две он удивленно смотрел вслед мальчишке. Потом его пышная голова качнулась, сорвалась и выкатилась на середину дощатого тротуара.

Вечером дядя Витя сказал:

— Путешественник, хочешь в глухие края? Озеро, лес, заросли. Рыбачить будем, костры жечь и открывать нехоженые места. Устраивает тебя такой план?

Володька не любил рыбачить. Но он представил костер на темном берегу, звезды в воде, смутную белизну берез в сумерках, и ему отчаянно захотелось в глухие края, к неизвестному озеру.

Они ехали на зеленом прыгучем «газике». Неровная травянистая дорога петляла по березовым рощицам и широким полянам с лиловыми разводами иван-чая. Володька устал подскакивать на заднем сиденье. Рубашка выбилась из-под штанов, и жесткий ремень натирал спину.

— Долго еще ехать? — осторожно спросил Володька.

— Устал? — откликнулся дядя Витя, обернувшись. В его голосе сразу были и забота, и насмешка. Володька раздраженно промолчал. Он так и знал: вместо ответа услышит что-нибудь ненужное и обидное.

Рядом с Володькой грузно трясся знакомый дяди Вити, начальник здешнего стройуправления Потапов. Это на его служебной машине они ехали к дальнему озеру.

Потапов шумно завозился на кожаной скамье и вытянул из кармана карту. Карта зашелестела и, развернувшись, упала Володьке на колени.

— Разбираешься? — спросил Потапов.

— Чуть-чуть…

Круглая лужица озера синела в сплошной зелени лесов. Дорога тянулась к нему паутинчатой нитью. Она пересекала коричневый шнурок шоссе, который убегал за край карты. Там у края Володька заметил мелкую-мелкую надпись: «На Крюково».

Он помолчал. Зачем-то даже потер пальцем буквы-малютки. Потом спросил у Потапова:

— Эта большая дорога прямо в Крюково ведет?

— Прямехонько, — оживился Потапов. — Именно туда, в самую точку.

— Это там строят новую электростанцию?

— Вроде бы строят… Да, строят. Точно. Яковлев, один мой бригадир, туда перевелся. Теперь дома только по выходным бывает. Каждый день ездить не будешь, почти сто верст по шоссе…

— А зачем тебе Крюково? — вмешался дядя Витя. — Озеро-то в стороне.

— Ни за чем. Так, — сказал Володька и стал смотреть в окно. В Крюково жил Юрка Верховский. Он уехал туда, потому что отца назначили начальником стройки. Два письма всего написал. Да и сам Володька тоже…

От рыбной ловли Володька сразу отказался. Если говорить честно, он жалел пойманных рыб, беспомощных, с кровью на жабрах. И немного боялся их — бьющихся, скользких. Он сказал, что займется костром и поставит палатку.

— Вот такой ты мне нравишься, — заметил дядя Витя.

Володька и сам себе нравился таким: быстрым, спокойным и деловитым. Правда, палатку ему помог поставить шофер, но потом он уехал, и костер Володька разжигал сам. Запалил такой огонь, что загудел окрестный лес.

Потом он устал и лег в стороне от огня. Небо стало темно-синим, а немного позже черным. Но звезды светили туманно, как сквозь марлю.

— Мы сходим на берег, — равнодушным голосом сообщил дядя Витя. — Посмотрим, как и что… Ты побудешь у костра?

— Побуду, — сказал Володька, не поворачивая головы.

— А мы, значит, на разведку, — вставил Потапов. — Быстренько. Туда и сюда.

Володька знал, что дело не в разведке. Просто им надо распить четвертинку, а делать это при племяннике дядя Витя не решается, считает это непедагогичным. Кроме того, он хочет посмотреть, не боится ли Володька остаться один.

— Не заблудитесь там… в разведке, — серьезно сказал Володька. — Я пока чай поставлю.

Дядя Витя снял с пояса тяжелый охотничий нож.

— Возьми. На всякий случай.

— Зачем?

— Ты же остаешься часовым. Кстати, надеюсь, ты не заснешь. Часовому, сам знаешь, спать никак нельзя.

— Ладно, — сказал Володька.

Дядя Витя и Потапов ушли, а он повесил нож на ремешок и вытянул клинок из чехла. Лезвие было широким и кривым, как у самурайского меча. На металле дрожали оранжевые змейки отблесков. Володька перерубил ножом несколько веток, бросил в костер, повесил над огнем ведерко с водой и снова лег, развернув на траве одеяло.

Он лежал и думал о том, что небо совсем черное, но деревья, обступившие поляну, еще чернее. Их вершины хорошо различимы на этом небе. Все верхушки острые, но сразу видно, где сосна, а где ель или береза.

Вершины стали медленно кружиться над ним. «Но-но, — строго сказал Володька. — Не дурачьтесь. Часовые не спят, Путешественники не плачут, деревья не танцуют. Они стоят и сторожат поляны». Он повернулся на бок и стал смотреть в огонь. Огонь был очень ярким, и Володька опустил веки. И тут он услышал шаги дяди Вити и Потапова.

Появилась у Володьки веселая мысль: притвориться, будто спит. А потом, когда дядя Витя скажет что-нибудь о беспечном часовом, Володька вскочит и завопит: «Руки вверх!»

Они подошли, беседуя вполголоса, и сначала Володька не разобрал слов. Но скоро понял, что говорят о нем.

— Ладно, пусть спит, — с привычной усмешкой сказал дядя Витя. Замотался. Укачало, наверно, в машине.

— Зря ты его взял, — заметил Потапов. — Замучается. Слабоват он у тебя…

— И телом, и духом, — согласился дядя Витя. Но жестковато добавил: — Ничего. Сделаем покрепче. А то у родителей живет, как в аквариуме. В Крым не взяли, боятся, что перемена климата повредит… Мне в его годы никакие перемены не вредили… Володька, спишь?

Он не откликнулся, чтобы не вступать в неприятный разговор.

— Спит, — сказал Потапов. Давай еще по одной. У меня во фляжке есть. И на боковую…

— А чай?

— Да аллах с ним. Сними, чтоб не выкипел.

Они звякнули алюминиевыми стаканчиками. Потом дядя Витя подошел к Володьке, сунул ему под голову свернутую куртку, бросил на него жесткий тяжелый плащ.

Володька дышал ровно и тихо.

— Не простынет? — спросил Потапов.

— Да что ты… Тепло, как в печке… — Дядя Витя помолчал и немного виновато объяснил: — Куда его было девать? Пришлось взять. А то он из-за этой чертовой собаки совсем извелся.

— А что с собакой?

— Да так… Притащил откуда-то пса. Не собака, а пугало. Жрет, между прочим, как корова. Татьяна меня совсем заела… Ну, я с неделю терпел, потом сказал Андрею. Он ее увел в карьер и хлопнул из винтовочки…

— Татьяну? — усмехнулся Потапов.

— Собаку, — сказал дядя Витя и тоже засмеялся.

«Не двигайся, — сказал себе Володька. — Теперь все равно». Он с удивлением почувствовал, что не хочется плакать, кричать, обвинять в предательстве.

Дядя Витя и Потапов забрались в палатку. Поговорили и затихли. Донесся булькающий храп.