Анатолий Афанасьев Реквием по братве - Анатолий Афанасьев

— Давай, если сумеешь.

— Только не смейся, ладно?

— Когда это я смеялся?

— Однажды, много лет назад я познакомилась с чудесным мальчиком… в метро. Он был ясновидящий или прорицатель. Я в него сразу влюбилась и дала ему телефон. Но он не позвонил. Обещал, но не позвонил. Не знаю почему. А я ждала. Каждый день ждала его звонка, семь, нет, восемь лет подряд. Можешь ты такое представить?

— Почему нет, бывает, — глубокомысленно кивнул Кныш, вызвав у нее этим замечанием нервный смешок.

— Спроси, когда я перестала ждать?

— Когда?

— Когда увидела тебя на рынке, как ты от азеров отбивался. Я бы раньше тебе сказала, но сама только вчера поняла. Проснулась утром, подсчитала: точно. С того самого дня не жду больше ничьего звонка. Свобода, капитан.

— Что же из этого следует? — насупился Кныш.

— Теперь только без дураков… Ты любил кого-нибудь? Честно.

Кныш напряг память, попытался вспомнить — и вдруг загорелся.

— Тина, а ведь было дело… Тоже давно, летом. С молодой ведьмочкой спутался… Чудно, да? У тебя колдун, у меня — ведьма. Выходит, мы стоим друг друга?

— Еще как стоим, Володя!

На минуту они словно выпали из душного, пронизанного музыкой зала, очарованно сплетясь взглядами. Стол покачнулся, и Кныш придержал его рукой.

Договорить им не дали. Подошел высокий, прилично одетый господин с утомленным лицом морфиниста. Вежливо обратился к Кнышу:

— Вы не могли бы уделить мне минутку, молодой человек?

Кныш, погруженный в романтическое раздумье, все же заметил, откуда его принесло — из-за дальнего стола, за которым расположились четверо мужчин средних лет. Среди них выделялся один бритоголовый, с резкими, как у покойника, чертами лица.

Таина капризно протянула:

— Еще чего! Не ходи никуда, Володечка.

Однако Кныш, встретясь глазами с незнакомцем, решил, что приличия требуют откликнуться на приглашение. Поднялся — и они отошли к бару, уселись на высокие кожаные седалища.

— Две порции виски, — распорядился господин, не спрашивая согласия Кныша. Бармен с эфиопской внешностью азартно зазвенел склянками, разбавил виски содовой, бросил в стаканы кубики льда. Все как на Западе.

— Слушаю вас, — сказал Кныш.

— Видите ли, — морфинист как бы немного смущался, — хозяин заинтересовался вашей дамой.

— С бритой черепушкой? — уточнил Кныш.

— Он самый.

— Это его заведение?

— Можно сказать и так… Еще раз извините, она кем вам приходится?

— А в чем, собственно, дело?

— Нет, нет, — заспешил господин, прикуривая. — Не подумайте ничего плохого. Мы не бандиты. Просто ваша дама напомнила Гаграму Осиповичу одну особу, к которой он был долгое время привязан, то есть покровительствовал ей.

— И что дальше? — к виски Кныш не притронулся.

— Его пассия месяц назад погибла в автомобильной катастрофе.

— Передайте мои соболезнования.

— Непременно… Так вот, хозяин послал узнать, не может ли он ангажировать вашу даму на сегодняшний вечер. За хорошее вознаграждение, разумеется.

— Ничего не выйдет, — огорчил просителя Кныш. — Я бы рад угодить, но она не послушается. Дама самостоятельная.

— Не понял?

— Чего тут понимать? Пошлет меня на хрен — и точка. В настоящий период она этим не занимается.

В глазах морфиниста мелькнула еле заметная усмешка.

— Нет так нет. Гаграм Осипович не настаивает. Вы первый раз в наших краях?

— Я вообще в Москве проездом.

— Тогда позвольте вас просветить. В Москве больше нет женщин, которые этим не занимаются. Во всяком случае среди тех, кто заглядывает в подобные клубы. Вопрос всегда в цене. Гаграм Осипович, уверяю вас, очень щедрый человек, когда речь идет о его прихотях. С другой стороны, он не любит, когда ему отказывают. Особенно на его территории. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Конечно, — Кныш потупился. — Мне-то не жалко, я передам. Но думаю, бесполезно. Говорю же, дама с норовом.

— Тем более, — господин улыбался проникновенно и печально. — Та особа, которая угодила под машину, тоже любила выкидывать разные фортели. Увы!

— Сделаю все, что смогу, — пообещал Кныш.

Озадаченный, вернулся к Тайне.

— Надо смываться, пока целы.

_ Что?

— Ты такая красивая, опасно с тобой появляться на людях.

_Что?

— Нечего хихикать. Здешний пахан на тебя глаз положил.

— Я заметила… Ревнуешь?

— Ну почему… Хорошие бабки предлагает.

— Да он и с виду неплох. Такой курчавый весь.

— Знаешь, как его зовут? Гаграм Осипович!

— Это финиш. Если Гаграм Осипович, то это финиш.

Ее искристый смех коснулся его глаз, и Кныш почувствовал, что и сам расплывается в какой-то дурацкой ухмылке. Он уже понял, что этот день один из главных в его жизни, и сколько лет ему ни пофартит прожить, таким и останется. Как луч света в темном царстве.

Приблизился юноша-официант.

— Что-нибудь еще, господа?

— Мороженое и кофе, — сказала Таина.

Кныш добавил:

— Я оставлю деньги на столе.

Официант едва заметно покосился на дальний стол: похоже, был в курсе происходящего.

— У вас есть запасной выход? — спросил Кныш.

Парень ответил тихо, почти не шевеля губами и повернувшись спиной к залу:

— На второй этаж — там возле грузового лифта лесенка вниз. Белая дверь. Ее надо посильнее толкнуть. Попадете в переулок.

— Я тебя не забуду, генацвале.

Кныш подумал, что, может, вернее было бы вызвать подмогу из «Кентавра», не рыпаться в одиночку. За это время он оформил в свою фирму четверых ребятишек. Братья по прежним походам.

— Да ладно тебе, Володя, — укорила Таина. — Сами, что ли, не оторвемся?

К тому, что она читала его мысли, он успел привыкнуть, но его смущала ее неженская лихость. Она так и искала повода пустить в ход свой безотказный «вальтер». Это ведь тоже признак безумия, хотя и объяснимого. В перекроенном под американскую копирку мире выживал либо тот, кто наглухо притаился под камушком, либо у кого мозги набекрень.

Официант принес мороженое, кофе. Ставя на стол, наклонился, пробормотал:

— Вам лучше поторопиться, господа.

Таина поковырялась в вазочке, с серебряной ложечки слизнула сливочную прохладу. Отпила кофе.

— Иди первая, — сказал Кныш. — Жди у белой двери. Но на улицу не лезь.

— Не засланный ли казачок? — выказала сомнение Таина, имея в виду официанта.

— Нет, он их ненавидит.

— Психолог, — улыбнулась принцесса. — Прямо растешь в моих глазах.

Поднялась на ноги — высока, я, стройная, с летящим телом, с огненными вихрами. На прощание игриво запечатлела палец на его губах, оставя крохотное желанное пятнышко. Беззаботно прошагала через зал, соблазнительная, как сто тысяч вакханок. Как тут не обалдеть пожилому пахану, если он вдобавок в трауре?

Кныш выждал минуту, стукнул себя кулаком по лбу. Проходя мимо бара, громко бросил бармену-эфиопу:

— Набулькай пару фирменных, старина. Чтобы продрало.

На стол с бритым Гаграмом даже не покосился.

Лестница на второй этаж — вот она, рядом с игровыми автоматами. Покрытая красным ковром. По бокам два ряженых гренадера с бердышами, в киверах. Шик и блеск. На Кныша гренадеры внимания не обратили.

От лифта на втором этаже, как и обещал официант, узкая пожарная лестница вниз — уже без ковров. По ней Кныш скатился кубарем. Белая дверь на месте, но принцесса исчезла. Он не успел удивиться, вынырнула откуда-то сзади, ткнула пальчиком в бок.

— Вы арестованы, сударь!

Поймал ее в охапку, прижал к себе. Таина не вырывалась. Так бы и стоять здесь целый век.

— Что же это такое, — вслух задумалась принцесса. — Моя дубленка, твоя куртка — так и останутся в гардеробе?

Он ее отпустил.

— Завтра пришлю кого-нибудь за ними. Ты готова?

— К чему, сынок?

Дверь поддалась его усилиям не сразу, но поддалась. Открылся темный переулок — с единственным фонарем на углу дома. Туда им и нужно. Знать бы еще, где машина. Об этом он вспомнил только сейчас. Может, и «скорпию» оставить пахану в залог? Ну нет, это уж слишком.

— Пушка с тобой, Тин?

— Попрошу без хамства.

— Держи наготове — и стой здесь. Я сбегаю за машиной.

— Слушаюсь, генерал.

— Зря веселишься. Эти ребята обычно не шутят.

— Володя!

— А?

— Поцелуй меня.

Вытянула губы проказница, хохочет. Чертовщина какая-то! Погрозил ей пальцем, скользнул в переулок. Через секунду очутился на освещенной площадке перед входом в клуб. Через двойные стеклянные двери разглядел тщедушную фигурку паренька, разгонщика машин, поманил к себе. Пока вроде ничего угрожающего вокруг, никаких посторонних. Кныш подумал, что, может, они вообще напрасно страхуются. Может, Гаграм Осипович — добрейшей души человек, одурманенный сентиментальной думкой о погибшей возлюбленной. Всякие бывают чудеса на свете.